Железная дорога

Ввиду того, что многим из моих читателей не приходилось ещё видеть железной дороги, я прежде всего постараюсь дать им о ней хоть некоторое понятие. Представьте себе обыкновенную дорогу, прямую или извилистую — всё равно; безусловно необходимо только, чтобы она была гладкая, ровная, как пол в комнате. Ради этого прорывают встречающиеся на пути горы, перебрасывают через болота и глубокие пропасти мосты на арках. Когда же такой ровный гладкий путь готов, по всему протяжению его прокладывают железные рельсы, по которым покатятся колёса вагонов. Впереди всех вагонов локомотив, который управляется рукой опытного мастера, знающего, как остановить его, как пустить в ход; к локомотиву прицепляют один за другим вагоны, в них набираются пассажиры или скот, и — марш!

Прибытие поезда на каждую станцию известно по часам и минутам, и уже издалека слышится сигнальный свисток, извещающий, что поезд тронулся с места; сейчас же на всех боковых дорогах, пересекающих рельсовый путь, опускают шлагбаумы; добрым людям — и пешим, и конным приходится ждать, пока поезд пройдёт. Вдоль всего рельсового пути понастроены на известных расстояниях друг от друга маленькие домики для сторожей. Расстояния эти невелики, — надо, чтобы каждый сторож мог видеть развевающиеся флаги в руках соседних сторожей и успевать держать свой участок пути в исправности; на рельсах не должно валяться ни камешка, ни веточки.

Так вот вам и железная дорога! Надеюсь, что меня поняли.

Предстояло и мне в первый раз в жизни проехаться по железной дороге. Полдня и всю следующую за ним ночь я трясся в дилижансе по ужаснейшей дороге от Брауншвейга до Магдебурга. Усталый донельзя приехал я на вокзал и через час должен был снова пуститься в путь, но уже по железной дороге.

Не скрою, что я ещё заранее испытывал во всём своём существе какой-то особый болезненный трепет; назову это ощущение, пожалуй, железнодорожной лихорадкой! Оно достигло высшего своего напряжения в ту минуту, когда я вступил в огромное здание вокзала, откуда отходили поезда. Батюшки мои, что тут была за суматоха, что за беготня и возня с чемоданами и мешками, что за свист и шипенье! Шипели и свистели локомотивы, выпускавшие пары. В первую минуту просто не знаешь даже, куда приткнуться, где остановиться, чтобы не попасть под вагон, паровик или тележку с багажом. Конечно, безопаснее всего оставаться на платформе; ряды вагонов теснятся к ней, словно гондолы к набережной, а там дальше на дворе целая сеть рельс, перекрещивающихся между собою, будто какие-то магические линии. Да, так оно и есть; только провела-то их человеческая мудрость; вагоны не должны сходить с этих магических линий, — тут дело идёт о жизни и смерти или искалеченьи сотен людей. Я впился глазами в эти вагоны, в локомотивы, пустые тачки, гуляющие с места на место трубы и, Бог весть, что ещё, мелькавшее передо мною в этом заколдованном царстве. Тут все предметы как будто с ногами! Дым, свист и толкотня пассажиров, стремящихся занять места, чад сала, фырканье паровозов — всё это просто ошеломляет, особенно если человек, как я, например, находится тут впервые и невольно рисует себе разные страхи: а вдруг мы опрокинемся, переломаем себе руки и ноги, взлетим на воздух или столкнёмся с встречным поездом и разобьёмся вдребезги? Думаю, впрочем, что такие страхи мерещатся лишь тому, кто отправляется по железной дороге впервые.

Вагоны делятся на три класса; вагоны первых двух — те же закрытые дилижансы, только пошире; вагоны третьего класса открытые, и проезд в них сто́ит невероятно дёшево. Самому бедному крестьянину можно пользоваться ими, — это обойдётся ему дешевле, чем остановки и ночёвки на постоялых дворах, если он пустится в дальний путь пешком.

Вот раздаётся сигнальный свисток... Звук не из красивых, напоминает визг поросёнка, когда его режут. Усаживаешься точно в удобной карете, кондуктор запирает двери вагона и берёт ключ себе, но мы можем спустить стёкла окон и таким образом дышать свежим воздухом, не опасаясь сквозняка. Вообще вагоны почти не отличаются от обыкновенной кареты, только гораздо удобнее; здесь можно отдохнуть после утомительного переезда в дилижансе.

Вот вагоны слегка дёргает, соединяющие их цепи натягиваются, опять раздаётся сигнальный свисток, и поезд трогается, но сначала так медленно, словно игрушечный поезд, который тащит на верёвочке детская ручонка. Мало-помалу скорость увеличивается, но ты и не замечаешь этого, преспокойно читаешь себе книгу, разглядываешь карту, и сам даже не знаешь хорошенько, движется ли поезд. Вагоны скользят по рельсам, как сани по гладкому снегу. Выглянув же в окно, ты заметишь, что мчишься вперёд, точно вагоны запряжены горячими конями, несущимися вскачь. Ход всё ускоряется, и, наконец, тебе кажется, что ты летишь на крыльях ветра. При этом ни малейшей тряски, ни резкой струи ветра в лицо, словом, никаких неприятностей, сопряжённых со скорой ездою на лошадях.

Что это красное промелькнуло мимо нас, как молния? Это флаг в руках сторожа, стоящего на своём посту. Выгляни в окно! Поле, на расстоянии трёх-семи сажень представляется бегущим, как стрела, потоком. Трава и растения просто обгоняют друг друга; право, как будто стоишь где-то вне земли и видишь, как она вертится на своей оси. Пристальное созерцание убегающей дороги, однако, скоро утомляет глаза, но брось взгляд вдаль — там предметы проносятся мимо нас не быстрее, чем когда мы едем в обыкновенном экипаже, запряжённом парой добрых коней. На самом же дальнем горизонте всё как будто стоит неподвижно, так что отлично можно разглядеть всю местность и получить цельное впечатление.

Так-то вот и следует путешествовать по странам, расположенным на ровной, гладкой поверхности! Города как будто лежат рядышком; не успеешь проехать один, глядь — уж и другой! Так вот, должно быть, минуют города и перелётные птицы. Обыкновенные проезжие, которых обгоняешь по дороге, словно совсем не двигаются с места; видно, правда, что лошади подымают ноги, но как будто снова опускают их на то же место, а мы уж и промчались.

Недаром же сложился известный анекдот об одном американце; он тоже в первый раз ехал по железной дороге, и, видя в окно мелькающие один за другим верстовые столбы, вообразил, что едет по кладбищу, — памятник на памятнике! Я бы не привёл этого анекдота, если бы он не характеризовал так удачно ту быстроту, с которой вообще несётся поезд железной дороги. И немудрено, что анекдот этот не выходил у меня из головы, когда я глядел в окно: если мимо нас и не мелькали столбы, то мелькали красные сигнальные флаги, и тот же американец сказал бы пожалуй: «С чего это все люди разгуливают сегодня с красными флагами?»

Я же расскажу сейчас другой анекдот. Когда мы проезжали мимо забора, сократившегося, на мой взгляд, в один шест, сосед мой сказал мне: «Вот мы и в княжестве Гота!» Затем он взял себе понюшку табачку и предложил табакерку мне; я поклонился, взял тоже щепотку, чихнул и спросил: «А долго ли предстоит нам ехать по этому княжеству?» — «О!» — ответил он: «Мы проехали его, пока вы чихали!»

А между тем бывает, что поезда идут ещё куда быстрее нашего; станции сменялись тут чуть не ежеминутно, и поезд поэтому шёл замедленным ходом; на каждой станции минутная остановка; некоторые пассажиры выходят, другие садятся, слуги подают нам в открытые окна разного рода прохладительные и подкрепительные явства и пития — кому что по вкусу! Здесь, в буквальном смысле слова, жареные рябчики сами летят вам в рот, — только заплатите!.. А затем опять в путь. Болтаешь с соседом, читаешь книгу, любуешься природою, стадом коров, с изумлением озирающихся на поезд, или лошадьми, которые вырываются из рук кучера и несутся сломя голову с досады, что десятка два каких-то вагонов осмеливаются пуститься в путь без их содействия, да ещё перегнать их — а там глядишь, опять под крышей, у платформы, где поезд останавливается. И не заметил, как проехал пятнадцать миль, в какие-нибудь три часа махнул в Лейпциг! В тот же день, часа четыре спустя, сделав почти такой же конец, но уже не по ровной местности, а через горы и реки — приезжаешь в Дрезден.

Я слышал от многих, что будто бы с проведением железных дорог путешествие утратило всякую поэзию, что пролетаешь мимо красивых и интересных местностей на крыльях ветра. Что касается последнего неудобства, то всякий, ведь, волен остановиться на какой станции ему угодно, осмотреть, что его интересует, и затем со следующим поездом продолжать путь. С первым же утверждением я окончательно не согласен. Путешествие утрачивает всякую поэзию именно, когда сидишь запакованным в узкий дилижанс или почтовую карету, трясясь до отупения, глотая пыль и умирая от жары в самое лучшее время года, или от холода и бездорожицы зимою. Да и самые картины природы приходится тогда воспринимать не в бо́льших дозах, а лишь медленнее, нежели совершая путь по железной дороге.

Великое изобретение железная дорога! Благодаря ей, мы теперь поспорим могуществом с чародеями древних времен! Мы запрягаем в вагоны чудо-коня, и пространства как не бывало! Мы несёмся, как облака в бурю, как птицы во время перелёта! Конь наш храпит и фыркает, из ноздрей его валит дым столбом! Быстрее не летели и Фауст с Мефистофелем на плаще последнего! Мы в наше время добились естественными путями такого же могущества, какого в средние века думали добиться лишь с помощью дьявола! Теперь мы потягаемся даже с ним самим: не успеет он опомниться, мы уже оставим его далеко позади.

Вообще я мало помню случаев в моей жизни, когда бы я был так взволнован, как теперь, когда бы так сильно ощущал близость Бога. Душа моя была проникнута таким благоговением, какое я испытывал лишь ребёнком в церкви, да взрослым среди залитого солнцем леса или среди безбрежного простора моря в звёздную ночь! В царстве поэзии владычествуют не одни чувство да фантазия; у них есть брат, столь же могущественный, как они — разум. Он проповедует вечные истины, а в них и величие и поэзия!