Жила-была женщина, ей страшно хотелось заиметь ребеночка, но она не знала, где его взять. Вот и отправилась она к старой ведьме и сказала:
— Мне очень хочется заиметь ребеночка, может, ты скажешь мне, где его достать?
— Что ж, делу можно помочь! — ответила ведьма. — Вот тебе ячменное зернышко, но оно не из тех, что прорастают на крестьянских полях, и не из тех, что насыпают курам. Посади его в цветочный горшок и увидишь, что будет!
— Спасибо тебе, — поблагодарила женщина ведьму и дала ей двенадцать скиллингов, после чего пошла домой, посадила ячменное зернышко, и из него тут же вырос большой красивый цветок. Он был похож на тюльпан, только вот лепестки его были плотно сжаты, как у еще не распустившегося бутона.
— Какой красивый цветок! — сказала женщина и поцеловала его нежные красные и желтые лепестки.
В нем тут же что-то щелкнуло, и цветок раскрылся. И сразу стало понятно, что это и вправду тюльпан, но в его чашечке на зеленом стульчике сидела прелестная крошечная девочка, ростом не больше дюйма, поэтому и назвали ее Дюймовочкой.
Колыбелькой ей служила лакированная скорлупа грецкого ореха, матрацем — голубые фиалки, а одеялом — лепесток розы. Там Дюймовочка спала по ночам, а днем она играла на столе, на который женщина поставила тарелку с водой. По краям был уложен целый венок из цветов, и их стебли опускались в воду; а еще там плавал большой лепесток тюльпана — на нем Дюймовочка могла грести от одного края тарелки до другого: вместо весел у нее было два белых конских волоса. Чудо, как красиво это выглядело. А еще Дюймовочка умела петь, и такого нежного, прелестного пения здесь никогда не слышали.
Как-то ночью, когда Дюймовочка лежала в своей чудесной колыбельке, в окно впрыгнула мерзкая жаба, — оконное стекло было разбито. Огромная, уродливая, мокрая жаба прыгнула прямо на стол, где, укрывшись лепестком розы, спала Дюймовочка.
— Вот отличная жена для моего сынка! — сказала жаба, схватила ореховую скорлупу с девочкой и через разбитое стекло спрыгнула в сад.
Там протекала полноводная широкая река с заболоченным и топким берегом; тут-то и жила жаба с сыном. Ух! Он был такой же мерзкий и противный, как и его мамаша.
— Ква, ква, ква-ква-квак! — только и сумел он выговорить, увидев прелестную малышку в скорлупе грецкого ореха.
— Потише ты, а то она проснется да убежит! — сказала старая жаба. — Она ведь весом с лебединый пух. Мы посадим ее посреди реки на широкий лист водяной лилии, для такой крохотули — это точно остров! Оттуда ей не сбежать, а мы пока там, внизу, в тине, приведем в порядок парадные покои, где вы будете жить.
В реке росло множество водяных лилий с широкими зелеными листьями, казалось, они плыли по воде. Самый дальний от берега лист был из них и самым большим. К нему-то и подплыла старая жаба и положила на него скорлупку с Дюймовочкой.
Бедная малышка проснулась рано утром и, увидев, куда она попала, горько заплакала — большой зеленый лист окружала сплошная вода, до суши никак не добраться.
Старая жаба тем временем, сидя в тине, украшала комнату камышом и желтыми кувшинками — надо же приветить молодую невестку. Потом со своим мерзким сыном она поплыла к листу, на котором находилась Дюймовочка, чтобы взять хорошенькую кроватку малышки и поставить ее в спальне молодых до того, как туда прибудет невеста.
Жаба склонилась в воде в глубоком поклоне перед Дюймовочкой и сказала:
— Это мой сын, твой будущий муж, вы славно заживете у нас в тине!
— Ква, ква! Ква-ква-квакс! — только и сумел произнести сын.
Забрали они кроватку и уплыли с ней, а Дюймовочка, оставшись одна-одинешенька на зеленом листе, сидела и плакала, потому что не хотела жить у мерзкой жабы и выходить замуж за ее гадкого сына. Рыбки, сновавшие в воде, видели жабу и слышали ее слова, поэтому они высунули головки, чтобы взглянуть на девчушку. Когда рыбки увидели такое прелестное создание, им стало ужасно жалко, что ей придется жить с мерзкой жабой там, в тине. Нет, не бывать этому. Они сгрудились в воде вокруг стебля, державшего лист, на котором стояла Дюймовочка, перекусили стебель, и лист поплыл вниз по течению, далеко-далеко, туда, куда жабе было не добраться.
Сменялись места, мимо которых проплывала Дюймовочка, а птички в кустах, завидев ее, начинали петь: «Какая славная малышка!» Лист плыл все дальше и дальше, и вот Дюймовочка оказалась за границей.
Вокруг нее порхал красивый белый мотылек, и наконец он сел на лист — так ему понравилась Дюймовочка. А у нее было радостно на душе: теперь жабе ее не догнать, а места кругом — загляденье. На воде золотом переливалось солнце. Дюймовочка сняла с себя поясок, одним концом обвязала мотылька, а другой конец прикрепила к листу, который теперь поплыл гораздо быстрее, и она тоже — ведь она стояла на нем.
В эту минуту подлетел большой майский жук, который, увидев малышку, проворно обхватил коготками ее тоненькую талию и взлетел на дерево, а зеленый лист с мотыльком, который был привязан и не мог освободиться, поплыл дальше вниз по течению реки.
Господи, как же испугалась Дюймовочка, когда майский жук взлетел с ней на дерево, но больше всего ей было жалко славного белого мотылька, которого она привязала к листу: высвободиться он не мог, поэтому, наверное, умрет с голоду. Но майскому жуку не было до этого никакого дела. Он уселся с ней на самый крупный зеленый лист дерева, покормил сладким цветочным нектаром и сказал, что она просто прелесть, хоть и ни капельки не похожа на майского жука.
Потом к ним с визитом прилетели остальные майские жуки, жившие на том же дереве. Они оглядели Дюймовочку, и барышни, покрутив усиками, сказали:
— У нее всего две ноги, какое убожество!
— У нее нет усиков!
— И такая тонкая талия, фу! Она совсем как человек! Уродина! — воскликнули хором все жуки женского пола.
А ведь Дюймовочка была красавицей! Так считал и тот майский жук, который принес ее, но поскольку все остальные сочли ее безобразной, он в конце концов с ними согласился и больше не захотел держать ее у себя — пусть идет, куда ей вздумается. Он слетел с дерева и посадил ее на ромашку. Дюймовочка заплакала, она плакала потому, что настолько уродлива, что даже майские жуки не пожелали оставить ее у себя, а ведь она была прелестнейшим созданием, какое только можно себе представить, — нежным и чистым, как лепесток розы.
Все лето прожила бедная Дюймовочка совсем одна в густом лесу. Она сплела себе из травинок колыбельку и подвесила ее под большим листом лопуха, чтобы ее не замочил дождь. Питалась она сладким цветочным нектаром, а пила росу, каждое утро скапливавшуюся на листьях. Так прошло лето, и наступила зима, долгая, холодная зима. Птицы, певшие для нее чудные песни, улетели, деревья скинули листву, цветы увяли, а лист лопуха, под которым она нашла себе приют, свернулся, превратившись в пожелтевший засохший стебель. Как же она мерзла, бедняжка Дюймовочка, платье у нее порвалось, а ведь она была такая маленькая, такая нежная — ничего не стоило замерзнуть насмерть. Пошел снег, и каждая падавшая на нее снежинка была, словно для нас лопата снега, мы же большие, а она всего-то с дюйм. Она завернулась в увядший лист, но он не грел, и Дюймовочка продолжала дрожать от холода.
Вплотную к лесу, в который она попала, подходило обширное хлебное поле, но зерно давным-давно убрали, и на мерзлой земле торчало лишь голое высохшее жнивье. Для Дюймовочки идти по нему было все равно, что идти по густому лесу, и холод пробирал ее до костей. И вот она подошла к двери полевой мыши. Под жнивьем было прорыто небольшое отверстие. Внизу в довольстве и покое обитала полевая мышь. Все ее жилище было набито зерном, а кухня и кладовая — просто красота. Бедная Дюймовочка остановилась на пороге, словно нищенка, и попросила дать ей кусочек ячменного зернышка — она уже два дня ничего не ела.
— Бедная крошка! — воскликнула полевая мышь. В сущности, она была доброй старухой. — Проходи в тепло, поешь со мной!
Дюймовочка ей понравилась, поэтому мышь сказала:
— Можешь остаться у меня на всю зиму, только следи за чистотой да рассказывай мне сказки, уж больно я их люблю.
Дюймовочка выполняла все, что требовала от нее добрая старая мышь, и жилось ей лучше некуда.
— Скоро у нас, наверное, будет гость, — сказала как-то полевая мышь, — мой сосед обычно раз в неделю навещает меня. Он живет побогаче меня, у него в доме просторные залы, и ходит он в красивой черной бархатной шубе. Вот бы тебе выйти за него замуж, забот не знала бы. Только он слеп. Тебе придется рассказывать ему самые замечательные сказки, какие ты знаешь!
Но Дюймовочку все это не волновало, она вовсе не хотела выходить замуж за соседа — ведь это был крот. Он пришел в гости в своей черной бархатной шубе; он богат и учен, так сказала полевая мышь, и дом у него в двадцать раз просторнее, чем у нее, и учености не занимать, но вот солнца и прекрасных цветов он не выносил, говорил о них разные гадости, потому что никогда их не видел.
Дюймовочке пришлось для него петь, и она спела «Майский жук, лети, лети» и «По лугам монах шагает». Крот тут же в нее влюбился: ее неповторимый голос его покорил, но он не промолвил ни слова — он был благоразумный мужчина.
Крот недавно прорыл длинный подземный ход от своего дома до их, по нему полевая мышь и Дюймовочка могли прогуливаться, когда пожелают. Только пусть не пугаются мертвой птицы, которая там лежит. Это была настоящая птица, с перьями и клювом; наверное, она умерла совсем недавно, с наступлением зимы, и провалилась в землю как раз в том месте, где крот рыл свой ход.
Крот взял в рот гнилушку — она светится в темноте, как огонек, — и пошел впереди, освещая длинный темный ход. Подойдя к тому месту, где лежала мертвая птица, крот пробил своим широким носом в земляном потолке большую дыру, сквозь которую в подземный ход проник дневной свет. На полу лежала мертвая ласточка; ее изящные крылья были плотно прижаты к телу, ножки и голова зарыты в перья. Несчастная птица, определенно, погибла от холода. У Дюймовочки сжалось сердце от жалости к ней, она любила всех пичуг, целое лето они так звонко пели и щебетали для нее, но крот пнул ласточку коротенькими ножками и сказал:
— Больше не будешь пищать! Какая жалкая доля — родиться пичугой! Слава Богу, моим детям это не грозит. У такой пичужки ничего нет, она умеет только чирикать, а зимой помирает от голода!
— Вы, как человек рассудительный, все верно говорите, — сказала полевая мышь. — Что получают птицы за свое чириканье, когда приходит зима? Им приходится голодать и замерзать — хороша награда!
Дюймовочка не вымолвила ни слова, но как только крот и мышь повернулись к ласточке спиной, она наклонилась, раздвинула перья на головке птицы и поцеловала ее в закрытые глаза. «Может, именно она так красиво пела для меня летом, — подумала Дюймовочка. — Доставила мне столько радости, милая, прелестная птица!»
Крот вновь заткнул дыру, сквозь которую просачивался дневной свет, и пошел провожать дам до их дома. А Дюймовочке ночью не спалось, она встала с кроватки и сплела из соломы замечательное большое покрывало, после чего отправилась к тому месту, где лежала мертвая ласточка, хорошенько укутала ее в это покрывало, а по бокам — чтобы птице было тепло лежать на мерзлой земле — обложила мягким хлопковым волокном, которое нашла в доме полевой мыши.
— Прощай, прелестная птичка! — сказала она. — Прощай! И спасибо тебе за чудесное пение летом, когда деревья были зелеными и солнце грело нас своими лучами!
Дюймовочка прижалась головой к груди птицы и тут же в страхе отпрянула — внутри что-то стучало. Это стучало сердце птицы. Она не умерла, просто впала в спячку, а теперь согрелась и ожила.
Осенью ласточки улетают в теплые страны, а припозднившиеся — замерзают, падают замертво на землю, и их заметает холодным снегом.
Дюймовочка вся дрожала, так она перепугалась — ведь птица намного больше ее, малышки ростом с дюйм, но собралась с духом, поплотнее обложила бедную ласточку хлопковыми волокнами, принесла листок мяты, которым укрывалась сама, и положила его на голову птицы.
Следующей ночью Дюймовочка снова прокралась к птице. Ласточка вполне ожила, но была настолько слаба, что сумела всего на секунду-другую открыть глаза, чтобы посмотреть на стоявшую перед ней малышку, которая держала в руках кусочек гнилушки: больше ей светить было нечем.
— Спасибо тебе, прелестное дитя! — сказала больная ласточка Дюймовочке. — Я хорошо согрелась. Скоро ко мне вернутся силы, и я снова полечу к теплому солнцу!
— Ох, на улице так холодно, идет снег, стоят морозы! — ответила Дюймовочка. — Оставайся лучше в своей теплой постели, а я буду за тобой ухаживать.
Она принесла ласточке воды в цветочном лепестке. Та попила и рассказала, что поранила себе крыло о терновый куст и потому не могла лететь так же быстро, как другие ласточки, и они улетели в далекие теплые края. В конце концов она упала на землю, но больше птица ничего не помнила и не знала, как она попала сюда, к кроту.
Всю зиму провела ласточка под землей, а Дюймовочка, которая ее очень полюбила, за ней ухаживала. Ни крот, ни полевая мышь о том не ведали, им ведь бедная, несчастная ласточка была не по нутру.
Как только наступила весна и солнце прогрело землю, ласточка попрощалась с Дюймовочкой и пробила сделанную кротом в потолке дыру. Под землю проникли яркие солнечные лучи, ласточка спросила, не хочет ли Дюймовочка полететь с ней, надо просто забраться ей на спину, и они улетят в далекие зеленые леса. Но Дюймовочка знала, что старая мышь сильно огорчится, если она покинет ее.
— Нет, я не могу, — сказала Дюймовочка.
— Прощай! Прощай, прелестное, доброе дитя! — крикнула ласточка и выпорхнула наружу, к солнцу. Дюймовочка смотрела ей вслед, и в глазах у нее стояли слезы — ведь она очень любила бедную птицу.
— Тви-твить! Тви-твить! — пропела ласточка и скрылась в зеленом лесу.
Дюймовочка сильно горевала. Ей не разрешали выходить и греться на солнце. Да и зерно, посеянное в поле над жилищем полевой мыши, дружно взошло, превратившись в дремучий лес для бедной малышки, которая была всего с дюйм ростом.
— Этим летом будешь шить себе приданое, — сказала ей полевая мышь, потому что ее сосед, унылый крот в черной бархатной шубе, посватался к малышке. — И шерсти и полотна у тебя должно быть в достатке! А когда ты станешь женой крота, у тебя будет и на чем сидеть, и на чем лежать!
Дюймовочка крутила веретено, а четыре паука, которых мышь наняла для работы, пряли и ткали день и ночь. Каждый вечер приходил с визитом крот и сразу же заводил разговор о том, что, когда лето закончится и солнце перестанет палить землю — а то она уже стала твердой, как камень, — когда, стало быть, лето минует, они с Дюймовочкой сыграют свадьбу. Но девочке это было совсем не по душе, не нравился ей унылый крот. Каждое утро, когда вставало солнце, и каждый вечер, когда оно садилось, она стояла в дверях; порой ветер раздвигал верхушки колосьев, и она видела голубое небо и думала, как светло и красиво там, снаружи, и ей очень хотелось снова увидеть милую ласточку, но та не появлялась, наверное, улетела далеко-далеко, скрылась в прекрасном зеленом лесу.
Наступила осень, и приданое Дюймовочки было готово.
— Через четыре недели у тебя свадьба! — сказала ей полевая мышь. А девочка заплакала и ответила, что не хочет выходить замуж за унылого крота. — Чушь! — заявила полевая мышь. — И не капризничай, а то я укушу тебя своим белым зубом! У тебя будет замечательный муж. А такой черной шубы нет даже у самой королевы! И его кухня и подвал ломятся от добра. Благодари Бога за такого мужа!
В день свадьбы крот пришел, чтобы забрать Дюймовочку, — ей предстояло жить с ним глубоко под землей, никогда уж ей не придется погреться на солнышке, потому что крот не выносил его. Бедная девочка чуть не плакала от горя, сейчас она навсегда простится с прекрасным солнцем, на которое полевая мышь все-таки разрешила ей взглянуть с порога.
— Прощай, ясное солнышко! — сказала она, протягивая руки к небу, и чуточку отошла от норы полевой мыши. Хлеб уже был убран, на поле остались лишь сухие стебли. — Прощай, прощай! — повторила она, обнимая руками росший тут маленький красный цветок. — Передай привет ласточке, если увидишь ее!
— Тви-твить, тви-твить! — вдруг раздалось у нее над головой.
Дюймовочка подняла глаза и увидела ласточку, которая как раз пролетала мимо. Ласточка очень обрадовалась, узнав Дюймовочку. Та рассказала ей, как противно ей выходить замуж за гадкого крота, что теперь она будет жить глубоко под землей, где никогда не светит солнце. И не могла сдержать слез.
— Наступает холодная зима, — ответила ласточка, — я улетаю далеко-далеко, в теплые края. Полетишь со мной? Ты сядешь мне на спину, только привяжись покрепче своим пояском, и мы улетим подальше от гадкого крота и его темной норы. Мы полетим через горы в теплые края, где солнце светит ярче, чем здесь, где всегда лето, где растут чудесные цветы. Полетим со мной, милая девочка, милая Дюймовочка, ты ведь спасла мне жизнь, когда я замерзала в темном подземелье!
— Да, я полечу с тобой, — сказала Дюймовочка, села птице на спину, вытянула ноги на ее крыло и привязала себя к самому крепкому перу. Ласточка взмыла высоко в небо и полетела над лесами и морями, над горами, круглый год покрытыми снегом. Дюймовочке было ужасно холодно, но она зарылась в теплые перья птицы, высунув лишь головку, чтобы видеть всю красоту под ними.
И вот они в теплых краях. Солнце там сияло намного ярче, небо было в два раза выше, а изгороди были увиты изумительным зеленым и черным виноградом. В лесах росли лимоны и апельсины, стоял аромат мирта и мяты, по проселочной дороге бегали прелестные дети и ловили пестрых бабочек. Но ласточка летела все дальше и дальше, и кругом делалось все прекраснее. На берегу синего моря под кронами чудесных зеленых деревьев стоял белый старинный мраморный дворец. Виноградные лозы обвивали его высокие колонны, а под крышей лепилось множество ласточкиных гнезд. И в одном из них жила ласточка, прилетевшая с Дюймовочкой.
— Вот мой дом, — сказала ласточка. — А ты выбери себе один из тех прекрасных цветов, что растут внизу, я тебя посажу в него, и ты заживешь преотлично.
— Замечательно! — воскликнула девочка, хлопая в ладоши.
На земле лежала большая белая мраморная колонна, которая при падении разбилась на три части, и между ними росли чудеснейшие белые цветы. Ласточка слетела с Дюймовочкой вниз и посадила ее на широкий лепесток. Но как же она удивилась, увидев в чашечке цветка крошечного человечка, белого и прозрачного, словно сделанного из стекла. Голову его украшала изумительная золотая корона, за плечами трепетали прелестные прозрачные крылья, и ростом он был не выше Дюймовочки. Это был Цветочный эльф. В каждом цветке живет эльф, мужчина или женщина, а тут перед Дюймовочкой предстал сам король эльфов.
— Господи, как же он красив! — прошептала Дюймовочка ласточке.
Маленький король страшно перепугался при виде ласточки, для него, такого крошечного и хрупкого, она была птицей-исполином, но, заметив Дюймовочку, обрадовался — ему еще не доводилось видеть столь прелестных созданий. Он тотчас же снял с головы золотую корону, надел ее на голову девочки и спросил, как ее зовут и не согласится ли она стать его женой и королевой всех цветов!
Да, вот это муж так муж, не то что сын жабы или крот в черной бархатной шубе! Поэтому Дюймовочка ответила согласием прекрасному королю, и изо всех цветков прилетели эльфы, мужчины и женщины, — смотреть на них было одно удовольствие, и каждый поднес Дюймовочке подарок, но больше всего ей понравилась пара чудных крылышек большой белой бабочки. Их прикрепили девочке на спину, и теперь она тоже могла порхать с цветка на цветок. Ах, какая радость царила вокруг! А ласточка сидела в своем гнезде и пела для них, как умела, но ей было грустно — она ведь очень полюбила Дюймовочку, и ей не хотелось расставаться с ней.
— Тебя больше не будут звать Дюймовочкой, — сказал ей Цветочный эльф, — это противное имя, а ты такая красивая. Мы будем звать тебя Майей!
— Прощай, прощай! — крикнула ласточка и полетела из теплых краев обратно, в далекую Данию. Там у нее было гнездо над окном человека, который умеет рассказывать сказки, ему она пропела свое «тви-твить, тви-твить», и потому мы узнали всю эту историю.
Примечания
«Дюймовочка» (Tommelise) — впервые опубликована в 1836 г. во втором выпуске первого тома «Сказок, рассказанных детям» вместе со сказками «Негодный мальчишка» и «Попутчик». «Цветы маленькой Иды», «Дюймовочка» и «Русалочка» — плод моей собственной фантазии. Они являются моими первыми оригинальными сказками». (См. Bemaerkninger til «Eventyr og historie», s. 385.)
«Майский жук, лети, лети» и «По лугам монах шагает» — датские детские песенки.
Эльфы — здесь: духи воздуха, маленькие человечки, в шапочках из цветков.