Коню императора пожаловали золотые подковы; по одной на каждую ногу.
С какой стати золотые?
Конь был необычайно красив: стройные ноги, умные глаза и шелковистая грива, спадавшая ему на шею. Он носил своего господина в пороховом дыму, под свист и град пуль; он отбивался, рвался вперед, когда их теснил неприятель; как-то одним прыжком он перескочил через упавшую лошадь врага и этим спас императорскую корону из червонного золота, спас жизнь своего императора, а она-то стоила дороже червонного золота. Поэтому коню и пожаловали золотые подковы, по одной на каждую ногу.
Тут выполз навозный жук.
— Сперва великие, а потом уж малые! — сказал он. — Впрочем, размеры тут ни при чем.
И он протянул кузнецу свои тощие лапки.
— Чего тебе надо? — спросил кузнец.
— Золотые подковы! — ответил навозный жук.
— Ты, видно, не в своем уме! — сказал кузнец. — Золотых подков захотел?
— Именно так! — заявил жук. — Чем я хуже этой здоровенной скотины, за которой еще ухаживать надо, чистить ее, пасти, кормить да поить. Ведь я тоже из императорской конюшни!
— За что коню пожаловали золотые подковы? — спросил кузнец. — Ты что же, не понимаешь?
— Да чего понимать-то? Я понимаю, что меня обошли, — сказал навозный жук, — что меня оскорбили! Отправлюсь-ка я странствовать по белу свету.
— Ну и проваливай! — сказал кузнец.
— Грубиян! — воскликнул навозный жук, а потом выполз из конюшни, отлетел немножко в сторону и оказался в прелестном цветнике, где благоухали розы и лаванда.
— Здесь превосходно, не правда ли? — сказала жуку маленькая божья коровка, красная, с черными крапинками на крыльях. — Как сладко пахнет, какая красота!
— Я привык к лучшему! — отвечал ей навозный жук. — И вы еще называете это красотой? Тут ни одной навозной кучи.
И он переполз дальше, в тень пышного левкоя. По стеблю цветка ползла гусеница.
— Как прекрасен мир! — восхитилась она. — Солнышко греет! Все вокруг чудесно! А когда усну или, как говорят, умру, то проснусь уже бабочкой.
— Много о себе воображаешь! — заявил навозный жук. — Полетишь бабочкой! Я вот из императорской конюшни, но там никто не мечтает о таких вещах, даже любимый конь императора, донашивающий мои золотые подковы. Отрастишь крылья! Полетишь! Как же, это я сейчас улечу!
И жук улетел. Не хотел злиться, да все же рассердился.
Он шлепнулся на широкую лужайку, полежал на ней немного да и заснул.
И вдруг хлынул дождь, да какой! Навозный жук проснулся от плеска воды и хотел было скорее уползти в землю, но не тут-то было. Он упал, его разворачивало то на брюшко, то на спинку, о том, чтобы улететь, нечего было и думать. Живым ему с лужайки, наверное, не уйти; он так и остался лежать, где лежал.
Когда ливень поутих, навозный жук смахнул капли с глаз и заметил что-то белое. Это был холст, его разложили белить. Жук добрался до холста и заполз в его мокрую складку. Конечно, это было не то, что лежать в теплой навозной куче в конюшне, но выхода не было, и жук остался в холсте: дождь лил целые сутки. Утром навозный жук выполз. Он был так сердит на погоду.
Видит — сидят на холсте две лягушки; глаза их поблескивают от удовольствия.
— Благословенная погода! — сказала одна. — Как она бодрит! А холст прекрасно задерживает воду! У меня даже задние лапки зачесались — так бы и поплыла!
— Хотела бы я знать, — сказала другая, — найдет ли ласточка, что далеко летает и видит разные страны, климат лучше нашего? Такую же слякоть, такую сырость! Кажется, будто лежишь в сырой канаве! Кто не радуется такой погоде, тот не любит свое отечество.
— Вы никогда не бывали в императорской конюшне? — спросил лягушек навозный жук. — Там не просто сыро, но еще тепло и ароматно! Вот к чему я привык. Там климат по мне, только в дорогу его с собой не возьмешь. Нет ли здесь в саду парника, где знатные особы вроде меня могли бы найти приют и чувствовать себя как дома?
Но лягушки его не поняли или не захотели понять.
— Я никогда не переспрашиваю! — заявил навозный жук, но повторил свой вопрос трижды, так и не добившись ответа.
Жук пополз дальше и наткнулся на черепок от горшка. С чего бы черепку оказаться здесь, но раз уж он тут лежал, то мог послужить приютом. Под ним жили несколько семейств уховерток. Много места им не требовалось — лишь бы было общество. Уховертки — любвеобильные матери, своих чад они считали самыми красивыми и самыми умными.
— Наш сынок помолвлен, — сказала одна мамочка. — Он сама невинность! Его заветная мечта — заползти однажды в ухо к священнику. Совсем ребенок, но помолвка удержит его от шалостей. Какая это радость для матери!
— А наш сыночек, — сказала другая, — не успел вылупиться, так сразу же и расшалился. Потом остепенится. Огромная радость для матери! Не правда ли, господин навозный жук!
Они узнали незнакомца.
— Вы обе правы! — сказал жук, и его пригласили зайти, если только он сможет подползти под черепок.
— Теперь вы увидите и наших малюток, — сказали третья и четвертая мамаши. — Такие милые детки, а какие забавные! Они всегда ведут себя хорошо, если только у них не болит животик, но ведь в их возрасте это дело обычное.
И каждая мамаша рассказывала о своих детках, а детки вмешивались в разговор и маленькой вилочкой на своих хвостиках цепляли жука за усы.
— Чего только не придумают наши проказники! — восклицали мамаши, потея от избытка чувств.
Но вот жуку это надоело, и он спросил, далеко ли до парника.
— Далеко-далеко, на другом берегу канавы, — ответили уховертки. — Очень далеко, и мы надеемся, что никто из наших деток не отправится туда, иначе мы умрем от горя.
— Я все же попробую туда добраться, — сказал им навозный жук и ушел, не прощаясь, — верх галантности.
У канавы он встретил многих своих сородичей, тоже навозных жуков.
— Мы здесь живем! — сказали они. — У нас весьма уютно! Позвольте пригласить вас в нашу жижу! Путешествие наверняка утомило вас.
— Так и есть, — отвечал им навозный жук. — Пока лил дождь, я лежал в складках холста, а там до того чисто, что мне стало противно; к тому же я схватил ревматизм в крыльях, пока находился на сквозняке под глиняным черепком. Поистине целительно действуют на меня.
— Вы, наверное, из парника? — спросил старший жук.
— Подымай выше! — ответил навозный жук. — Я прибыл из императорской конюшни, где и родился с золотыми подковами на ногах. Путешествую я по секретному поручению, но о нем вы меня не расспрашивайте, все равно ничего не скажу.
И навозный жук сполз в жирную грязь. Там сидели три молодые жучихи и хихикали, не зная, что сказать.
— Они еще не сосватаны, — заявила их мать, а те снова хихикнули, на этот раз от смущения.
— Более хорошеньких я не видел даже в императорской конюшне! — признался жук-путешественник.
— Не испортите мне моих девочек! И не заговаривайте с ними, если у вас нет серьезных намерений, — сказала мать. — Но вы ведь господин серьезный, и я даю вам свое благословение.
— Ура! — закричали сородичи, и жук стал женихом. Сперва помолвка, и сразу свадьба — чего же ждать!
Следующий день прошел хорошо, второй — похуже, а на третий уже пришлось задуматься о пропитании жены, а может быть, и детей.
— Вот как они меня провели! — сказал навозный жук. — Надо и мне ответить тем же...
Так он и сделал. Он просто ушел. День нет жука, ночь нет жука, и осталась его жена вдовой. Другие навозные жуки объявили, что приняли в семью обыкновенного бродягу и жена его теперь сидит у них на шее.
— Пусть она снова считается девицей, — сказала ее мать, — и живет у меня как дочь. Плюнем на этого негодяя, который бросил ее.
А жук тем временем был в пути: на капустном листе он переплывал канаву. В этот утренний час пришли к канаве два человека и, увидев жука, подняли его и стали вертеть в руках и рассматривать. Оба были высокообразованными, особенно младший.
— Аллах прозревает черного жука на черном камне черной скалы! Не так ли написано в Коране? — спросил он и назвал навозного жука по-латыни, сказав, к какому роду и виду он относится.
Тот, что постарше, не хотел брать жука домой, ведь у них уже были такие же отличные экземпляры. Навозному жуку слова эти показались неучтивыми, а потому он взял да и вылетел из рук ученого. Крылья у него высохли, и он улетел довольно далеко. Долетел он наконец до теплицы, где одно окошко было открыто, так что жук легко проскользнул в него и зарылся в свежий навоз.
— Здесь превосходно! — обрадовался он.
Вскоре жук уснул, и приснилось ему, будто конь императора пал, а он, господин навозный жук, получил его золотые подковы да еще обещание о двух новых в придачу. Приятный сон, что и говорить, и когда жук проснулся, он выполз и огляделся. Какая роскошь повсюду в теплице! Огромные веерные пальмы устремились ввысь, сквозь их листья просвечивало солнце, а под ними зеленела травка и сияли цветы — огненно-красные, янтарно-желтые и белые, словно выпавший снег.
— Бесподобная растительность! Как будет вкусно, когда все это сгниет! — сказал навозный жук. — Отличная кладовая! Здесь живет, верно, кто-нибудь из моих родственников. Надо бы найти кого-нибудь, с кем можно пообщаться. Я горжусь этим!
И он пополз дальше, думая о своем сне, о павшем коне и золотых подковах.
Вдруг чья-то рука схватила жука, стиснула его и покрутила.
В теплице были сынишка садовника с товарищем; они заметили навозного жука и решили поиграть с ним. Положили его в виноградный лист, и сынишка засунул его в карман штанишек. Жук вертелся и так, и сяк, но мальчик сжал его рукой и побежал в конец сада, к большому озеру. Там жука посадили в старый, стоптанный деревянный башмак, укрепили в середине его палочку вместо мачты, привязав к ней жука шерстяной ниточкой. Теперь он стал шкипером, пришлось ему отправиться в плавание.
Озеро было такое большое, что навозному жуку казалось, будто он в океане; ошеломленный, он упал на спинку и задрыгал ножками.
Башмак плыл по течению, но едва этот корабль заплывал слишком далеко, один из мальчиков закатывал штанишки, входил в воду и подтягивал его обратно. Но когда корабль отплыл снова, мальчиков позвали домой, да так строго, что они убежали, бросив впопыхах деревянный башмак. А того уносило все дальше и дальше от берега, вот ужас-то, ведь жук взлететь не мог, он был крепко привязан к мачте.
Тут его навестила муха.
— Прекрасная погода сегодня, — сказала она. — Здесь я могу отдохнуть! Погреться на солнышке! У вас очень мило!
— Не болтайте чепухи! Разве вы не видите, что я привязан.
— А я не привязана, — сказала муха и улетела.
— Теперь я узнал мир, — сказал навозный жук, — как он низок! Я единственный порядочный господин в нем! Сначала меня обходят, не дав золотых подков, потом мне приходится лежать на мокром холсте, стоять на сквозняке, и, наконец, мне навязывают жену. Как только я делаю смелый шаг в мир, приглядываюсь к нему да прикидываю, что мне нужно, появляется мальчишка и пускает меня, связанного, в открытое море. А конь императора тем временем щеголяет в золотых подковах! Это досаднее всего. Впрочем, сочувствия в этом мире ждать не приходится! Мой жизненный путь весьма интересен, но что толку, если о нем никто не знает! Мир недостоин узнать о нем, иначе мне пожаловали бы золотые подковы в императорской конюшне, когда конь протягивал к ним ноги. Получи я золотые подковы, я стал бы украшением конюшни, но для нее я потерян, и мир лишился меня. Все кончено!
Но конец еще не наступил: на озере появилась лодка, а в ней сидели несколько девушек.
— Вон плывет деревянный башмак, — сказала одна из них.
— А в нем — маленькая букашка, — проговорила другая.
Они поравнялись с башмаком и выловили его, а потом одна девушка достала ножницы и обрезала шерстяную ниточку, не причинив вреда навозному жуку. Когда же они доплыли до берега, девушка посадила жука в траву.
— Ползи, ползи! Лети, лети, если можешь! — сказала она. — Свобода прекрасна.
И навозный жук влетел прямо в открытое окно какого-то большого строения и там устало шлепнулся на мягкую длинную гриву любимого коня императора; конь стоял в конюшне, она была домом для него и для навозного жука. Жук крепко вцепился в гриву, пытаясь прийти в себя.
— Вот и сижу я верхом на любимом коне императора! Сижу, словно всадник! Ну что я говорил? Теперь-то мне все ясно! Хорошая была мысль, и к тому же верная. С какой стати получил конь золотые подковы? Кузнец-то тоже спрашивал меня об этом. Теперь понимаю! Конь получил их благодаря мне.
К жуку сразу вернулось хорошее настроение.
— В путешествии становишься рассудительнее, — сказал он.
Солнце проникало в конюшню, освещая все вокруг.
— Мир все же не так плох, — продолжал навозный жук. — Надо только уметь взять над ним верх!
А стал мир прекрасен только потому, что любимый конь императора получил золотые подковы лишь благодаря своему всаднику — навозному жуку.
— Теперь я сойду вниз, к другим жукам, и поведаю им, как меня вознаградили. Я расскажу им о всех прелестях заграничного путешествия и сообщу, что останусь дома до тех пор, пока конь не износит своих золотых подков.
Примечания
«Навозный жук» (Skarnbassen) — впервые опубликована в 1861 г. (См. примеч. к сказке «Двенадцать из почтовой кареты».) «В основу сказки положена арабская поговорка, которую в числе других Ч. Диккенс поместил в журнале «Household words»: «Когда лошади императора набивают золотые подковы, навозный жук тоже протягивает кузнецу свои ножки». (См. Bemaerkninger til «Eventyr og historier», s. 402.)