У каждого ключа своя история, и самих-то ключей много: есть камергерские ключи, есть ключи от часов, есть ключи святого Петра... Мы могли бы рассказать обо всех, но расскажем сейчас только о ключе надворного советника, и ключ этот был от ворот. Смастерил его слесарь, но ключ-то охотнее верил, что побывал в руках кузнеца — так уж его ковали да обтачивали. Ключ был слишком велик для брючных карманов, приходилось носить его в кармане сюртука. Там он часто полеживал в потемках. Обычное же его место было на стене, рядом с портретом советника в детском возрасте: лицо дитяти напоминало лепешку в обрамлении кудряшек.
Говорят, что в характере и поведении каждого человека есть что-то от знака зодиака, под которым он родился, — от созвездия Тельца, Девы, Скорпиона, как они называются в календаре. Но советница не ссылалась ни на одно из них, а говорила обычно, что ее муж рожден «под созвездием Тачки», — вечно его надо было подталкивать.
Отец толкнул его на службу, мать подтолкнула жениться, а жена протолкнула его наверх, до чина надворного советника, о чем, впрочем, никогда не рассказывала — она ведь была рассудительной, честной женщиной, умела промолчать в нужном месте, а потом заговорить да и протолкнуть, куда надо.
Советник был теперь уж в летах, «хорошо сложенным», как он выражался, человеком начитанным, добродушным и к тому же знавшим толк в ключах, — мы вскоре поймем, что означают последние слова. Он всегда был в духе, любил людей и охотно заводил с ними беседу. Если уж, бывало, выйдет в город, так трудно было залучить его опять домой, разве что жена подтолкнет его назад. Любил он остановиться и поговорить с каждым встречным. Знакомых у него была пропасть, и он вечно запаздывал к обеду.
Советница караулила мужа у окна.
— Вот он идет! — говорила она служанке. — Ставь кастрюльку на огонь!.. Нет, он остановился и разговаривает с кем-то, сними суп, не то переварится!.. Ну вот, теперь идет! Подогревай снова!
Но советник все не шел.
Он был способен стоять прямо под окнами своего дома и уже кивать жене, но едва мимо проходил знакомый, как не мог не перекинуться с ним словечком-другим. А случись ему в это самое время завидеть второго знакомого, он брал за петлицу первого, протягивал руку второму и уже окликал проходящего мимо третьего!
Так он испытывал терпение советницы.
— Советник! Советник! — кричала она. — Нет, этот человек родился под созвездием Тачки: сам не может дойти, вечно надо его подталкивать до дому!
Советник очень любил заходить в книжные лавки, листать там книги и журналы. Он даже приплачивал своему знакомому книгопродавцу небольшую сумму за право читать дома новые книги, разрезая их вдоль, а не поперек, иначе их нельзя было бы потом продать. Сам он был поистине ходячей газетой: знал обо всех помолвках, свадьбах и похоронах, о книжных новинках, городских сплетнях, и даже таинственно намекал на что-то такое, чего никто не ведал. Ему же было известно обо всем этом от ключа.
Советник с советницей, поженившись в юности, жили в собственном доме, и с тех времен у них был один и тот же ключ, но тогда они и не подозревали о его чудесной силе, — о ней узнали гораздо позже. То было время правления короля Фредерика VI. Копенгаген не имел еще газового освещения, повсюду стояли фонари с ворванью, не было ни «Тиволи», ни «Казино», ни дилижансов, ни железных дорог. В сравнении с теперешним днем, развлечений было мало. По воскресеньям горожане совершали прогулку за город, на кладбище, читали надгробные надписи, рассаживались прямо на траве, доставали из корзинок съестные припасы, выпивали водочки. Или же отправлялись во Фредериксберг, где на дворцовой площади играл полковой оркестр и собирался народ — посмотреть, как королевская семья катается на лодке по узким каналам. Сам старый король сидел на веслах, и они с королевой приветствовали людей, невзирая на чины и сословия. Сюда стекались состоятельные горожане и распивали по вечерам чай. Кипяток можно было получить в крестьянском домике, что стоял в поле, за садом, но чайники приходилось приносить свои.
В один погожий воскресный день советник с женой отправились во Фредериксберг. Служанка шла впереди, неся чайник и корзинку со съестным и водкой «Спендрупс».
— Захвати с собой ключ от ворот! — сказала советница мужу. — Иначе в дом не попадем, когда будем возвращаться. Ты же знаешь, ворота запираются, как только стемнеет, а колокольчик оторвался сегодня утром!.. Вернемся-то мы поздно! Из Фредериксберга нам надо успеть в театр Касорти на Вестербро, на пантомиму «Арлекин, старшина молотильщиков». Там будут спускаться на сцену в облаке, и стоит это две марки с человека!
И они отправились во Фредериксберг, послушали музыку, посмотрели на королевские лодки с развевающимися флагами, на старого короля, на белых лебедей. Напившись чаю, советник с советницей заторопились в театр, но все-таки опоздали к началу.
Хождение по канату закончилось, пляска на ходулях тоже, и началась пантомима. Вечно они опаздывают, и все по вине советника: он то и дело останавливался на дороге поболтать со знакомыми. В театре он тоже встретил добрых друзей, и когда представление закончилось, ему с женой пришлось принять приглашение одного семейства, жившего неподалеку, и зайти к ним на стаканчик пунша. Заглянули всего на десять минут, а просидели целый час. Говорили без умолку. Особенно занимательным был один шведский барон — а может, немецкий, — советник не запомнил, но он навсегда сохранил в памяти те фокусы, которые барон проделывал с ключом и которым он научил и его. Это было необычайно увлекательно! Барон умел заставить ключ отвечать на любые вопросы, даже самые деликатные.
Тут как раз и пригодился ключ советника, ибо у него была тяжелая бородка. Ключ должен был быть повернут бородкой вниз. Барон надевал колечко ключа на указательный палец правой руки, и тот свисал легко и свободно. Малейшее биение пульса могло привести ключ в движение, и он поворачивался. Если же этого не происходило, барон умел незаметно заставить его повернуться, куда нужно. Каждый поворот означал букву — от «А» и до конца алфавита. Называли первую букву — и ключ поворачивался в обратную сторону. Затем отгадывали следующую, и так складывались целые слова, потом целые предложения, — короче, ответы на вопросы. Конечно, все это был обман, но выходило забавно. Так сперва решил советник, но потом переменил мнение и всецело увлекся фокусами с ключом.
— Муж, а муж! — воскликнула вдруг советница. — Западные ворота запираются в двенадцать ночи! Мы не успеем в город, у нас осталась лишь четверть часа!
Пришлось поторопиться. По дороге их то и дело обгоняли другие пешеходы тоже спешившие попасть в город. Наконец они добрались до крайней сторожевой будки, и в эту минуту пробило двенадцать, ворота захлопнулись. Целая толпа людей осталась снаружи, и среди них — советник с советницей и служанкой, которая держала в руках чайник и пустую корзинку. Некоторые опешили, другие рассердились: каждый отнесся к случившемуся по-своему. Что же было делать?
К счастью, в последнее время распорядились оставлять незапертыми одни из городских ворот — Северные: через них-то пешеходы и могли попасть в город, минуя сторожевую будку.
Дорога была неблизкой, но погода стояла хорошая, в небе сияли звезды, были даже видны падающие звездочки, а в канавах и прудах квакали лягушки. Путники и сами начали петь, песню за песней, однако советник не пел, не любовался на звезды, даже себе под ноги не смотрел, вот и растянулся во весь рост на краю канавы, — можно было подумать, что он выпил лишнего, но дело было вовсе не в пунше, а в ключе, мысль о котором засела у него в голове да и вертелась там.
Наконец добрались они до сторожевой будки Северных ворот, перешли через мост и оказались в городе.
— Ну, теперь все в порядке! — с облегчением вздохнула советница. — Вот и наши ворота!
— А где же ключ от них? — спросил советник.
Ключа не нашлось ни в заднем кармане, ни в боковых.
— Боже милостивый! — воскликнула советница. — У тебя нет ключа? Ты потерял его из-за этих баронских фокусов! Как же мы попадем домой? Колокольчик оборван с сегодняшнего утра, ты ведь знаешь, а у сторожа нет ключей. Вот несчастье-то!
Служанка принялась хныкать, один советник сохранял спокойствие.
— Надо выбить окно в подвале колбасника! — решил он. — Пусть он нам откроет!
И он выбил одно стекло, потом другое, просунул туда ручку зонтика и позвал: «Петерсен!» Из подвала послышался крик дочери колбасника. Отец ее распахнул двери своей лавки и завопил:»Сторож, сюда!» И прежде чем колбасник успел хорошенько рассмотреть семейство советника, узнать их и впустить во двор, сторож уже дал свисток, ему откликнулся другой сторож, с соседней улицы. В окнах замаячили любопытные. «Где пожар? Где скандал?» — спрашивали они и все продолжали спрашивать, когда советник уже был у себя дома, снял сюртук и... обнаружил в нем ключ от ворот, но не в кармане, а в подкладке: ключ провалился вниз через дырку, которой вовсе не полагалось там находиться.
С того вечера ключ от ворот стал предметом особого внимания, и не только когда советник с женой уходили вечером прогуляться, но и когда они сидели дома и советник показывал свою изобретательность, заставляя ключ отвечать на всяческие вопросы.
Он обдумывал наиболее подходящий ответ и затем заставлял ключ давать его, а под конец и сам уверовал в собственные фокусы. Между тем один молодой человек, аптекарь и близкий родственник советницы, ничему этому не верил.
Большого ума был этот аптекарь, можно сказать, критического ума. Еще со школьной скамьи он занимался писанием рецензий на книги и театральные представления, причем не подписывался своим именем — так выглядело внушительнее. Он имел то, что называется вкус, дух прекрасного, но сам не верил ни в каких духов, тем более тех, что обитают в ключах.
— Впрочем, нет, я верю! — говорил он. — Верю, милейший господин советник, в ваш ключ от ворот и во всех духов ключей, — так же твердо, как я верю в новую науку, которая становится все популярнее, благодаря столоверчению и духам старой и новой мебели. Вы не слышали об этом? А я слышал! Сначала я сомневался, — вы ведь знаете, что я скептик по натуре, — но теперь и я уверовал, прочитав в одной уважаемой иностранной газете ужасную историю. Господин советник! Вы только представьте себе, что это за история! Двое смышленых детей видели, как их родители вызывали духов большого обеденного стола. Оставшись одни, детки захотели попробовать вызвать дух старого комода. Тот ожил, пробудился, но дух его не послушался ребятишек и восстал: комод заскрипел, дух выдвинул его ящики и уложил туда детей, а потом комод выбежал в открытую дверь, спустился по лестнице на улицу, прямо к каналу, да и утопился в нем вместе с детьми. Тела их предали христианскому погребению, комод же отправили в ратушу и осудили за убийство детей, — его живьем сожгли на площади. Вот что я вычитал! — закончил аптекарь свой рассказ. — Вычитал в иностранной газете, ничего не выдумав от себя. Все правда, ключ меня побери! Клянусь!
Советник нашел, что слова аптекаря — грубая шутка. Не следовало даже и заговаривать с ним о ключе. Аптекарь совершенно не разбирался в подобных вещах.
Сам же советник все больше проникался мудростью ключа. Тот стал его забавой и наставником.
Однажды вечером советник уже собирался лечь в постель и стоял полураздетый, как вдруг в дверь постучали. Это был колбасник из подвальной лавки. Поздний гость пожаловал тоже полураздетым, он объявил, что ему внезапно пришла в голову важная мысль и он побоялся, что за ночь ее забудет.
— Хочу поговорить с вами о моей дочке, Лотте-Лене. Она девушка красивая, была допущена к конфирмации, и мне хотелось бы устроить ее будущее.
— Да ведь я еще не вдовец! — усмехнулся советник. — И у меня нет сына, за которого я мог бы ее посватать!
— Вы поймете меня, господин советник! — сказал колбасник. — Она умеет играть на пианино, петь — поди, слышно по всему дому! Но вы еще не знаете всего, на что способна моя девочка. Она умеет подражать разговору и походке других людей. Она просто создана для комедии, а театр — правильный выбор для приятных девушек из хороших семей, они даже могут выйти за графа, хотя об этом ни я, ни Лотта-Лена пока не думаем. Так вот, она поет, играет на пианино! На днях пошел я с дочкой в школу пения. Она спела, но оказалось, что у нее нет того, чего я называю пивным басом; нет у нее и канареечного визга, что нынче требуют от певиц, и потому девочке отсоветовали петь. Что же, подумал я, не пойдет в певицы, так может стать актрисой, для этого нужно только уметь говорить. И сегодня я побеседовал с режиссером, как он у них называется.
— А она начитана? — спросил он.
— Нет, — отвечаю я, — совсем нет!
— Для актрисы необходима начитанность! — заявил он мне.
Отправился я домой, решив, что начитанность-то она сможет приобрести. Пусть запишется в платную библиотеку и читает себе все подряд. А сегодня вечером укладываюсь спать, и вдруг меня осеняет: зачем же платить за книги, когда их можно позаимствовать? У господина советника куча книг, пусть он позволит Лотте-Лене почитать их. Ей это чтение обойдется даром!
— Лотта-Лена — славная девушка! — молвил советник. — Прелестная девушка! Пускай читает мои книги. Но есть ли у нее то, что называют темпераментом, талантом, гениальностью? И еще, очень важное: везет ли ей вообще?
— Она дважды выигрывала в вещевую лотерею! — произнес колбасник. — Один раз выиграла платяной шкаф, а второй — полдюжины простынь. Так что она везучая.
— Спрошу насчет этого ключ! — сказал советник.
И он надел ключ на указательный палец правой руки, себе и колбаснику. Ключ завертелся, указывая букву за буквой.
— Победа и успех! — изрек ключ, и будущее Лотты-Лены было решено.
Советник тотчас же дал ей две книги для чтения: «Дювеке» и «Обхождение с людьми» Книгге.
С того вечера между Лоттой-Леной и семейством советника завязалось более близкое знакомство. Она стала бывать у них дома, и советник находил, что девушка смышлена, а кроме того, верила ему и ключу. Советница же видела что-то детское, наивное в той искренности, с которой Лотта-Лена проявляла свое глубокое невежество. Оба по-своему любили девушку, а она их.
— Как чудесно пахнет сегодня в доме! — сказала как-то Лотта-Лена.
В прихожей стоял яблочный аромат, ибо советница поставила там целую бочку зелено-желтых яблок. В комнатах же благоухало розами и лавандой.
— Восхитительно! — воскликнула Лотта-Лена. Глаза ее засияли при виде множества прекрасных цветов, — они всегда водились у советницы. Прямо средь зимы здесь цвели сирень и веточка вишни. Срезанные ветки без листьев ставились в воду и вскоре зацветали в домашнем тепле.
— Можно было подумать, что жизнь замерла в этих голых ветвях, но вот они взяли да и восстали из мертвых! — заметил советник.
— Мне никогда это в голову не приходило! — сказала Лотта-Лена. — Как чудесна природа!
И советник позволил ей посмотреть свою «Книгу высказываний ключа», где были записаны все примечательные изречения ключа. Тут был упомянут даже кусок яблочного пирога, исчезнувший из шкафа как раз в тот вечер, когда служанка принимала у себя жениха.
Советник спросил тогда у ключа:
— Кто съел яблочный пирог — кошка или жених?
— Жених! — ответил ключ.
Советник, конечно же, догадался о том прежде, чем задал свой вопрос, но служанке пришлось признать: проклятый ключ знал абсолютно все!
— Разве это не удивительно! — воскликнул советник. — Ключ, о ключ! Он сказал Лотте-Лене: «Победа и успех!» — вот мы и посмотрим! Я отвечаю за это!
— Восхитительно! — умилилась Лотта-Лена.
Супруга советника была не столь доверчива, но она не стала высказывать свои сомнения в присутствии мужа, а поведала потом Лотте-Лене, что советник в юные лета страстно увлекался театром. И если бы тогда кто-нибудь подтолкнул его к этому, он точно сделался бы актером. Впрочем, семья толкала его в другую сторону. А он грезил о сцене и для того написал комедию.
— Я доверяю вам большую тайну, милая Лотта-Лена. Комедия была вовсе не плоха, ее приняли к постановке в Королевском театре, но публика освистала ее, и с тех пор о сем произведении не слышали, чему я весьма рада. Я ведь его жена и хорошо знаю своего мужа. Теперь вот и вы собираетесь идти тем же путем. Желаю счастья, но я не верю, что вам повезет. Я не верю в ключ!
Однако Лотта-Лена верила его словам, и эта вера объединяла ее с советником. Их сердца внимали друг другу.
Девушка, кроме всего прочего, обладала многими достоинствами, которые ценила советница. Лотта-Лена знала толк в приготовлении крахмала из картофеля, умела шить перчатки из старых шелковых чулок, чинить свои шелковые бальные туфельки, хотя у нее были деньги купить себе новую ткань. По словам колбасника, у нее водились скиллинги в ящике стола да облигации в шкафчике. Стоящая жена для аптекаря, думала советница, но помалкивала, не позволяя ключу заговорить об этом. Аптекарь вскоре должен был открыть собственное дело, причем в каком-нибудь крупном провинциальном городе.
Лотта-Лена без конца перечитывала «Дювеке» и «Обхождение с людьми» Книгге. Книги эти она продержала два года, зато одну из них — «Дювеке» — выучила назубок, знала все роли, но жаждала выступить в главной — в роли Дювеке, — только не на столичной сцене, где сплошь завистники и куда ее не принимают. Она мечтала начать свой творческий, как говорил советник, путь в каком-нибудь крупном провинциальном городе.
И произошло странное совпадение: в том же городе наш юный аптекарь открыл свое дело. Он оказался тут самым молодым, если не единственным владельцем аптеки.
Наконец настал великий, долгожданный вечер, когда Лотте-Лене предстояло выйти на сцену и завоевать победу и успех, как предрекал ей ключ. Советник не мог присутствовать при этом, он занемог и лежал в постели, а советница ухаживала за ним: ставила ему горячие припарки, поила чаем из ромашки — припарки на живот, чай — в желудок.
Супруги, таким образом, не были на представлении «Дювеке», зато там побывал аптекарь, написав о нем своей родственнице советнице.
«Лучшее, что там было, — это воротничок у Дювеке! — писал он. — Будь у меня в кармане ключ советника, я вытащил бы его и засвистел. Этого заслуживали и Лотта-Лена, и сам ключ, бессовестно напророчивший ей победу и успех!»
Советник прочел письмо и заявил, что все это одна злоба, одна ненависть к ключу, которая и вылилась на неповинную девушку.
Оправившись от болезни и встав с постели, он отправил аптекарю краткое, но ядовитое послание. Тот ответил, но так, будто принял письмо советника за веселую шутку.
Он благодарил советника за настоящее, а также за каждое будущее благосклонное разъяснение непревзойденного значения и важности ключа, уверял, что и сам в свободное от аптекарских занятий время пишет большой роман о ключах. Все действующие лица в нем — ключи, сплошь одни ключи, а главный герой, разумеется, ключ от ворот. Прообразом послужил собственный советников ключ, наделенный даром прозорливости и пророчества. Вокруг этого героя вертелись все остальные ключи: и старый камергерский ключ, который знавал придворный блеск и празднества; и часовой ключик, маленький, изящный и благородный, он стоит четыре скиллинга в скобяной лавке; и ключ от церковной кафедры, который всегда находился у пастора, но однажды, оставшись на ночь в замочной скважине, увидел духов; и ключи от чулана, дровяного сарая, винного погреба — все они, появившись, склонялись перед ключом от ворот и вертелись вокруг него. Солнечные лучи серебрили его, ветер, этот дух мира, забирался в него и свистел. Этот ключ был всем ключам ключ. Прежде — советников ключ от ворот, а теперь — ключ от врат неба, папский ключ, который «непогрешим»!
— Сколько злобы! — произнес советник. — Злобы до небес!
Больше он с аптекарем не виделся... до самых похорон советницы.
Она умерла первая.
В доме царили траур и скорбь. Даже срезанные веточки вишни, уже пустившие свежие побеги и зацветшие, увяли от горя. О них позабыли, хозяйка больше не ухаживала за ними.
Советник с аптекарем шли за ее гробом, бок о бок, как близкие родственники, — здесь было не место для раздоров.
Лотта-Лена обвязала шляпу советника траурным крепом. Не завоевав ни победы, ни успеха на своем творческом пути, она давно вернулась назад. Но все еще могло измениться. У Лотты-Лены было будущее. Так предсказал ей ключ, так предсказал ей советник.
Она навещала вдовца. Оба беседовали об умершей, оплакивали ее, и Лотта-Лена выказывала мягкость. Говорили они и об искусстве, и тут Лотта-Лена проявляла твердость.
— Театральная жизнь греховна! — утверждала она. — Сколько в ней суеты и зависти! Лучше уж я пойду своей дорогой. Сперва надо о себе подумать, а потом об искусстве!
Она убедилась, что Книгге писал правду в своей главе об актерах, а ключ лгал ей, но не сказала об этом советнику — она любила его.
Ведь ключ служил ему в этот траурный год утешением и радостью. Он задавал ему вопросы, и тот отвечал. Когда же истек год и советник в один достопамятный вечер сидел вместе с Лотой-Леной, он спросил у ключа:
— Женюсь ли я, и если да, то на ком?
На этот раз некому было подталкивать советника, он сам подталкивал ключ, и тот ответил: «На Лотте-Лене!»
Так и случилось, что Лотта-Лена сделалась советницей.
— Победа и успех! — эти слова были сказаны раньше, ей предсказал это ключ от ворот.
Примечания
«Ключ от ворот» (Portnøglen) — впервые опубликована в 1872 г. (См. примеч. к истории «О чем рассказывала старая Иоханна».) «В истории «Ключ от ворот» я воспользовался кое-какими деталями из области суеверия (...) Посещение же советника лавочником и художественная одаренность Лотты-Лизы взяты прямо из жизни». (См. Bemaerkninger til «Eventyr og historier», s. 414.)
Святой Петр. — В христианских преданиях один из двенадцати апостолов, учеников Иисуса Христа. Обычно изображается с врученными ему Христом ключами (от райских и адских ворот).
Фредерик VI. — См. примеч. к сказке «Калоши счастья».
Тиволи — увеселительный парк в центре Копенгагена, открыт в 1843 г.
Казино — первый частный театр Копенгагена, открывшийся в 1848 г. и просуществовавший до 1939 г. В нем ставились так называемые народные комедии (феерические представления с острой, часто сказочной интригой).
Фредериксборг — королевский замок в итальянском стиле, возведен в 1699 г. королем Фредериком IV.
«Арлекин — старшина молотильщиков» — пантомима итальянского актера и руководителя театра Д. Касорти (1749—1826). Его театр пантомимы выступал в Копенгагене в Тиволи и выезжал на гастроли в другие города Дании.
«Дювеке» — См. примеч. к сказке «Кукольник».
«Обхождение с людьми» (1788) — роман немецкого писателя А. Книгге (1752—1796).