На дворе стоял трескучий мороз, ночь была ясная, звездная, безветренная. Бум! Об дверь разбили горшок. Пиф-паф! Пальбой встретили наступление Нового года; часы как раз пробили двенадцать. Тра-та-та-та! Почта едет. Большая почтовая карета остановилась у городских ворот, и привезла она двенадцать пассажиров, больше в ней не помещалось, все места были заняты.
— Ура! Ура! — распевали в домах, люди отмечали наступление Нового года, и в этот миг все встали, наполнив бокалы, чтобы осушить их в честь праздника.
— Здоровья в новом году! — говорили они друг другу. — Удачной женитьбы! Побольше денег! И чтоб кончились неприятности!
Да, вот чего люди желали друг другу, чокаясь бокалами, а почтовая карета стояла меж тем у городских ворот со своими двенадцатью пассажирами, двенадцатью приезжими гостями.
Кто же они такие? У всех имелись паспорта и багаж, ну, и подарки для тебя, для меня, для всех горожан. Кто же такие эти приезжие? Что им нужно и что они привезли?
— Доброе утро! — поздоровались они с караульщиком у ворот.
— Доброе утро! — отвечал он, ведь часы уже пробили двенадцать, и спросил первого, что вышел из кареты: — Ваше имя? Звание?
— Загляните в паспорт! Я — это я! — отозвался приезжий, видный мужчина в медвежьей шубе и высоких теплых сапогах. — Именно на меня очень-очень многие возлагают надежды. Приходи завтра, получишь от меня новогодний подарок! Я бросаю в толпу скиллинги и далеры, раздаю подарки, даже балы устраиваю, ни много ни мало, тридцать один бал, ровно столько ночей в моем распоряжении. Корабли мои вмерзли в лед, но в конторе у меня теплым-тепло. Я — оптовый торговец и зовусь Январь. С собой у меня только счета.
Подошел следующий, этот был весельчак, директор комедий, маскарадов и всех развлечений, какие только есть на свете. Багаж его состоял из большущей бочки.
— Из нее мы на масленицу не только кошку выбьем, а куда больше, — объявил он. — Уж я и себя, и других позабавлю, ведь из всей семьи мне назначен самый короткий срок, ровнехонько двадцать восемь дней, иной раз, правда, еще денек прибавляется, да разница невелика! Ура!
— Незачем этак кричать-то! — укорил караульщик.
— Мне можно, еще как можно! Я принц Карнавал, а путешествую под именем Февраль.
Настал черед третьего. С виду казалось, будто он только и знай постится, но голову держит высоко, ведь как-никак состоит в родстве с «Сорока мучениками» да еще и погоду предсказывает. Впрочем, предсказания — должность неприбыльная, оттого он и славил Великий пост. В петлице у него красовался букетик фиалок, правда очень мелких.
— Март, марш! — вскричал четвертый, толкнув третьего. — Март, марш! В караульню, там найдется пунш! Я чую запах!
Но это была неправда, апрельская шуточка, с которой четвертый и явился из кареты. Он и смотрел озорником, явно охочим до всяких розыгрышей, особо себя не утруждал, любил попраздновать.
— Настроение скачет то вверх, то вниз! — сказал он. — Дождь и солнце, переезды и отъезды! Я ведь и комиссар переездов, и похоронщик, я и смеюсь, и плачу. В сундуке у меня летние наряды, но надевать их было бы чистым безумием. Вот он я! Для красоты ношу шелковые чулки да муфту!
За ним из кареты вышла дама.
— Барышня Май! — представилась она.
В волосах у нее белели анемоны, а одета она была по-летнему, в шелковое платье цвета буковых листьев, однако ж обута в калоши и вдобавок распространяла такой крепкий аромат ясминника, что караульщик невольно чихнул.
— Благослови вас Господь! — так она поздоровалась со всеми.
Красавица! Глаз не отведешь! И петь мастерица, но не в театре, а в лесу, не в шатрах, нет-нет, в свежем зеленом лесу распевала она для собственного удовольствия. В мешочке для шитья у нее лежали «Гравюры» Кристиана Винтера, ведь они, право же, точь-в-точь как сам буковый лес, а еще «Короткие стихотворения» Рикардта, похожие на душистый ясминник.
— Теперь черед жены, молодой жены! — послышалось из кареты, и тотчас оттуда выпорхнула молодая женщина, изящная, горделивая, прелестная. Сразу видно, что рождена праздновать «Семь отроков». В самый длинный день года устраивает она пир, чтоб хватило времени отведать все великое множество яств. Ей было вполне по карману ездить в собственной карете, но тем не менее приехала она вместе со всеми в почтовой карете, хотела показать, что чужда высокомерия. Да и путешествовала не в одиночку, а в сопровождении младшего брата, Июля.
Он был крепкого сложения, в летнем костюме и в панаме. И багажа вез мало, лишние вещи в жару очень обременительны. Купальная шапочка да купальный костюм — вот и вся кладь.
Затем вышла маменька, мадам Август, она занимается оптовой торговлей фруктами и владеет множеством рыбных садков. Эта крестьянка в огромном кринолине, пышная, теплая, лично за всем следила, сама с бочонком пива ходила к работникам в поле.
— «В поте лица твоего будешь есть хлеб», так написано в Библии, — сказала она. — А после можно справить лесной бал и праздник урожая.
Вот какова была маменька — настоящая хозяйка.
Потом опять явился пассажир-мужчина, по профессии художник, колорист, — лес хорошо его знал, по его воле листва меняла цвет, но, коли он того желал, оставалась красивой. Лес быстро преображался, становился багряным, желтым, бурым. Мастер насвистывал скворцом, трудился споро, прилежно, а свою пивную кружку обвивал коричнево-зеленым побегом хмеля, получалось красиво, ведь по части красоты он был большой искусник. Вот и стоял тут с банкой краски, каковая и составляла его багаж.
За ним последовал помещик, этот думал о сроках сева, о пахоте, об осенних полевых работах и, конечно, немножко об охотничьих забавах. Он имел при себе собаку и ружье, а в сумку насыпал орехов, крик-крак! Багажа у него было ужас сколько, в том числе английский плуг, и рассуждал он об агрономии, только вот расслышать его было трудно — кашляя и пыхтя, из кареты выбрался Ноябрь.
Он был простужен, мучился сильнейшим насморком, так что поневоле пользовался не носовым платком, а целой простынею. Простуда ему не с руки, ведь надобно препроводить служанок на новое место. Ну да ничего, сказал он, как поколешь дров, хворь мигом пройдет, именно так он и поступит, даром, что ли, значится мастером в гильдии пильщиков. Вечерами только и делает, что режет из дерева коньки, потому что знает: через неделю-другую начнутся веселые конькобежные забавы.
Последней из кареты вышла старушка с жаровней в руках. Она зябко поеживалась, но глаза сверкали, словно яркие звезды. Еще при ней был цветочный горшок с маленькой елочкой.
— Буду холить ее и лелеять, чтобы к Рождеству выросла она большая, от пола до потолка, и расцвела горящими свечами, золочеными яблоками и вырезными картинками. Жаровня греет не хуже изразцовой печи, я достаю из кармана книжку сказок и читаю, дети в комнате сидят тихонечко, и куклы на дереве оживают, и восковой ангелок на самой верхушке встряхивает мишурными крылышками, слетает с зеленой елочной макушки и целует всех в комнате, от мала до велика, не забывает поцеловать и бедных ребятишек, что стоят под окнами, распевая рождественскую песнь о вифлеемской звезде.
— Что ж, можете ехать! — сказал караульщик. — Все двенадцать на месте. Пусть подъезжает следующая карета!
— Ты сперва впусти-ка в ворота этих двенадцать гостей! — сказал капитан, начальник караула. — Одного за другим! Паспорта я оставлю у себя, каждый действителен в течение месяца, и когда месяц кончится, я отмечу там, кто как себя вел. Прошу вас, сударь мой Январь, входите!
И Январь вошел в город...
Когда год подойдет к концу, я скажу тебе, что эти двенадцать принесли нам с тобою и всем вокруг. Сейчас мне это еще неведомо, да и им самим, поди, тоже — ведь живем мы в удивительное время.
Примечания
«Двенадцать из почтовой кареты» (Tolv med Posten) — впервые опубликована 1861 г. в первом выпуске второго цикла «Новых сказок и историй» вместе со сказками и историями «Навозный жук», «Что муженек ни сделает, то и хорошо», «Камень мудрости», «Снеговик», «На утином дворе» и «Муза нового века».
...Из нее мы на масленицу не только кошку выбьем, а куда больше... — Имеется в виду старинный народный обычай. На праздновании масленицы в бочку сажали кошку и били по бочке палками, пока не вышибали из нее дно, и кошка выскакивала из бочки.
«Сорок мучеников» — согласно легенде, сорок христианских римских солдат, умерших мученической смертью после того, как они отказались приносить жертву языческим богам. День сорока мучеников — 9 марта.
«Гравюры» Кристиана Винтера... — Винтер К. (1796—1876) — датский поэт романтического направления, оставивший яркий след в национальной лирике. «Гравюры» — название цикла стихотворений Винтера в сборнике «Стихотворения» (1828).
«Короткие стихотворения» Рикардта... — Рикардт К. (1831—1892), датский поэт-романтик. «Короткие стихотворения» (1860) — название первого поэтического сборника Рикардта, в котором широко представлены образцы пейзажной лирики.
«В поте лица твоего будешь есть хлеб...» — Библейская цитата (Быт. 3, 19).