Был однажды молодой человек, который учился сочинительству и к Пасхе рассчитывал стать писателем: обзавестись женой и жить литературным трудом, то бишь придумывать что-нибудь эдакое, но как назло ничего путного не придумывалось. Родился он слишком поздно, ко времени его появления на свет все стоящее давно уже было придумано и написано.
— Повезло тем, кто родился тысячу лет назад, — говорил он. — Им легко было создавать бессмертные творения! Даже и сто лет назад еще можно было найти, о чем писать. Но теперь все написано-переписано, и как мне быть?
До того, бедолага, извелся, выискивая подходящий сюжет, что заболел и слег, и ни один доктор не в силах был ему помочь, вся надежда оставалась на старую ведунью. Она жила в крошечном домишке подле дорожной заставы и открывала заграду конным и экипажам; по правде сказать, и многое другое было ею открыто, потому как она была куда искуснее сановного доктора, разъезжавшего в собственной коляске и платившего налоги согласно рангу.
«Мне надо к ней!» — решил молодой человек.
Домик старухи был мал, ухожен, но на вид прозаичен, ни деревца не росло перед ним, ни цветочка, зато — да здравствует рачительность! — стоял улей, кустилось небольшое картофельное поле и тянулись шпалерники терновника, он отцвел и синел ягодами, правда, есть их можно только после первого мороза, до того они ужасно вяжут рот.
— Вот она — воплощенная приземленность нашего времени, — сказал молодой человек; эта пусть и не ахти какая, но все же мысль, проблеск воображения, посетила его уже на подходе к дому ведуньи.
— Запиши ее, — велела старуха, — крошка — тоже хлеб. Я знаю, зачем ты явился: ты не можешь ничего сочинить, а собрался стать писателем к Пасхе!
— Обо всем уже написано! — пожаловался он. — Это вам не то, что в стародавние времена.
— Совсем не то, — возразила старуха. — В стародавние времена таких, как я, сжигали на костре, а поэты ходили голодные, сверкая продранными локтями. Времена сейчас отличные, лучше не бывает, но у тебя нет зоркости взгляда, ты не заострил свой слух и наверняка никогда не читаешь на ночь «Отче наш». Да тут кругом сюжеты, знай записывай и рассказывай, если умеешь. Плоды земли поделятся с тобой историями, ты сможешь черпать их из проточной и стоячей воды, но ты должен овладеть этим искусством, уразуметь, что ты ловишь солнечный лучик. Надень вот мои очки, возьми мою слуховую трубку, помолись Господу и перестань думать о себе!
Последнее было труднее всего, это уж старуха потребовала слишком многого.
И вот, с очками ведуньи и ее слуховой трубкой, он стоит на картофельной гряде и держит в руках большую картофелину, а из нее доносится песня — десять куплетов, а и десяти строф было б довольно — история картофеля, безыскусная, но захватывающе интересная.
О чем пела картофелина?
О себе и своей семье: как ее предков привезли в Европу, а здесь они пришлись людям не по нраву, оттого претерпевали, но не сдавались и добились всеобщей любви, так что теперь считаются большим благословением, чем золотая жила.
— По королевскому велению нас раздавали людям в городских ратушах по всей стране; им рассказывали, какие мы полезные, но они не верили, им не хватало ума хотя бы посадить нас как надо. Один вырыл яму и скинул в нее всю меру картофеля, второй посадил картофелинку тут, картофелинку там и стал ждать, когда у него вырастут картофельные деревья, с которых он натрясет урожай. И вот, правда, выросли кусты, на них появились цветы, водянистые плоды, а потом все завяло. Никому и в голову не приходило подумать о зарытом под кустом благословенном даре — о картошке! Да уж, пришлось нам пройти через страдания и испытания, вернее, предкам нашим, но и нам, значит, мы одна семья! Вот такая история.
— Довольно пока, — сказала старуха, — послушай теперь терновник!
— И наш род, — заговорили кусты, — ведет свою историю из той же страны, что и картофель, только наши предки росли ближе к северу. Однажды появились норвежцы, в шторм, в тумане они отклонились от курса и попали в неведомую страну, где среди льда и снега обнаружили растительность, зеленые кусты с винными темно-синими ягодами: терновник. Кусты стояли под морозом и мерзли, давая дозреть ягодам, так же поступаем и мы. И страна получила название винной, зеленой и терновой: Винландия, Гренландия, Тернландия.
— Воистину романтическая история! — восхитился молодой человек.
— Пойдем, пойдем, — потянула его старуха и подвела к улью. Юноша заглянул внутрь. Какое бурление жизни! Повсюду гудели пчелы, они махали крылышками, создавая на огромной фабрике здоровый сквозняк, это была их работа, но вот вернулись в улей другие пчелы, рожденные с бочонками на лапках, в них они несли цветочную пыльцу, ее вытрясли, перебрали и поставили вызревать в мед и воск; рабочие пчелки сновали взад-вперед, глядя на них, пчеле-королеве тоже захотелось полетать, но тогда всем бы пришлось сопровождать ее, а времени на это нет, однако королева капризничала и упорствовала, так пришлось трудолюбивым подданным откусить ее высочеству крылышки, и она, ничего не попишешь, осталась в улье.
— Теперь перелезай через канаву, — велела старуха, — выбирайся на большую дорогу и погляди, сколько там честного народа!
— Нет, — воскликнул молодой человек. — Здесь такое изобилие, история на истории, все бурлит и клокочет! Я останусь тут!
— Э нет, — сказала мудрая ведунья, — иди вперед, в людскую сутолоку, имей глаза, чтобы видеть, уши, чтобы слышать, и сердце, конечно, и тогда ты скоро придумаешь, о чем писать. Но прежде, чем уйти, верни-ка мне очки и слуховую трубку, — сказала она и взяла и то, и другое.
— Так я ничего не вижу, — вскрикнул молодой человек. — И не слышу тоже!
— Что ж, тогда ты не станешь к Пасхе писателем, — ответила вещая старуха.
— А когда стану? — спросил молодой человек.
— Ты не станешь им ни к Пасхе, ни к Троице. Ты никогда не научишься сочинять.
— Значит, литературным трудом мне не жить?
— Отчего же, это ты можешь устроить себе хоть к масленице. Лупи по писателям, как по бочке. Целься в их творения: разбить их в пух и прах — все равно, что покончить с самими сочинителями. Не застывай в нерешительности, бей что есть силы, и у тебя всегда будет жирный блин и сладкая булка — и себя прокормишь, и жену.
— Чего только люди не придумают! — восхитился молодой человек и принялся, коль скоро сам не сумел стать сочинителем, вышибать душу изо всех писателей через одного. Нам поведала о том мудрая ведунья, а уж она знает, что люди горазды придумать.
Примечания
«Чего только люди не придумают» (Hvad man kan hitte paa) — впервые опубликована в 1870 г. (См. примеч. к истории «Предки птичницы Греты».) «В основе сказки лежат мои собственные жизненные впечатления» (См. Bemaerkninger til «Eventyr og historier», s. 410.)
Лупи по писателям, как по бочке... — Намек на старинный обычай, когда во время празднования масленицы разбивали бочку. (См. примеч. к сказке «Двенадцать из почтовой кареты».)