Андерсен поступил в слагельсейскую школу почти 17 лет от роду и был до такой степени плох в науках, что его определили в предпоследний класс. Он поселился у какой-то вдовы в прехорошенькой комнатке с видом на лес и на сад. В школе ему пришлось сидеть на одной скамейке с маленькими мальчиками. С полным смирением и с большим прилежанием принялся он за дело.
Способности у него были хорошие, и ученье пошло очень успешно. Тем не менее оно давалось Андерсену нелегко вследствие непривычки к правильным занятиям. Товарищами и учителями был он доволен, город ему нравился, но несчастье его составлял директор школы, талантливый и знающий человек, но совсем не педагог по натуре. Его саркастический ум и насмешливая манера пугали и обескураживали учеников и в особенности чувствительного и мягкосердечного Андерсена, который, несмотря на свое самолюбие, отнюдь не был самоуверен и постоянно сомневался в своих силах. Впоследствии Андерсен узнал, что директор очень высокого мнения о его способностях, но пока он не видел от директора ничего, кроме строгости и самых обидных насмешек. Андерсен бывал у директора дома, куда тот приглашал его вместе с остальными учениками. Там директор становился другим человеком: играл с детьми в солдатики, смеялся и шутил с ними очень добродушно, но в школе все боялись его насмешек и строгого вида. Он любил ставить учеников в тупик, например, тем, что на экзамене, если они недостаточно бойко отвечали, внезапно оборачивался к печке и начинал задавать ей вопросы.
В школе Андерсен писал стихи на разные торжественные случаи, но вообще слушался своих друзей и покровителей, которые все в один голос твердили ему, чтобы он поменьше сочинял и побольше думал об ученье. Под влиянием школьной жизни юноша совершенно утратил свою ребяческую отвагу и беспечность.
За время пребывания Андерсена в школе умерли его дед и бабушка, оставившие ему в наследство всего 20 риксдалеров (15 рублей), что, однако, казалось Андерсену большим богатством. Он с восторгом мечтал о том, как отправится в родной город, и осуществил свою мечту на праздниках. Мать очень гордилась его успехами в жизни. Все в Оденсе знали, что Андерсен воспитывается на королевский счет, и это внушало большое уважение к его особе. Когда он шел по улице, на него смотрели из окон домов. Мать с гордостью говорила: «Сын башмачницы Марии совсем уж не так глуп, как думали люди!» Пребывание в родном городе оставило в уме Андерсена впечатление какого-то величия. Но все это исчезло, как только он вернулся в Слагельсе. Директор не давал ему заноситься. Бедный Андерсен все больше и больше терял мужество под его строгим и насмешливым взглядом. Единственным утешением были праздники. В эти дни он ездил по окрестностям Слагельсе и скоро изучил все памятники старины, разумеется, не как ученый, а как поэт. Но лучшим местом его путешествий был городок Соре, где жил его копенгагенский знакомый поэт Ингеман со своей молодой женой. Юноша проводил каждое воскресенье в их уютном домике поблизости от моря. Обитатели его были интересные, живые и добрые люди. Жена Ингемана обращалась с Андерсеном как добрая старшая сестра. Он совершенно отдыхал там, среди веселого общества молодежи. Ингеман занимал место профессора в так называемой «рыцарской академии» города Соре. В числе его слушателей были два молодых поэта, которые скоро сошлись с Андерсеном, несмотря на большое различие в характерах. Насколько Андерсен был мягок и женствен по натуре, настолько те были мужественны и решительны. Все, чего недоставало Андерсену в школе, находил он у Ингеманов. Здесь даровитый юноша не боялся насмешек, не прятал своих мыслей и чувств и наслаждался интересной беседой.
Андерсен выдерживал один за другим переходные экзамены и дошел до четвертого класса, когда ему минуло 20 лет. В это время он вел дневник, по отрывкам из которого можно видеть, что его тогда занимало и до какой степени он был детски наивен и чист душой. Его интересовали исключительно книги и ученье. Вперемежку с упоминаниями о вновь прочитанных книгах попадаются замечания вроде следующих: «Хорошо выдержал из математики. Боже, благодарю Тебя от всего сердца!», или: «Великий Боже, я слаб, но Ты видишь мою душу. Помоги мне перейти в четвертый класс!», и так далее.
В это время директора школы перевели в Хельсингёр по его собственной просьбе. Каково же было удивление юноши, уверенного в том, что директор считает его дураком, когда тот выразил желание, чтобы и Андерсен перешел вместе с ним и продолжал курс под его руководством. Андерсен написал об этом Коллину, который все время переписывался с ним и следил за его успехами, и действительно переехал в Хельсингёр, хотя ему было очень жаль расставаться со Слагельсе, где у него все-таки были знакомые, а главное, такие приятные соседи, как Ингеманы. Но робкий юноша не осмелился возразить директору и покорно исполнил его волю.
Вначале в Хельсингёре директор несколько оживился под впечатлением новой обстановки, стал охотнее заниматься с учениками и проявлял больше теплоты, но потом это прошло: он сделался саркастичнее чем когда-либо и совершенно замучил Андерсена своими издевательствами. Тому и в голову не приходило, что директор самого лучшего мнения как о его способностях, так и о его поведении и характере. В письмах к Коллину директор прямо называет Андерсена выдающимся, талантливым юношей. Непонятно, что заставляло его скрывать свое настоящее мнение. Андерсену было бы необыкновенно полезно всякое поощрение, а он не видел ничего похожего на это. Его поддерживал только Коллин, постоянно писавший ему ободрительные письма.
Андерсен страдал все больше и больше. В Слагельсе у него были товарищи, прогулки и веселые поездки в Соре. Здесь же ни одного знакомого. Гулять ему не позволяли. Когда кончались занятия, он сидел в четырех стенах. Товарищи не смели к нему ходить, боясь строгого директора. Однако на праздники его отпускали из школы. В такие дни он ездил в Копенгаген и останавливался там обыкновенно у адмирала Вульфа, в семье которого его принимали всегда как родного. Эти поездки казались ему чем-то сказочным, до такой степени унылая школьная жизнь не походила на жизнь в Копенгагене. Здесь был у Андерсена обширный круг знакомых. Если он и страдал иногда от сознания своей неловкости и плохого костюма, то это искупалось с лихвою интересными разговорами и обществом таких людей, как поэт Эленшлегер, которого он боготворил. Над Андерсеном нередко смеялись за его угловатые манеры, провинциальное произношение и излишнюю откровенность. Вообще он-таки немало терпел в копенгагенском «свете» из-за своей бедности и низкого происхождения. Следы перенесенных юношей, жившим всегда более или менее на чужой счет, уколов самолюбия и горечи зависимого положения можно видеть во многих его произведениях. Но в общем поездки в Копенгаген были для него истинным счастьем, и он всю жизнь вспоминал о них с благодарным чувством.
Никогда не дремавшая фантазия, которую парализовали в школе насмешками и которую Андерсен сам старался держать на привязи, все же иногда прорывалась наружу. Во время своего пребывания в Слагельсе и Хельсингёре он написал-таки несколько стихотворений. Два из них — «Душа» и «К моей матери» — вошли впоследствии в собрание его сочинений. Другие два — «Новогодняя ночь» и «Умирающее дитя», единственные, написанные в Хельсингёре, — он читал в Копенгагене. Многим они понравились, но большинство старалось ему внушить, чтобы он не зазнавался и не мнил себя поэтом. Одна дама выразила это в такой форме: «Ради Бога, не воображайте себя поэтом оттого только, что вы написали несколько стихотворений. Ведь это сделается у вас idée fixe. Ну что бы было, если бы я вообразила, что я бразильская королева!»
Грех сказать, что Андерсена поощряли в дни его юности. Редко, редко доставалось ему услышать слово сочувствия. В своей автобиографии он уверяет, что в то время не считал себя поэтом, но мы думаем иначе. Без сомнения, Андерсен чувствовал в себе присутствие таланта, но, как все истинные художники, часто сомневался в своих силах.
Один из немногих ободрявших Андерсена своим хорошим отношением был Эленшлегер, который считался в то время первым датским поэтом, так что малейшее внимание с его стороны принимали за великую честь. На каком-то вечере в ярко освещенном салоне Андерсен чувствовал себя настолько неловко в своем плохом сюртуке, что спрятался за длинные занавеси. Проходя мимо него, Эленшлегер остановился и дружески пожал ему руку. Андерсен был совершенно счастлив. Он никак не ожидал такого внимания со стороны знаменитого поэта. Вообще он вращался в то время в очень блестящем интеллигентном кругу, где постоянно встречался с выдающимися литераторами, учеными и музыкантами.
После одной из поездок в Копенгаген, оставившей в его уме впечатление сказочного сна, Андерсен вернулся в Хельсингёр. Там ждала его большая неприятность. Директор узнал, что он читал в Копенгагене свое стихотворение «Умирающее дитя», и с самым суровым видом потребовал, чтоб оно было ему показано, причем благосклонно заметил, что если найдет в нем хоть искру поэзии, то простит своему дерзкому ученику его страшный проступок.
Андерсен дрожа подал стихи. Директор прочел их, осмеял и объявил, что они бессмысленны и сентиментальны. Потом сделал строгий выговор бедному поэту.
Тяжелый гнет, который он испытывал вследствие отношения к нему директора, был замечен другими учителями. Один из них написал об этом Коллину, прося как-нибудь изменить положение бедного юноши. Коллин сейчас же решил, что Андерсену нужно выйти из заведения, вернуться в Копенгаген и там частным образом готовиться к университетскому экзамену. Такое решение очень огорчило директора. Этот странный человек, по-видимому, искренно жалел, что ему приходится расставаться со своим талантливым учеником. Тем не менее он остался верен себе и при прощании сказал Андерсену, что ему никогда не быть студентом, а стихи его, если их напечатают, пойдут на макулатуру. Можно себе представить, какое впечатление произвели на юношу эти жестокие слова. Много лет спустя, когда вышел в свет первый роман Андерсена «Импровизатор», имевший большой успех, его бывший директор встретился с ним в Копенгагене и, дружески протянув ему руку, сказал, что он в нем ошибался и неверно о нем судил.
Итак, Андерсен переехал в Копенгаген. Там нашли ему прекрасного молодого учителя. Это был студент-богослов Мюллер, впоследствии пастор. Он готовил Андерсена по всем предметам и нашел, что его ученик слаб в тех науках, в которых считался сильнее в Хельсингёре, и наоборот. Молодой студент с жаром занимался со своим даровитым учеником. В промежутках между занятиями они вели длинные богословские споры и были очень довольны друг другом.
Андерсен поселился в маленькой мансарде с далеким видом на городские башни и крыши. Обедать Андерсен ходил к знакомым по очереди, занимался очень прилежно и, кроме того, много читал. Два раза в день ходил он к своему учителю, причем по дороге на урок думал только о книгах, на обратном же пути давал волю своей фантазии. Теперь он позволял себе писать, когда ему хотелось. Но школьные годы не прошли для него даром.
Привычка подавлять сердечные порывы так в него въелась, что юный поэт усвоил обыкновение смеяться над собственными чувствами. Все его стихотворения того времени носят иронический характер, что не свойственно его натуре. Когда больные места его сердца несколько зажили, он стал проще. Но вначале это налагало на него отпечаток известной неестественности. Редко находились люди, понимавшие его натуру. В числе этих немногих Генриетта Вульф, дочь адмирала Вульфа, которая до самой смерти была верным другом Андерсена и имела на него большое влияние.
В то время в датской литературе было немало талантов. Особенно много удачного в новом роде писалось для сцены. Хейберг впервые выступил с водевилем и веселой комедией. С этим талантливым человеком Андерсен познакомился за обедом у физика Эрстеда, известного работами по электричеству. Хейберг необыкновенно понравился Андерсену своим изяществом и остроумием и был с ним очень любезен. Андерсен стал бывать у него в доме, и вскоре юмористические стихотворения молодого поэта начали появляться в еженедельной газете «Летучая почта», издаваемой Хейбергом. Тут началось то, что долгие годы отравляло жизнь Андерсена. Стихи его, как и большинство его первых произведений, имели успех только тогда, когда они появлялись без подписи, но как только делалось известно имя автора, интерес ослабевал. Удивительно, сколько недоброжелательных и несправедливых суждений пришлось выслушать Андерсену, прежде чем его имя стало известно во всем образованном мире Старого и Нового света. Критики, светские знакомые и даже близкие друзья — все, точно сговорившись, втаптывали в грязь его талант. Изредка выпадал на его долю незначительный и мимолетный успех, но вообще он видел только самое слабое поощрение. Без сомнения, его первые произведения гораздо ниже его сказок, но и в них уже заметен сильный и свежий талант, поэзия и оригинальность, а известную наивность их можно простить автору ввиду его молодости. Вначале стихотворения Андерсена появлялись в газете Хейберга под инициалом Г... Это значило Ганс Христиан Андерсен; но публика, которой очень нравились эти стихи, думала, что они написаны самим Хейбергом. Раз случилось, что Андерсен был в гостях у одних знакомых, которые не признавали его стихов и давали понять ему это в вежливой форме. Вдруг в комнату вошел хозяин дома с номером «Летучей почты» в руках и с сияющим видом объявил всему обществу: «Сегодня напечатаны в газете два прелестных стихотворения. Что за чудный человек этот Хейберг!» И он прочел вслух два стихотворения Андерсена, причем автор сидел в углу с бьющимся сердцем, но ничего не сказал. Одна девушка, присутствовавшая при этом и знавшая, кому принадлежат стихи, не выдержала: «Это стихи Андерсена!» Тут последовало неловкое молчание, а хозяин дома не нашел ничего лучшего, как выйти из комнаты.
В то время Хейберг был один из немногих, открыто признававших талант Андерсена. Он постоянно печатал его стихотворения и даже охотно перепечатывал их из других изданий, куда они изредка попадали.
В сентябре 1828 года, то есть 23-х лет от роду, Андерсен поступил в университет. Сбросив с плеч тяжелое бремя экзаменов, он дал волю своей фантазии, и тут все пестрые образы, толпившиеся в его голове во время приготовления к экзаменам, вылились в форме оригинальной фантастической повести, полной мысли и юмора. Эта первая его книга называлась «Путешествие пешком от Хольмен-канала до острова Амагер». Не найдя издателя, Андерсен напечатал ее сам, и вскоре после ее выхода в свет у него купил право второго издания книгопродавец Рейцель, который впоследствии издал ее в третий раз. Книга эта была вскоре переведена на шведский язык и имела большой успех в Копенгагене. Андерсен стал студентом и признанным писателем. Какое счастье после стольких лет обидного презрения и недоверия к его силам!
Весь этот год был благоприятен для Андерсена. Все ему удавалось. После удачных экзаменов и первой книги, имевшей успех, он написал небольшую вещицу для сцены. Это была одноактная пьеса в стихах под названием «Любовь на Николаевой башне, или Что говорит партер». Пьеса эта, принятая на сцену, имела неожиданный и громадный успех. Студенты устроили Андерсену шумную овацию, которая привела его в неописуемое волнение. Чувствительные нервы молодого автора не выдержали такой радости. Точно преследуемый фуриями, выбежал он из театра, добежал до квартиры Коллинов и там разразился истерическим плачем. Дома была только хозяйка, относившаяся к Андерсену как мать. Видя его состояние, она думала, что его освистали, и стала его утешать, говоря, что не надо так близко все принимать к сердцу, что освистывали даже великих поэтов и даже самого Эленшлегера.
— Но меня не освистали, — рыдая воскликнул Андерсен, — мне аплодировали и кричали ура!
На другой день Андерсен, совершенно счастливый, переходил от одних знакомых к другим, празднуя свою победу над публикой. На этот раз его встречали сочувственно и не портили его радости кислыми замечаниями.
В тот же год Андерсен издал первый том своих стихотворений, тоже имевших успех. Точно судьба хотела его побаловать перед началом испытаний. В конце года он прекрасно сдал переходные университетские экзамены. Литературные занятия не мешали ему очень усердно заниматься и правильно посещать лекции. Так завершился этот счастливый год жизни Андерсена.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |