Глава XXIV

— Ну, как дела? — спросила Тень.
— Увы, — отвечал ученый. — Я пишу об истине, добре и красоте, а никому до этого нет дела. Я просто в отчаянии. Меня это так огорчает!
— А меня нет, — сказала Тень. — Поэтому я все толстею, а это самое главное! Да, не умеете вы жить на свете. Еще заболеете, пожалуй. Вам надо попутешествовать!

Тень

— Не стоит принимать это близко к сердцу, — сказала Гетти, когда Ханс Кристиан прочитал новую книгу, которая оказалась критикой Эленшлегера и всех его современников. Несмотря на то что автор был неизвестен, она не становилась менее обидной.

— Неважно, кто написал ее, главное, что он думает, что ты заслуживаешь его внимания. Это комплимент! Он даже называет тебя лидером молодых романтиков!

— Великолепное произведение, — таков был вердикт Эдварда Коллина. — Очень разумно со стороны автора, кто бы он ни был, спрятаться за знаменитым именем нашего покойного Йенса Баггесена! Критика, которая, как считают, пошла от первого человека из рая, на самом деле является нововведением. Ты должен быть благодарен, что тебя включили в число критикуемых, Андерсен!

— Отнесись к этому разумно, — посоветовал старый Йонас Коллин, который прекрасно понимал, какая депрессия охватила Ханса Кристиана, — Баггесен был последним из классиков. Ты, Эленшлегер, и все остальные принадлежите к новой группе романтиков. Вполне естественно, что тот, кто поддерживает взгляды Баггесена, недобро посмотрит на тебя. Не позволяй ему причинить тебе боль. Эленшлегеру здесь досталось еще больше, чем тебе, но я не думаю, что его это сильно волнует.

Все друзья советовали Хансу Кристиану не принимать подобную критику близко к сердцу, но как он мог это сделать, когда критика с ужасающей проницательностью нанесла удар по самому больному и уязвимому месту, по самому ненавистному времени в его жизни, дням, проведенным в школе в Слагельсе. Если бы в те дни, говорил Призрак, а именно так подписался автор книги, Андерсен относился к своей грамматике хотя бы с половиной того безразличия, с которым он к ней сейчас относится, то он бы мог стать первым учеником в классе. В книге было еще много чего сказано. Но именно это задело его сильнее всего.

— Я всем сердцем жажду смерти! — сказал он Эдварду. — Я устал от жизни. Какие великие вещи остались для меня в этом мире?

Эдвард был не в состоянии найти удовлетворительного ответа. И никто не мог. Перспектива писать вновь, чтобы дать благодатную почву для критиков, совсем не привлекала молодого автора. «Фантазии и эскизы» были закончены, но Ханс не торопился их печатать. Он не мог заставить себя столкнуться с бурей комментариев, которые неизбежно последуют после публикации его книги.

Сегодня Эдвард, без сомнения, вновь будет уговаривать его, и, возможно, он и даст свое неохотное согласие послать свое новорожденное дитя на гильотину. А в конце концов, почему бы и нет? Он никогда больше не напишет ни одной строчки.

Медленно он брел в ночи. В этот вечер дома у Коллинов должно было состояться собрание. Он не хотел присутствовать, но старый Йонас настоял. Он сказал, что Андерсен не должен отгораживать себя от общества. Ведь этого не делал ни Эленшлегер, ни полдюжины других писателей, которые попали под горячую руку анонима. Он должен быть мужественным и высоко держать голову.

Ханс Кристиан дошел до дома, но не стал заходить, а двинулся вдоль канала. В воздухе пахло снегом. Зима была холодная, но отсутствовал обычный морозный туман. Ханс долго стоял и смотрел на гавань, где в темной тишине, подобно пальцам, поднимались мачты кораблей. Развернувшись, он уперся взглядом в шпили и пикообразные башни церквей, каждая из которых казалась ему символом пера, готового упасть на его «Фантазии» и разнести их в пух и прах. Ханса стала бить дрожь, и он повыше поднял воротник.

Было уже поздно, когда он наконец-то достиг дома Коллина. Вся компания уже собралась. Гости сидели за столом, беседовали, смеялись, но, когда Луиза Коллин, дочь хозяина, провела Ханса в комнату, разговоры мгновенно замерли. Вот он молодой поэт, говорили все, которого разгромил Призрак. Что он скажет своим друзьям? Дамы поправляли свои юбки, незаметно толкая друг друга, а джентльмены поспешили закончить свои споры, чтобы взглянуть на вновь прибывшего.

Ханс улыбнулся и поклонился, изо всех сил стараясь выглядеть грациозно. По крайней мере, он был одет соответственно случаю. Ему не нужно было больше, как когда-то, скрываться за занавесками из-за своего пиджака. Но теперь ему хотелось спрятаться от пристальных глаз собравшихся, которые хотели проверить, насколько чувствительным был молодой писатель. Увы! Он не мог от них убежать. Рука Луизы лежала на его руке. Девушка подвела его к группе дам, в которой до этого находилась, и усадила среди них.

В комнате возобновились разговоры. Но люди едва понимали, о чем шла речь, так как их уши были прикованы к одному лицу. Каждая из сидящих рядом с Хансом Кристианом дам безуспешно старалась придумать, как начать разговор.

— Вы были в Ютландии прошлым летом, не правда ли, герр Андерсен? — в конце концов выдала одна из них.

Ханс кивнул и улыбнулся. Он краем глаза заметил Генриетту, сидящую вместе со своей матерью и другими пожилыми дамами. Ее присутствие придало ему уверенности. Он уже был способен управлять своим голосом, поэтому ответил очень вежливо.

— Пожалуйста, расскажите нам об этом, — сделала попытку другая. — Или, возможно, скоро мы об этом прочитаем?

Ханс Кристиан заколебался.

— Возможно.

— Это новая книга прозы, герр Андерсен?

— Я надеюсь, что это поэзия!

— Когда она появится? Я должна купить ее немедленно, как только она выйдет из-под печатного станка!

Ханс решил, что, пожалуй, их голоса звучат искренне и заинтересованно.

— Я написал книгу фантазий и эскизов. Я долго думал, публиковать ее или нет. Кажется, что Дании на время хватит романтизма.

Возникла неловкая пауза. Дамы умирали от желания спросить его, как он отреагировал на критику по поводу его творчества, но боялись сделать это в присутствии Луизы. Она бы не одобрила их касательства запретного вопроса.

— Вы не сможете с нами так поступить! — неожиданно высказалась одна молодая дама и лукаво посмотрела на Ханса Кристиана. — Это равносильно тому, что солнце откажется светить, потому что с моря пришел туман.

Остальные дамы высказали единогласное одобрение.

Бедный Ханс, соскучившийся по поддержке и одобрению, потонул в теплоте их интереса. Он не видел в этом ничего унизительного. Но Луиза неловко поерзала в своем кресле и начала посылать призывные взгляды своему брату, сидящему возле камина. Эдвард встал, как бы случайно направился в их сторону и встал рядом с креслом Ханса Кристиана.

Дамы его не заметили. Они пытались добавить все, что могли, к хитрым словам уже высказавшейся Коры, поэтому, когда она произнесла:

— Герр Андерсен, не будете ли вы столь любезны и не зачитаете ли нам небольшой кусочек из своих «Фантазий», — все дружно поддержали ее.

Ханс Кристиан засиял. Как добры были дамы! Он уже открыл рот, чтобы ответить согласием, но на его плечо легла рука Эдварда.

— Ты не должен читать им, — прошептал он ему на ухо. — Определенно не должен. Если ты сделаешь это, я уйду из комнаты.

Лицо Ханса болезненно исказилось. Почему Эдвард вмешивается в то, что его не касается? И что предосудительного в том, если он прочитает несколько стихотворений из нового сборника? Это было непростительно! Ханс Кристиан уже собирался упрекнуть его, но молодой Коллин бросил на него такой твердый взгляд, что он поник.

— Извините меня, пожалуйста, — пробормотал он дамам и поднялся. Он оказался в замешательстве. Как только у него появится возможность, он сбежит отсюда.

Ханс Кристиан был уже почти у двери, когда солидный господин, священник одной из небольших церквей Копенгагена, остановил его жестом руки.

— Андерсен, подождите, пожалуйста. Я давно хотел поговорить с вами. Пожалуйста, подойдите сюда.

Ханс посмотрел по сторонам, пытаясь найти Эдварда, который спасет его от этой напасти, но тот уже отошел к другой группе гостей и был вне поля слышимости. Ханс Кристиан сел на край кресла и приготовился слушать священника.

— Андерсен, в вас есть задатки поэта, — заявил тот и вынул из кармана потертую копию «Путешествия пешком». — Я очень внимательно прочитал ее и, несмотря на то что ваши мысли заслуживают уважения, не могу не отметить, что возможно ожидать большего в отношении грамматики от человека, который посещал частную школу на королевские средства.

По лицу Ханса Кристиана скользнула болезненная улыбка. В тот же момент он подумал, приходилось ли другим королевским стипендиатам подвергаться унижению из-за своей грамматики. Но он ничего не сказал. Он посчитал, что молчание будет самым лучшим способом обращения с этим самозваным критиком, которому так не терпелось высказать горькую правду и уберечь его от порочной хвальбы.

— У меня нет поэтического дара, — неожиданно вставил священник. — Но я старше вас и знаю, что нужно публике. Я надеялся на подобную возможность. Я хотел бы обсудить кое-что более тщательно.

С этими словами он открыл книгу на одной из длинных поэм и стал читать ее медленно строчка за строчкой: он ставил запятые не в том месте, а построение предложений могло довести до слез кого угодно. А глаголы? Ханс просто потерял дар речи, не зная, что возразить столь необыкновенному критику.

Группа заинтересованных мужчин и дам присоединилась послушать. Поначалу это казалось забавным, но к концу чтения не осталось ни одного человека, который бы не считал, что к Андерсену относятся несправедливо. Дамы что-то шептали. Мужчины бросали гневные взгляды. Но никто не осмеливался перебить священника.

— Посмотрите вот сюда! Вы написали слово «собака» с маленькой буквы, когда здесь определенно требуется заглавная. Как вы можете терпеть в себе такое безразличие к грамматике? — воскликнул критик, нетерпеливо откладывая книгу.

Ханс посчитал, что не стоило объяснять, что ошибка была допущена печатником. Вместо этого он сухо улыбнулся и произнес:

— Но это была всего лишь очень маленькая собака, герр. Я не думаю, что к ней стоит обращаться с большой «С»!

Раздался одобрительный шепот. Священник вновь взглянул на страницу.

— Я верю, что это все. Я надеюсь, вы понимаете, Андерсен, что я сделал это, только исходя из желания помочь вам. Молодое поколение нужно исправлять и поощрять, и я с большим желанием внесу в это свою лепту, — и он приготовился закрыть книгу.

Маленькая девочка, которая все это время внимательно слушала каждое слово, прислонившаяся к ручке кресла, быстро положила руку на книжку.

— Простите, герр, но вы не закончили. Есть маленькое слово, которое вы пропустили. Это слово — «и». Скажите нам, что вы думаете о нем?

По кругу прошла волна веселья. Даже в глазах Ханса Кристиана появилось что-то похожее на блеск. Господин, к которому был обращен вопрос, прокашлялся и беспомощно обвел присутствующих взглядом. Но никто не помог ему. Он прекрасно понимал, что это был непреднамеренный упрек.

— Ну, это слово использовано вполне правильно, я уверен. Думаю, это все. Всего доброго, Андерсен!

Священник попытался уйти с выражением непринужденности на лице, насколько это было возможно при сложившихся обстоятельствах. Отец маленькой девочки, стараясь скрыть свою улыбку, увел ее прочь. Под прикрытием всеобщего замешательства Андерсену удалось ускользнуть, но не незамеченным. В темном холле его нагнала Генриетта.

— Не обращай внимания на то, что они говорят, Ханс. Скоро все закончится. Ты напишешь что-нибудь такое великое, что они не осмелятся тебя критиковать. И тогда ты сможешь оглянуться назад и рассмеяться!

В этот момент Ханс Кристиан был слишком далек от веселья, чтобы ответить. Он всего лишь кивнул, и Гетти, пожав плечами, вернулась к остальным. Возможно, резкий совет Эдварда будет для него сейчас намного лучше, чем ее сострадание.

Двое молодых мужчин с твердыми намерениями объясниться направились в кабинет. Они закрыли дверь и сели напротив друг друга. Эдвард не потрудился зажечь свечу. Он подбросил несколько поленьев в огонь, и по комнате распространился теплый мягкий свет.

Ханс упал в кресло и закрыл глаза. Эдвард не смотрел на него. Он знал, каким бледным и худым стал Андерсен за эти несколько недель. Тот запас сил и психической энергии, что дал ему летний отдых в Ютландии, Ханс Кристиан растратил в мучительных личных переживаниях об утраченной Элсбет и напряженной работе над книгой. Эдвард поставил одну ногу на решетку камина и наклонился, наблюдая за огнем.

— Тебе нужна перемена, Ханс, — задумчиво произнес он. — Мы с отцом обсудили эту проблему и решили, что тебе не следует дольше оставаться в Дании.

— У меня нет денег, — ответил Ханс, не открывая глаз.

— Ты должен позволить мне опубликовать «Фантазии». Это глупо — хранить рукопись в ящике, заставлять пылиться, в то время как она сможет принести тебе некоторые средства, достаточные для сносного проживания.

Фигура Ханса Кристиана слегка шевельнулась в кресле.

— Как ты можешь заставлять меня опубликовать эту книгу, когда ты уверен, что она не такая хорошая, как «Путешествие»? Неужели ты не понимаешь, что скажут критики?

Эдвард пожал плечами.

— Какое это имеет значение? Ты должен жить на те средства, которые способен получить. У тебя еще не так много заслуг перед отечеством, чтобы просить короля установить тебе пенсию.

— Но разве ты не считаешь, что книга слабая? — упрямо настаивал Ханс.

— Плохая она или хорошая, но она будет хорошо продаваться благодаря популярности твоей предыдущей книги.

Ханс вздохнул и закрыл глаза. Намного проще было разговорить камень, чем вытянуть похвалу из Эдварда.

— Я никогда не буду больше писать. Мое чувство радости от творчества уничтожено. Мой ум болен, а тело устало. Я всегда работал лишь ради одной цели, всеобщего одобрения, но теперь и она испарилась. Мои ранние амбиции превратились в дурацкие мечты. Мне больше не к чему стремиться.

Эдвард окинул своего друга таким взглядом, что если бы последний увидел его выражение, то подлетел бы к нему, охваченный радостью. Но его слова были далеки от всего, напоминающего нежность.

— Почему бы тебе не поехать в Германию? Там ты избежишь холодной зимы и длительной непогожей весны. Познакомишься с новыми людьми. Твои первые стихи были переведены на немецкий, и, несомненно, в Германии ты встретишь теплый прием и Тика и Шамиссо. Неужели тебе не хочется увидеть Гамбург или Любек и горы Гарца.

Ханс Кристиан сел и схватил руку Эдварда.

— Ты серьезно говоришь? Или нет?

Эдвард улыбнулся и отнял свою руку, но на этот раз без своей обычной резкости.

— Спроси моего отца, если ты не веришь мне. Он подтвердит тебе, что я абсолютно серьезен.

— Но деньги?

— Они будут, если только ты мне позволишь опубликовать «Фантазии».

Исчезло последнее сомнение.

— Я сделаю это. Если нужно, я покину Данию и уеду так далеко, что критики не найдут меня. Возьми книгу! Опубликуй ее завтра. Пойдем ко мне домой, я отдам тебе ее!

Эдвард немедленно последовал за ним. Данное обстоятельство было вполне весомым оправданием для их исчезновения от гостей. Двое нашли свои шляпы и пальто и быстро вышли из дома. Ночь была ледяной, а в воздухе плавало несколько снежинок. Но никто из двоих не заметил этого. Они смеялись и болтали, планируя грядущее путешествие Ханса. В эту ночь они стали еще большими друзьями, чем были когда-либо до этого.