От моего батюшки я унаследовал самое что ни на есть лучшее, а именно — хорошее настроение. Кем был мой батюшка? Ну, к настроению это касательства не имеет! Он был живого нрава, цветущий, толстый и круглый, его внешность и характер совсем не вязались с родом его занятий. Но а каков был род его занятий и положение в обществе? Ну, если это написать и тиснуть в самом начале книги, не исключено, что многие отложат ее в сторону и скажут: «Меня прямо жуть берет, нет уж, увольте!» Хотя батюшка мой был никаким не живодером и не палачом, напротив, исполняя свою должность, он частенько оказывался во главе наипочтеннейших в городе лиц, и имел на то полное право, и был совершенно на своем месте; ему полагалось быть впереди всех, впереди епископа, впереди принцев крови... он и был впереди... он ездил кучером на похоронных дрогах!
Ну, вот оно и сказано! А еще я скажу вам, что, глядя, как мой батюшка восседает на козлах, в передке омнибуса смерти, облаченный в свой длинный и широкий черный плащ, с обшитой черною бахромою треуголкой на голове, а тем паче глядя на его лицо — точь-в-точь как срисованное солнце, круглое и смеющееся, — невозможно было предаваться скорбным мыслям о смерти; лицо его говорило: «Это ничего не значит, все устроится гораздо лучше, чем вы полагаете!»
Вот от него-то, видите ли, у меня хорошее настроение и привычка почасту бывать на кладбище — это очень приятное времяпрепровождение, ежели только идешь туда в хорошем расположении духа... А еще я так же, как и он, выписываю «Адресную газету».
Я далеко не молод, у меня нету ни жены, ни детей, ни библиотеки, но, как уже было сказано, я выписываю «Адресную газету», мне ее вполне хватает, я почитаю ее лучшей газетой так же, как и мой батюшка; она приносит несомненную пользу и содержит все, что человеку необходимо знать: кто проповедует в церквах, а кто проповедует в новых книгах! Где приискать жилье, нанять прислугу, купить одежду и продовольствие, кто распродает все до последнего, а кто сам отправляется в последний путь, а еще там много чего про благотворительность и множество невинных стихов, от которых ровно никакого вреда! Законный брак, в который ищут вступить, свидания, на которые решаются или же не решаются; и все это до того просто и натурально! Право же, выписывая «Адресную газету», можно счастливо прожить до гробовой доски — причем к тому времени ее накопится изрядная кипа, которая может послужить мягкой подстилкою, ежели кто не любит лежать на стружках.
«Адресная газета» и кладбище были и остаются двумя самыми моими душецелительными прогулочными маршрутами, двумя самыми благотворными для моего настроения городскими банями.
В «Адресную газету» может заглянуть каждый; а вот пойдемте-ка со мною на кладбище, давайте-ка отправимся туда, когда светит солнце и зеленеют деревья, и пройдемся среди могил! Каждая из них словно закрытая книга, корешком кверху, вы можете прочесть заглавие, которое говорит о ее содержании и вместе с тем не говорит ничего; но я-то знаю, что в ней, знаю от своего батюшки, а кое-что разузнал сам. Все это занесено в мою Могильную книгу, это книга, которую я самолично составил, пользы и удовольствия ради; в ней они все и значатся и кое-кто еще!
Ну вот мы и на кладбище.
Здесь, за выкрашенными белою краской колышками ограды, где рос когда-то розовый куст, — его уж нет, и барвинок с соседней могилы просунул сюда свои зеленые пальчики, чтобы хоть как-то эту могилу скрасить, — здесь покоится разнесчастный человек, хотя при жизни он, что называется, катался как сыр в масле, имел хороший доход и кое-что сверх того, вот только он все принимал слишком уж близко к сердцу, точнее сказать, искусство. Сидя вечером в театре он, вместо того чтобы от души наслаждаться, прямо-таки рвал и метал, а все потому, что или машинист чересчур ярко осветил луну с обоих боков, или же софит висел перед кулисою, в то время как ему следовало висеть сзади, или же на Амагере красовалась пальма, а в Тироле — кактус, а на севере Норвегии — буки! Ну не все ли равно! Да кто ж об этом задумывается! Это же комедия, и от нее надобно получать удовольствие... Или вот еще: то публика хлопала слишком бурно, то слишком вяло. «Дрова сыроваты! — говорил он, бывало. — Сегодня их не разжечь!» И оглядывался по сторонам, чтобы рассмотреть публику, и обнаруживал, что люди смеются невпопад, вовсе не тогда, когда нужно бы, и из-за этого он злился и мучился и был несчастным человеком, а теперь вот он почиет в могиле.
Ну а тут покоится счастливец, то есть высокопоставленный господин знатного роду, в этом-то его счастье и заключалось, иначе бы из него никогда ничего не вышло, да только в природе все устроено до того премудро, что думать об этом одно удовольствие. Он был расшит спереди и сзади и помещался в парадной комнате, подобно тому как на видном месте помещают дорогую сонетку, расшитую бисером, но приводится-то она в действие крепким и толстым шнурком, который, собственно, и несет службу; вот и у этого господина тоже имелся такой шнурок — заместитель, который нес службу да и посейчас несет, приводя в действие новую сонетку, расшитую бисером. Все устроено донельзя премудро, как же тут не быть в хорошем настроении!
Здесь покоится... вот уж действительно печальная история!.. Здесь покоится человек, который в течение шестидесяти семи лет тщился блеснуть остроумием; он жил единственно надеждой, что его посетит остроумная мысль, и она его посетила, так по крайней мере считал он сам, и он до того обрадовался, что умер, умер на радостях, и проку от этого не было никому, остроты-то никто не услышал. Сдается мне, он и в могиле не знает покоя, ведь если эту остроту, допустим, надо было приурочить к обеду — чтобы она возымела действие, а покойник, по общему мнению, может явиться только лишь в полночь, значит, острота эта будет некстати и никого не рассмешит, и он опять сойдет с ней в могилу. Да, эта могила наводит печаль.
А здесь покоится ужасная скупердяйка; при жизни она вставала по ночам и мяукала, чтоб соседи подумали, будто она держит кошку, — такой была скупердяйкой!
Тут покоится барышня из хорошего семейства! Бывая в обществе, она непременно должна была что-нибудь спеть, вот она и пела вместе с другими: «Mi manca la voce»1, это было единственное правдивое высказывание за всю ее жизнь!
Здесь покоится девица другого рода! Когда канарейка сердца принимается верещать, рассудок затыкает уши. Девица-красавица венца не дождалась и с честью девичьей распрощалась!.. Обыкновенная история! Мягко выражаясь. Ну да пусть мертвые почиют в мире!
Тут покоится вдова, голос у нее был соловьиный, а сердце змеиное. Она рыскала по знакомым и выискивала недостатки у ближних, совсем как «Друг полицейского», который во время оно выискивал уголки в городе, где через сточную канаву не удосужились перекинуть мостки.
А эта могила — фамильная; все члены этого семейства держались заодно и стояли друг за друга горою. И если весь свет и газета утверждали: дескать, это так, а сыночек, придя из школы домой, говорил: «Я слыхал другое!», то слова его были единственно правильными, ведь он же их отпрыск! И уж будьте уверены, если их дворовому петуху случалось закукарекать в полночь, то для них наступало утро, что бы там ни возвещали сторож и все городские часы.
Великий Гете заканчивает своего «Фауста» словами: «...может иметь продолжение». Так и наша прогулка по этому кладбищу, она может продолжиться — я частенько сюда наведываюсь! Ежели кто из моих друзей или недругов очень уж мне досадит, я прихожу сюда, приискиваю ту или иную лужайку и посвящаю ее тому или той, кого желаю похоронить, и не мешкая хороню, так они и лежат тут, мертвые, и ничего не могут поделать, пока не вернутся назад новыми и лучшими людьми. Их житие и деяния — увиденные мною со стороны, — я записываю в мою Могильную книгу; хорошо бы, так поступали все: не злились, ежели кто устроит им пакость, а не мешкая хоронили своих обидчиков и сохраняли хорошее расположение духа и подписку на «Адресную газету», газету, которую сочиняет сама публика, хотя рукой ее частенько водят другие.
А придет время, что и меня вместе с моим жизнеописанием переплетут в могилу, сделайте тогда на ее корешке надпись:
«Хорошее настроение!»
Такова моя история.
Примечания
«Хорошее настроение» (Et godt Humeur) — впервые опубликована в 1852 г. (См. примеч. к истории «История года».)
«Друг полицейского» — датская газета, указывавшая на неполадки в городском хозяйстве и известная своими мелочными придирками.
Великий Гёте заканчивает своего Фауста словами: «...может иметь продолжение». — Этих заключительных слов ни в первой, ни во второй частях «Фауста» нет.
1. Буквально: «У меня нет голоса» (ит.), на самом же деле: «У меня нету слов» — квартет из оперы Россини «Моисей в Египте».