Глава XVIII

Он прилетел в сад к своей розе, но она уже завяла, лишь несколько поблекших лепестков осталось на ее зеленом стебле.
— Увы! Как быстро уходит все хорошее и прекрасное! — со вздохом произнес эльф. Но в конце концов он нашел другую розу, в лепестках которой устроил свой новый дом. Он снова мог жить в безопасности, спрятавшись за благоухающими лепестками.

Эльф, живущий в розе

Как только побережье Ютландии осталось далеко позади, погода наладилась и путешествие от Орхуса к острову Фюн прошло спокойно. «Паровой корабль» плавно двигался своим курсом. Многие пассажиры с любопытством смотрели на своего выдающегося попутчика. Некоторые из них направлялись в Оденсе. Как только на горизонте появились первые признаки Фюна, они начали крутиться возле него. Но возбуждение Андерсена нельзя было передать никакими словами.

— Простите, мадам, но я очень плохо себя чувствую, — обратился он к веселой молодой даме, которая вместе со своей матерью следовала буквально по пятам за ним, начиная с того момента, как ей на него указали.

— О, какая жалость! Может быть, принести вам воды? — предложила она.

— Нет, пожалуйста, я хотел бы остаться один на какое-то время, — промямлил Ханс Кристиан, надеясь, что его слова не выглядели слишком грубыми. Он не мог позволить никому, а особенно этому легкомысленному созданию, разделить с ним столь священный момент возвращения домой.

Пока юная дама разговаривала с матерью, Ханс незаметно исчез. Ему удалось найти безопасное место между кучей багажа и бортом парохода, где он мог спокойно предаться глубокому, тревожащему душу воспоминанию о своей родине. Он был так одинок с тех пор, как покинул ее. Он и сейчас одинок. Но теперь он добился успеха и встал на путь славы и богатства, хотя еще не получил ни того, ни другого.

Впереди показался знакомый навес, под которым он когда-то преклонял колени и молился. Ничто не изменилось за прошедшие десять лет. Ни одного гвоздя не было вбито в стену, в крыше не появилось ни одной новой дыры. Как и раньше, на берегу пассажиров ожидал дилижанс, рядом с которым стоял неизменный старый Клаус. Волосы старика поседели, плечи сгорбились, но борода по-прежнему осталась черной и густой. Он был одет все в тот же кожаный плащ, так хорошо знакомый Хансу с давних пор.

Ханс Кристиан перегнулся через перила борта так сильно, как только мог, рискуя упасть в море.

— Клаус! Эй! Клаус! Помнишь меня? — кричал он, неистово размахивая руками.

Клаус повернулся в сторону корабля, подходящего к пристани. Лошади зафыркали и стали рваться с места. Их все еще пугал вид этого огнедышащего монстра, на месте которого когда-то стояли парусные корабли. Клаус обхватил руками их головы.

— Тихо, тихо! Стоять, Джим! Тихо, Нелли, — пытался он успокоить лошадей, между тем рассматривая едва узнаваемую фигуру молодого человека, балансирующую на перилах. Андерсен, внезапно решил он. Никто, кроме него, не может себя так вести.

— Клаус, я вернулся в Оденсе! Ты не узнаешь меня? — кричал худой мужчина, с силой вытягивая свою шею, словно лишний дюйм мог приблизить его к кучеру.

— Будь я проклят, это же Андерсен! — крикнул кучер в ответ. — Добро пожаловать домой!

Добро пожаловать домой! Самые прекрасные в мире слова! Глаза Ханса Кристиана наполнились слезами. Матросы, готовившиеся выбросить трап, с удивлением смотрели на этого молодого человека, чье желание попасть на берег было настолько велико, что он был готов броситься за борт.

— Осторожно, господин. Вы упадете. Мы еще не причалили, — предупредил его один из матросов.

Но Ханс Кристиан не мог больше ждать. Он преодолел трап в несколько шагов и вот уже стоял рядом со стариком. Ханс обхватил его своими длинными руками и, наверное, расцеловал бы, если бы нашел на его лице хоть одно свободное от волос место. Лошади зафыркали и взбрыкнули. Старик вырвался из цепких объятий Андерсена и схватил их под уздцы. Только благодаря своей огромной силе ему удалось вернуть их в спокойное состояние и уберечь дилижанс от неминуемого разрушения. Кучер, поглаживая влажные носы лошадей, бросил Хансу через плечо:

— Ты все такой же мальчишка, Андерсен!

Ханс Кристиан радостно улыбнулся. Он был уверен, что в Оденсе о нем слышали! Весь город будет дрожать от возбуждения при мысли о его возвращении. Теперь он был рад, что предварительно не сообщил об этом матери. Каким захватывающим событием станет его нежданный визит ко всем старым друзьям.

— Скажи мне, Клаус, как там моя мать?

Старик пристально смотрел на нос Нелли.

— Ты скоро ее увидишь. А теперь мне нужно заняться багажом. Подержи, сынок, моих лошадей. Они стали нервничать с тех пор, как появился этот пароход. Видимо, им не нравятся новые изобретения.

Ханс взял поводья, а старик засуетился у багажа. Почему он не хочет говорить об Анне-Марии?

Он должен все о ней знать. Она каждый раз встречала дилижанс, ожидая от него письма, которые в последнее время содержали в себе небольшие суммы денег. Может быть, она больна? Или попала в беду?

Багаж был уложен, и Ханс Кристиан взобрался на свое прежнее место рядом с кучером. Несколько раз он пытался заговорить об Анне-Марии, но Клаус делал вид, что не слышит его. Наконец Ханс замолчал и задумался о том, что ждет его впереди. Все же ему следовало написать матери перед приездом. Хотя для того, чтобы письмо пришло раньше и его, ему бы пришлось ждать лишний день. А вдруг она сильно больна? Или даже умерла?

— Клаус, мне страшно возвращаться домой! — наконец воскликнул Ханс Кристиан, не в состоянии больше сдерживать своих чувств. — Лучше бы я остался в Ютландии, несмотря на дождь.

Старый Клаус покачал головой. Андерсен не изменился. Только всего лишь один мягкий намек на неприятности мог ввергнуть его в состояние паники.

— Тебе понравится твое возвращение, сынок. Это я обещаю. Как ты относишься к тому, чтобы заехать в дом к вдове Иверсен? После смерти печатника она так и живет в своем стареньком коттедже на берегу пригородного канала. Она будет рада тебя увидеть. Она о тебе часто говорила и всегда при встрече зачитывала твои письма. Ну, что ты на это скажешь, сынок?

— Это было бы замечательно, — согласился Ханс Кристиан, но его страхи умножились. Почему он не может сразу же поехать домой? — Вдова была очень добра ко мне. Я часто ей писал, а она мне всегда отвечала. Да, давайте поедем туда, Клаус.

Вновь воцарилось молчание. Ханс смотрел на выстроившиеся вдоль дороги дома, с гнездами аистов возле труб. Он поднял глаза в поисках шпилей собора Святого Кнуда. И вот он увидел их. Они внезапно выплыли из синих облаков, высокие и стройные, какими и были всегда. А вон рядом с собором начало улицы Монастырской Мельницы! Руки Ханса Кристиана так сильно задрожали, что ему пришлось обхватить себя за плечи. Он не хотел, чтобы старый Клаус заметил его страхи и сомнения.

Теперь они приближались к прибрежному лесу, куда водил его покойный отец на воскресные прогулки. В верхушках деревьев щебетали птицы. А в некоторых местах дорога казалась совсем темной, такой сильной была тень лесных крон. Именно там когда-то и жили гоблины. А может, и до сих пор живут. Конечно же он знал, что никаких гоблинов не существует, но в этой знакомой местности старые детские фантазии имели над ним особенную власть. Как только лес остался позади, впереди открылся берег канала и коттедж, известный под именем Мэрихилл, где жила вдова Иверсен.

Старый Клаус притормозил у белых ворот. Услышав стук колес, игравшие в саду девочки побежали навстречу дилижансу. Одна из них начала звать бабушку. Ее внимание разрывалось между домом и воротами, и в конце концов, не удержав равновесия, она упала в зеленую траву. Пожилая дама в белом чепце и такого же цвета фартуке поспешила вниз по ступенькам, готовая с радостью встретить гостя, кем бы он ни был. Это была чудесная домашняя картина, и Ханса Кристиана радовала перспектива стать ее частью.

Вдова остановилась у ворот, приветливо улыбаясь и неуверенно глядя на высокого молодого человека, неуклюже выбиравшегося из дилижанса. Она думала, что знает его. Было что-то очень знакомое в его руках, ногах и остальном внешнем виде. Внезапно она узнала соломенные волосы и воскликнула:

— Ханс Кристиан! Это действительно ты?

— Да, мадам, — ответил неуклюжий молодой человек, которому наконец-то удалось спуститься с дилижанса. Ханс со всей какой только мог грациозностью отвесил ей поклон. А она попыталась заключить в свои объятия все, что могла, от его неуклюжего тела. Затем она отстранила его и осмотрела с ног до головы.

В прошлом она хорошо его знала. Он частенько приходил в их дом, напевая своим высоким голосом, а она находила определенное удовольствие, слушая его странные фантазии. Но именно благодаря переписке они стали друзьями. После смерти печатника, которому Андерсен писал очень часто, он стал переписываться с его вдовой. А она с радостью уцепилась за то, что связывало ее с прошлым. И хотя теперь она была окружена веселыми внучками, время от времени вдова Иверсен чувствовала себя одинокой, и только письма Андерсена из Копенгагена вносили лучики света в ее мрачную жизнь.

— Ты приехал навестить меня! — радостно воскликнула старушка. — Сейчас самое прекрасное время года, и все мои внучки составят тебе веселую компанию.

— Значит, я не буду для вас обузой?

— Обузой? Нет, конечно. Молодой человек дальше не поедет, — обратилась она к кучеру, дружелюбно улыбаясь.

Пока вдова вела своего гостя к кирпичному дому, четыре внучки настояли на том, чтобы нести его багаж, а трое остальных танцевали вокруг него. Возле дверей извивались виноградные лозы, а под низкими окнами цвели розы. Из кухни доносились соблазнительные запахи, а также пение и звон посуды. Это было самое домашнее место, когда-либо встречавшееся Хансу в жизни. Рай для отдыха и мечтаний об Элсбет.

Тем временем между внучками развернулся спор, в какой комнате следует остановиться их гостю.

— Он должен получить голубую комнату, потому что прямо под ее окном цветут розы и в нее первую приходят солнечные лучи, — кричала Фанни, круглолицая девочка с длинными светлыми косичками.

— Нет, только не голубую. Туда иногда залетают пчелы. Пусть лучше живет в маленькой комнате возле крыльца, — заявила темноволосая малышка Мариетта. — Мы с Элен вполне можем перебраться и в другую.

— Он будут жить в мансарде, дорогуши, — твердо заявила вдова, вводя гостя в холл. — Звучит не очень привлекательно, но я уверяю тебя, Ханс Кристиан, что это самая лучшая в доме комната. Там ты всегда сможешь уединиться, когда захочешь. Пойдем, я покажу тебе ее. Мари, отдай сумки Хансу.

— Бабушка, а разве мы не можем тоже пойти? — начала умолять Кейти, смущенно теребя свой кружевной фартучек.

Вдова отрицательно покачала головой.

— Нет, дети. Лучше проследите за тем, чтобы в саду накрыли стол. Мы будем там ужинать.

С криками радости девочки помчались на кухню, а Ханс последовал за своей хозяйкой.

В мансарде было прохладно и свежо. Низкие стены и потолок были украшены обоями с розовыми цветами. С одной стороны стояла белая кровать, рядом с ней умывальник, а в противоположном углу столик с книгами и письменными принадлежностями. Все четыре окна были открыты. В них проникал ветер, несущий с собой сладкие и пряные ароматы из сада и кухни.

— Я всегда прихожу сюда, когда внучки слишком расшалятся, — пояснила старая дама. — Когда тебе нужно будет о чем-то подумать или помечтать, ты всегда найдешь здесь убежище. Возможно, что в моем маленьком доме ты что-нибудь напишешь.

— Да, в моей голове рождаются новые стихи, — заговорил Ханс Кристиан. — Мне нужно многое написать. Но прежде чем приступить к работе, я должен кое-что уладить. Я должен повидать свою мать.

Некоторое время мадам Иверсен молчала. Она стояла у окна, наблюдая за шалостями внучек, которые в это время должны были накрывать на стол. Ханс ждал ее ответа. Ему было интересно, скажет ли она ему что-нибудь или промолчит, как и старый Клаус.

— Да, — наконец ответила она, резко поворачиваясь. — Ты должен пойти и повидать мать. Ты найдешь свой дом таким же, как и прежде. А сейчас, если мы не хотим остаться без ужина, мне придется спуститься вниз. Как только будешь готов, приходи в сад, — с улыбкой произнесла она, стараясь не смотреть ему в глаза.

Ханс стоял и слушал звук ее легких удаляющихся шагов вниз по лестнице. Мадам Иверсен сказала, что он найдет свой старый дом таким же, как и прежде. Но она так же, как и старый Клаус, не упомянула о его матери. Сразу же после ужина он пойдет в Оденсе и на месте разберется во всех недосказанностях и недомолвках, касающихся его матери.