Бабушка так стара, у нее так много морщин, волосы совсем белые, но глаза блестят, как звезды, да что там — они куда краше, потому что светятся теплом и добротой. Вдобавок она знает великое множество чудесных историй, а платье у нее сплошь в большущих цветах и сшито из какого-то плотного, шуршащего шелка. Бабушка так много всего знает, потому что она старше папы и мамы и живет на свете очень-очень давно, это уж точно. У бабушки есть сборник псалмов, с солидными серебряными застежками, и она часто ее читает; между страницами там лежит роза, совсем плоская, сухая, она не такая красивая, как те, что стоят в вазе, и все же бабушка каждый раз ласково ей улыбается, порою даже со слезами на глазах. Почему бабушка этак вот смотрит на увядшую розу в старинной книге? Ты знаешь? Стоит бабушкиным слезинкам упасть на лепестки, цвет их свежеет, роза оживает, комната наполняется благоуханием, стены тают, будто они из тумана, и кругом только лес, зеленый, прекрасный лес, где солнце играет в листве, и бабушка — совсем юная, прехорошенькая девушка с золотыми кудрями, румяными круглыми щечками, изящная и очаровательная, свежее любой розы, только глаза, добрые и теплые глаза, все те же, бабушкины. Рядом с нею сидит юноша, сильный, красивый, он протягивает ей руку, и она улыбается — совершенно не так, как бабушка! — да нет, именно так. И вот его нет, мелькают, уносятся прочь мысли и образы, красивого юноши нет как нет, роза лежит в книге, и бабушка, опять совсем старая, смотрит на увядший цветок.
И вот бабушка умерла... Она сидела в кресле, рассказывала длинную-предлинную интересную историю.
— Ну, вот и все, — молвила она, — а я что-то притомилась, посплю, пожалуй, немного!
Она откинулась на спинку кресла, вздохнула и задремала. В комнате становилось все тише, и лицо бабушки было преисполнено такого безмятежного счастья, словно бы лучилось солнечным светом, а потом сказали, что она умерла.
Ее положили в черный гроб, и она лежала там, закутанная в белый саван, такая красивая, только глаза были закрыты, но все морщинки исчезли, губы улыбались, а седины серебрились прямо-таки царственно, и никто не боялся смотреть на умершую, ведь это была милая, добрая бабушка. Старинную книгу положили ей под голову, как она и велела, и роза осталась меж страниц. Ну а потом бабушку похоронили.
На могиле, возле кладбищенской стены, посадили розовый куст, и летом он стоял весь в цвету, и соловей пел над ним свои песни, а в церкви орган играл прекраснейшие псалмы из той книги, что лежала под головою усопшей. И луна светила на могилу, но покойница там не являлась; любой ребенок мог спокойно прийти туда ночью и сорвать розу с куста у кладбищенской стены. Мертвым ведомо куда больше, чем всем нам, живущим, мертвые знают, как мы страшимся непостижных загадок вроде встреч с ними; они лучше нас и потому не приходят. Над гробом земля, и внутри его тоже земля. Псалмы и их страницы — прах, и роза со всеми своими воспоминаниями обернулась прахом, однако ж наверху, над ними, цветут новые розы, поет соловей, играет орган, а живые помнят старую бабушку с ее ласковыми, вечно юными глазами. Взгляд умереть не может! — однажды мы вновь увидим ее, молодую, красивую, как в те давние времена, когда она впервые поцеловала свежую, алую розу, что стала теперь могильным прахом.
Примечания
«Бабушка» (Bedstemoder) — впервые опубликована в 1845 г. в журнале «Фрейя» под названием «Одна история». «Почти одновременно (со «Штопальной иглой») была написана «Бабушка». Мне заметили, что она имеет сходство с одним из стихотворений Ленау. Когда я прочитал его, то нашел то же самое и поэтому поставил стихотворение Ленау эпиграфом к сказке... Этим я хотел сказать, что знаю о сходстве, но не считаю, будто из-за этого стоит пренебречь написанным мной». (См. Bemaerkninger til «Eventyr og historier», s. 388—389.) Впоследствии история «Бабушка» печаталась без эпиграфа.