Давным-давно, когда дедушка был маленьким мальчиком и носил красные брючки, красную курточку, широкий кушак да картуз с пером — в ту пору маленьких мальчиков наряжали именно так, — многое было по-другому, не как в наше время. На улицах частенько устраивали пышные празднества, нынче-то ничего подобного не увидишь, отменили, по причине их старомодности. Но слушать дедушкины рассказы очень весело.
Наверняка ведь занятно было смотреть, что творилось на улицах в тот раз, когда цех башмачников переезжал на новое место и переносил свою вывеску. Шелковое цеховое знамя с изображением сапога и двуглавого орла реяло на ветру; младшие подмастерья несли заздравный кубок и ларец с цеховыми регалиями, а на рукавах у них развевались красные и белые ленты; старшие подмастерья шагали с клинками наголо, нацепив на острия лимоны. Играла музыка, и самым замечательным из всех инструментов был бунчук (дедушка называл его «птица») — длинный шест с полумесяцем на верхушке, к которому подвешивали всевозможные звенящие штуковины. Настоящая турецкая музыка! Этот шест то вскидывали вверх, то опускали, то наклоняли в разные стороны — звон, лязг, от блеска золота, серебра и меди слепило глаза!
Впереди шествия бежал арлекин в костюме из ярких разноцветных лоскутков, лицо вымазано сажей, на голове шапка с бубенцами, как на хомуте у лошади, запряженной в санки. Арлекин охаживал зевак своим шутовским жезлом, лупил вроде бы с размаху, но небольно, а народ все равно шарахался от него, передние напирали на задних, задние — на передних, так что толкотня была несусветная. Мальчишки и девчонки спотыкались о собственные ноги и плюхались прямиком в сточную канаву, старые кумушки орудовали локтями, ворчали и бранились. Смех и гомон вокруг. Люди стояли на лестницах, высовывались из окон, иные даже на крыши залезали. Светило солнышко, временами и дождик накрапывал, да только крестьянам дождь нипочем, наоборот, пускай хоть до нитки промочит — для пашен-то сущая благодать!
Да, рассказывать дедушка был мастер! Ведь в детстве, маленьким мальчиком, он своими глазами видел этот чудесный праздник. Старший из цеховых подмастерьев взобрался на подмости, которые сколотили, чтоб повесить вывеску, и произнес речь, причем в стихах, сочиненных специально по этому случаю. Сочинителей было трое, и, чтобы стихи получились настоящие, они сперва осушили целую чашу пунша. Выслушав речь, народ грянул громкое «ура!», но куда больше восторженных «ура!» досталось арлекину, когда тот влез на подмости и принялся передразнивать стихоплета. Народ так и покатывался со смеху над его ужимками, а он попивал из водочных стопок мед и швырял эти стопки в толпу, а люди на лету их ловили. У дедушки сохранилась такая стопочка, один штукатур поймал ее и отдал ему. Да, праздник удался на славу! И вывеска, украшенная цветами и зелеными ветками, водворилась на новом месте.
Такой праздник запоминается на всю жизнь, говорил дедушка, и в самом деле он не забыл его, хотя позднее видел множество других пышных торжеств, о которых тоже рассказывал. Но самым занятным и веселым был все-таки рассказ про вывески большого города.
Ребенком дедушка ездил туда вместе с родителями и тогда-то впервые увидел самый большой город страны. Улицы кишмя кишели народом, и он было решил, что и здесь не иначе как собираются переносить вывески — несметное число разрисованных вывесок, они бы заполонили сотни комнат, если б их вешали не снаружи, а внутри домов. На портновских вывесках какого только платья не увидишь — в этаких нарядах даже плюгавый человечишко станет красавцем; на вывесках у табачников — прелестные мальчуганы с сигарами, будто бы курят взаправду. А сколько еще всякого понарисовано — сливочное масло и маринованная селедка, пасторские брыжи и гробы, — вдобавок письменные объявления и афиши. Хоть целый день ходи по улицам да любуйся в свое удовольствие, кстати и узнаешь, что за люди тут проживают, как-никак они сами развесили свои вывески. Ведь очень интересно и поучительно знать, кто живет в большом городе, говорил дедушка.
И вот поди ж ты — история с вывесками приключилась, аккурат когда дедушка приехал в город. Он сам про это рассказывал, причем без обману, хоть мама и твердила, что он большой охотник поморочить мне голову. Нет, на сей раз он говорил чистую правду.
Дедушка только-только приехал в большой город, и в первую же ночь разыгралась ужасная буря — этакого ненастья ни в газетах никогда не описывали, ни старики не помнили. Черепица градом летела с крыш, ветхие дощатые заборы так и валились, а одна тачка взяла да и покатила сама собой по улице — спасаться-то надо. Все кругом ревет, завывает, грохочет — буря и впрямь была несусветная. Вода в каналах вышла из берегов, не знала, куда ей деваться. Ветер бушевал над городом, ломал печные трубы, не один гордый старинный церковный шпиль поневоле согнулся да с тех пор так и не распрямился.
Перед домом славного старого брандмейстера, который всегда являлся на пожар последним, стояла караульная сторожка. Буря, понятно, не могла не напакостить брандмейстеру, сорвала сторожку с места и понесла прочь, но, как ни странно, вскоре аккуратненько поставила ее перед домом бедного плотницкого подмастерья, того самого, что на последнем пожаре спас троих людей. Правда, сторожка ни о чем таком ведать не ведала.
Вывеска цирюльника — большой латунный таз — очутилась в окне у советника юстиции. Прямо как нарочно, говорили потом соседи, ведь поголовно все они, в том числе ближайшие подруги, звали советникову жену Бритвой. Уж такая она была умница-разумница и про людей знала куда больше, чем они сами.
А вот вывеску с нарисованной вяленой треской буря повесила прямиком над дверью газетного издателя. Тут она пошутила не слишком удачно, не понимала, что с газетчиком шутить не стоит, в своей газете он царь и бог и признаёт лишь собственные суждения.
Флюгер-петушок перелетел на крышу дома напротив да там и остался — не иначе как назло, твердили соседи.
Бондарева бочка украсила собою модную лавку с дамскими нарядами.
Меню в тяжелой раме, что висело у дверей трактира, буря водрузила над подъездом театра, куда зрители давно забыли дорогу. Презанятная получилась «афиша»: «Хреновый суп и фаршированная капуста», — и народ валом повалил в театр.
Лисья шкурка, верой-правдой служившая скорняку заместо вывески, прицепилась к колокольчику на двери весьма неказистого молодого человека, который исправно ходил к ранней обедне, стремился к истине и, по словам его тетушки, мог быть примером для каждого.
Доска с надписью «Высшее учебное заведение» перекочевала на бильярдный клуб, само же учебное заведение получило другую вывеску: «Здесь детей приучают к бутылочке», а это ничуть не забавно, только невежливо. Однако ж буря что хочет, то и делает, ей никто не указ!
Да, ночка выдалась сумасшедшая, а к утру — можете себе представить? — почти все вывески в городе перекочевали на новое место, причем кое-где буря сотворила такое безобразие, что дедушка даже говорить о нем не хотел. Правда, он посмеивался в усы, я видел, верно, и впрямь много чего помнил.
Злополучных горожан, а особенно приезжих впору было пожалеть: никак им не удавалось попасть в нужное место, и не мудрено, коли они руководствовались вывесками. Идет человек, к примеру, на серьезное собрание солидных людей обсуждать вопросы первостепенной важности, а попадает в школу к мальчишкам, которые норовят перекричать друг друга и чуть что по столам не скачут.
Некоторые не сумели добраться до церкви и до театра — вот уж беда так беда!
В наши дни подобных бурь не бывало ни разу, одному лишь дедушке довелось повидать такое, да и то в детстве. Может, новая буря и приключится, только не на нашем веку, а при наших внуках-правнуках, и, паче чаяния, пока буря перевешивает вывески, они будут сидеть дома.
Примечания
«Как буря перевесила вывески» (Stormen flytter Skilt) — впервые опубликована в 1865 г. (См. примеч. к сказке «Блуждающие огоньки в городе».) «Все цеховые торжества описаны мной на основе детских впечатлений жизни в Оденсе». (См. Bemaerkninger til «Eventyr og historier», s. 405.)