Вернуться к В Швеции

Глава XXVII. Картинам несть числа

Да, окружающий нас мир полон картин, полон красоты, и это проявляется даже в малом, мгновенно исчезающем, в том, на что люди вовсе не обращают внимания.

Капля воды из стоячей лужи заключает в себе целый живой мир, но и капля одного дня из повседневной жизни также заключает в себе целый мир прекрасных и поэтических картин, открой лишь глаза.

Видящий, поэт должен указать на него и сделать зримым, ясным и отчетливым, словно под микроскопом, и тогда люди тоже его увидят, а впоследствии, странствуя по жизни, будут и сами замечать его, и радоваться, прозрев, ибо жизнь явно станет богаче — богаче красотою.

Стоячая домашняя жизнь по-своему красочно-разнообразна, ну а что ж тогда говорить о жизни путешественника! Даже где ее называют тривиальною, и там развертываются картина за картиною, до бесконечности, пусть все это и в малых, очень малых размерах, за отсутствием тех великих моментов, кои именуют событиями, ландшафтами, историческими монументами, короче, цветами в гирлянде путешествия; но сама-то гирлянда налицо — и из нее, листвяно-зеленой, хотим мы кое-что взять, и поделиться этими перетекающими друг в друга картинками, которые появляются и исчезают, и каждая — поэтична, каждая — живописна, однако же не настолько, чтобы ее отдельно поставили для обозрения на мольберт.

Мы опишем всего час нашего путешествия, один из тех часов, когда — что также не мешает упомянуть — ничего собственно не произошло; ничего примечательного, о чем бы стоило рассказать, мы не видели, мы... просто ехали через лес проселочною дорогою.

Нечего рассказывать — и вместе так много.

Близ дороги была высокая горка, обросшая можжевеловыми кустами; в свежем состоянии они похожи на кипарисы, но тут они все были засохшие и цветом точь-в-точь как волосы Мефистофеля; внизу копошилось множество свиней, тощих и жирных, маленьких и больших; наверху стоял свинопас, оборванный и босой, но с книгой в руках, он до того углубился в чтение, что даже не поднял головы, когда мы ехали мимо; может статься, будущий ученый, служитель грядущего.

Мы проезжали мимо крестьянского двора, и как раз когда мы поравнялись с распахнутыми воротами, в которые был виден главной дом с дерновою крышей, а на ней мужчина, что лежа расчищал ее, маленькое деревце, должно быть, несколько лет росшее на крыше, было подрублено; мы только и успели увидеть, как блеснул на солнце топор и зеленое деревце упало.

В лесу вся земля поросла ландышами, которые цвели и благоухали, едва не до одури. Между несколькими высокими соснами резко лились солнечные лучи, прямо на раскинутую пауком гигантскую сеть, все нити которой, и продольные, и поперечные, расположенные с математической точностью, блестели будто тончайшие призмы; посреди своего зыбкого замка восседал, жирный и противный, сам паук. Ни дать ни взять лесная ведьма, если бы мы надумали вставить это в сказку.

Мы подъехали к трактиру; что внутри, что снаружи там царил беспорядок, все не на своем месте. В горнице мухи так удобрили беленые стены, что те могли бы сойти за крашеные; мебели были увечные и покрыты таким толстым слоем пыли, что не надобно и чехлов. Дорога перед трактиром была сплошною навозною кучей, а по ней бегала хозяйская дочь, молодая и статная, белая и румяная, и босиком, зато с большими золотыми серьгами в ушах; золото сияло на солнце, оттеняя цветущий румянец щек; льняные волосы рассыпались у нее по плечам. Знай она, до чего она хороша, то непременно бы вымылась!

Мы пошли по дороге, там стоял дом, выбеленный и приветливый, полная противоположность трактиру. Дверь была открыта; внутри сидела молодая мать и плакала над своим мертвым ребенком; рядом стоял совсем маленький мальчик, малыш поднял на мать умные, вопрошающие глаза, потом раскрыл ладошки, в которых прятал пойманную им маленькую бабочку*; и бабочка порхнула над мертвым тельцем; мать на нее посмотрела и улыбнулась, она наверное уловила поэзию случайности.

И были запряжены лошади, и покатила, увозя нас, повозка, и одна за другою развертывались картины, в лесу, на дороге, а заодно и в воображении, картины, коим несть числа!

Примечания

*. Бабочка — здесь символ бессмертной души.