Никто на свете не знает столько историй, сколько знает их Оле Лукойе! Он настоящий рассказчик! Вечером, когда дети сидят за столом или на своих скамеечках, приходит Оле Лукойе; он неслышно поднимается по лестнице — ведь на ногах у него только чулки, — медленно приоткрывает дверь и — псс! — брызгает детям в глаза молоком, тоненькой-тоненькой струйкой, но все же так, чтобы дети не могли открыть глаза и увидеть его. Потом подкрадывается к ним сзади и легонько дует им в затылки — голова у них тяжелеет, но это не причиняет боли, потому что Оле Лукойе не желает детям зла, он хочет лишь, чтобы они угомонились, а лучше всего — заснули, только тогда он, Оле Лукойе, сможет рассказывать им разные истории.
Когда же дети заснут, он садится к ним на кровать; одет он отлично: на нем шелковый камзол, правда, трудно сказать, какого цвета — он отливает то зеленым, то красным, то голубым, в зависимости от того, куда он поворачивается. Под мышками у него два зонтика: один с картинками, который он раскрывает над хорошими детьми, чтобы они всю ночь смотрели прекраснейшие сны, а другой — простой, без картинок, его он раскрывает над непослушными детьми, и они спят как убитые, а проснувшись утром, говорят, что им не снилось ровным счетом ничего.
Давайте же послушаем, как Оле Лукойе целую неделю каждый вечер приходил к маленькому мальчику по имени Яльмар и рассказывал ему истории! Получится целых семь историй, потому что в неделе семь дней.
Понедельник
— Знаешь что, — сказал Оле Лукойе, уложив Яльмара в постель, — сейчас я наведу тут красоту!
И все комнатные цветы превратились в большие деревья; их длинные ветви протянулись вдоль стен к самому потолку, так что комната стала похожа на роскошную беседку. Ветви были усыпаны цветами, по красоте не уступавшими розам; они испускали чудный аромат, а на вкус, если бы вам вздумалось их попробовать, были слаще варенья. Плоды сверкали, как золотые, а еще там висели булочки, чуть не лопавшиеся от набитого в них изюма, просто бесподобно!
Вдруг из ящика стола, где лежали школьные принадлежности Яльмара, раздались ужасающие стоны.
— Это еще что такое! — удивился Оле Лукойе, подошел к столу и выдвинул ящик. Оказалось, это горевала и сокрушалась грифельная доска: в записанные на ней вычисления вкралась ошибка, и они готовы были рассыпаться. Грифель скакал и прыгал на своей бечевке, словно собачонка: ему очень хотелось помочь вычислениям, да он не мог! Стонала и тетрадь Яльмара, страшно было слушать! В начале каждой страницы сверху вниз стояли большие буквы, а рядом с ними маленькие — это была пропись. А возле них располагались буквы, которые думали, будто они держатся так же твердо. Их написал Яльмар, и казалось, что они падают на линейки, на которых должны были стоять.
— Смотрите, как надо держаться! — сказала пропись. — С наклоном, размашисто!
— Мы бы рады, — ответили буквы Яльмара, — да вот занедужили!
— Тогда вам надо дать детского порошка! — сказал Оле Лукойе.
— Нет, нет! — закричали буквы и выпрямились, любо-дорого смотреть.
— Так, теперь нам не до историй! — сказал Оле Лукойе. — Будем упражняться — раз, два! Раз, два!
И он упражнялся с буквами до тех пор, пока они не встали ровно и красиво, как в любой прописи. Но когда Оле Лукойе ушел и Яльмар увидел их утром, они выглядели так же жалко, как и прежде.
Вторник
Как только Яльмар улегся, Оле Лукойе брызнул из своей волшебной спринцовки на комнатную мебель, и все предметы начали болтать, все они говорили о себе, кроме плевательницы — она молча злилась на их тщеславие: они говорили только о себе, думали только о себе и совсем не вспоминали про ту, что скромно стоит в углу и позволяет плевать в себя.
Над комодом висела большая картина в позолоченной раме; на ней был изображен пейзаж: высокие старые деревья, цветы в траве, широкая река, несшая свои воды мимо множества замков за лес, в открытое море.
Оле Лукойе брызнул на картину из волшебной спринцовки, и нарисованные на ней птицы запели, кроны деревьев заколыхались, по небу побежали облака, отбрасывая тени.
Оле Лукойе поднес маленького Яльмара к раме, тот сунул ноги в картину — и вот он уже стоит в высокой траве, а сквозь ветви деревьев на него светит солнце. Он подбежал к реке и сел в качавшуюся на воде лодку. Она была выкрашена в красно-белые цвета, а паруса блестели серебром; шесть лебедей, увенчанных золотыми коронами с сияющей голубой звездой, повлекли лодку мимо зеленых лесов, где деревья рассказывали о разбойниках и ведьмах, а цветы — о прелестных эльфах и о том, что они услышали от мотыльков.
За лодкой плыли изумительной красоты рыбы с чешуей, отливавшей золотом и серебром, то и дело с громким плеском выпрыгивая из воды; за Яльмаром двумя длинными вереницами летели птицы — красные и голубые, большие и маленькие; танцевали комары, жужжали майские жуки. Все хотели сопровождать Яльмара, и у каждого была приготовлена для него история.
Вот это получилось плавание! Леса то густели и темнели, то становились похожими на прекрасные, освещенные солнцем сады, полные цветов. По берегам возвышались большие хрустальные и мраморные замки; на их балконах стояли принцессы — знакомые Яльмару девочки, с которыми он когда-то играл. Они протягивали ему руки, и у каждой на ладони лежал сахарный поросенок, самый лучший из всех, что можно найти у торговок сластями. И, проплывая мимо, Яльмар хватался за один край поросенка, а принцесса крепко держалась за другой, таким образом, каждому доставалось по кусочку — принцессе поменьше, а Яльмару побольше! У всех замков несли караул маленькие принцы, они приветствовали Яльмара взмахом золотых сабель и осыпали его дождем из изюма и оловянных солдатиков — настоящие принцы!
Яльмар то плыл через леса, то словно через огромные залы или даже через города; проплыл он и через город, где жила его няня, которая нянчила его, когда он был совсем маленьким, и которая очень любила его. Она кивнула ему, помахала рукой и спела песенку — няня сама ее сочинила и прислала Яльмару:
Мой Яльмар, тебя вспоминаю
Почти каждый день, каждый час!
Сказать не могу, как желаю
Тебя увидать вновь хоть раз!
Тебя ведь я в люльке качала,
Учила ходить, говорить
И в щечки, и в лоб целовала,
Так как мне тебя не любить!
Люблю тебя, ангел ты мой дорогой!
Да будет вовеки Господь Бог с тобой!1
И птицы подпевали ей, цветы танцевали на своих стеблях, а старые деревья кивали головами, как будто Оле Лукойе и им рассказывал истории.
Среда
Ой, какой ливень лил на улице! Яльмар слышал его шум даже во сне, а когда Оле Лукойе отворил окно, оказалось, что вода поднялась до самого наличника; там образовалось целое озеро, зато к дому причалил роскошный корабль.
— Хочешь отправиться в плавание? — спросил Оле Лукойе. — Ночью побываешь в дальних странах, а утром вернешься домой!
И вот Яльмар, одетый по-праздничному, уже стоит на палубе красавца корабля. Погода сразу же установилась отличная, и они поплыли по улицам мимо церкви — кругом было сплошное море. Они уплыли так далеко, что земля скрылась из глаз. В небе показалась стая аистов, которые тоже улетали из дома в теплые края. Они были в пути уже много-много дней, и один аист — он летел позади всех — почти лишился сил, крылья совсем отказывались ему служить, и вот он еще больше отстал и начал опускаться все ниже и ниже; еще несколько раз он взмахнул крыльями, но это не помогло. Он задел ногами за мачту, скользнул вниз по парусу — бух! — и приземлился на палубу.
Юнга схватил аиста и посадил в птичник, к курам, уткам и индюшкам. Бедняга стоял, уныло опустив голову.
— Хорош гусь! — сказали куры.
Индюк надулся, как только мог, и спросил, кто он такой, а утки попятились и закрякали, суетливо пихая друг друга.
Аист рассказал им о жаркой Африке, о пирамидах и страусах, которые носятся по пустыне, как дикие лошади; но утки ничего не поняли, они снова принялись пихаться.
— Ну, разве он не глуп?
— Конечно, глуп! — сказал индюк и громко закулдыкал.
Аист замолчал и погрузился в воспоминания о своей Африке.
— Какие у вас замечательные тонкие ноги! — проговорил индюк. — По чем аршин?
— Кряк, кряк, кряк! — засмеялись утки, но аист сделал вид, что ничего не слышал.
— Могли бы тоже посмеяться! — обратился к нему индюк. — Ведь остроумно было сказано! Но он, наверное, до подобного опуститься не может, ах, ах! Он слишком прост! Давайте развлекаться сами!
И куры закудахтали, а утки закрякали, ужас как это их рассмешило.
Яльмар подошел к птичнику, открыл дверцу, поманил аиста, и тот выпрыгнул на палубу. Успевшая отдохнуть птица, словно поклонившись Яльмару в знак благодарности, расправила крылья и полетела в теплые края. Куры продолжали кудахтать, утки крякать, а у индюка гребешок налился кровью.
— Завтра мы из вас суп сварим! — сказал Яльмар и проснулся — он снова лежал в своей кровати. Удивительное путешествие позволил ему совершить Оле Лукойе этой ночью!
Четверг
— Знаешь, что? — сказал Оле Лукойе. — Только не пугайся! Сейчас я покажу тебе мышку! — И он протянул к нему свою руку, в которой сидел прехорошенький зверек. — Она пришла пригласить тебя на свадьбу. Две мышки хотят этой ночью сочетаться законным браком. Они живут под полом кладовой твоей матери, прекрасное, говорят, жилье!
— Но как же я пролезу в мышиную норку? — спросил Яльмар.
— Положись на меня! — ответил Оле Лукойе. — Я тебя сделаю маленьким!
И он брызнул из своей волшебной спринцовки на Яльмара, который сразу начал уменьшаться в размерах, пока не стал величиной с палец.
— Теперь ты можешь одолжить мундир у оловянного солдатика, думаю, это вполне подходящий наряд, в гостях хорошо иметь бравый вид.
— Ладно! — согласился Яльмар и в мгновение ока был одет, как новенький оловянный солдатик.
— Не угодно ли будет вам сесть в наперсток вашей матушки, — сказала мышь, — и я буду иметь честь отвезти вас.
— Господи, стоит ли фрёкен так утруждать себя, — сказал Яльмар, и они отправились на мышиную свадьбу.
Сначала под полом они попали в освещенный гнилушками длинный проход с таким низким потолком, что только в наперстке и можно было по нему проехать.
— Правда, чудный аромат? — спросила мышка, что везла его. — Весь проход смазан салом! Нет ничего прекраснее!
Они вошли в свадебный зал; справа стояли мышки-дамы — они перешептывались и словно бы насмехались друг над другом, а слева, поглаживая лапками усы, — мышки-кавалеры. В центре же, в выгрызенной корке сыра, находились жених и невеста, которые безостановочно целовались на глазах у всех, потому что они были обручены и сегодня сыграют свадьбу.
Гости все прибывали и прибывали, мыши чуть не давили друг друга насмерть, поэтому жених с невестой стали в дверях, чтобы никто не мог ни войти, ни выйти. Весь зал, как и проход, был смазан салом — вот и все угощение, но на десерт присутствующим продемонстрировали горошину, на которой одна из младших родственниц новобрачных выгрызла их имена, то есть только две первые буквы. Просто чудо!
Все мыши объявили, что свадьба удалась на славу и они провели время в приятных разговорах.
Яльмар отправился домой. Он побывал в благородном обществе, для чего ему, правда, пришлось порядком съежиться, стать совсем крошечным и облечься в мундир оловянного солдатика.
Пятница
— Просто невероятно, скольким старым людям хотелось бы, чтобы я к ним пришел! — сказал Оле Лукойе. — Особенно тем, кто совершил какие-нибудь дурные поступки. «Милый, добрый Оле! — говорят он мне. — Мы не можем сомкнуть глаз, ночь напролет лежим без сна и глядим на все наши дурные дела. Они, словно противные маленькие тролли, сидят на краю кровати и брызгают на нас кипятком. Пожалуйста, приди и прогони их, чтобы мы могли поспать! — А потом тяжело вздыхают. — Мы с удовольствием тебе заплатим — спокойной ночи, Оле, деньги на окне!» Но я за деньги к людям не прихожу.
— Что у нас будет сегодня ночью? — спросил Яльмар.
— Не знаю, захочешь ли ты снова побывать на свадьбе? Другого рода, не такого, как вчера. Большая кукла твоей сестры, она одета в мужское платье и носит имя Герман, женится на кукле Берте; к тому же сегодня день рождения куклы, и будет много подарков!
— Да уж знаю! — сказал Яльмар. — Когда куклам бывают нужны новые наряды, сестра празднует их день рождения или справляет свадьбу! Такое уж сто раз бывало!
— А сегодня будет в сто первый; а сто первый раз — последний, поэтому и готовится что-то невиданное. Взгляни-ка!
Яльмар посмотрел на стол: там стоял картонный домик, окна в нем были освещены, а снаружи выстроились все оловянные солдатики, держа ружья на караул. Жених и невеста сидели на полу, прислонившись к ножке стола и пребывая в большой задумчивости — на то у них были все основания. Оле Лукойе, одетый в бабушкину черную юбку, венчал их. После завершения церемонии вся комнатная мебель запела в ритме побудки песенку, которую написал карандаш:
Затянем песенку дружней,
Как ветер пусть несется!
Хотя чета наша, ей-ей,
Ничем не отзовется.
Из лайки оба и торчат
На палках без движенья.
Зато роскошен их наряд —
Глазам на загляденье!
Итак, прославим песней их:
Ура! Невеста и жених!2
Молодым вручили подарки, а от еды они отказались — были сыты своей любовью.
— Поживем за городом или поедем за границу? — спросил молодожен.
За советом обратились к ласточке, много путешествовавшей, и к старой курице, высидевшей пять выводков цыплят. Ласточка рассказала о замечательных теплых странах, где зреют крупные, тяжелые виноградные гроздья, где воздух ласков и нежен, а горы окрашены в краски, о которых здесь и понятия не имеют.
— Зато у них нет кудрявой капусты! — сказала курица. — Я с моими цыплятами одно лето провела за городом, там был карьер, в котором мы могли копаться, а еще мы ходили в огород с капустой! Она была такая зеленая! По-моему, ничего красивее не бывает.
— Но ведь один кочан ничем не отличается от другого, — ответила ласточка. — И к тому же здесь временами стоит ужасная погода!
— Мы к этому привыкли! — сказала курица.
— Но здесь так холодно, страшные морозы!
— Для капусты это хорошо! — сказала курица. — И потом у нас тоже бывает тепло! Четыре года назад лето у нас продолжалось пять недель! Стояла такая жара, что нечем было дышать! Кроме того, у нас нет всех этих ядовитых гадов, как у них там! И разбойников нет! Тот, кто не считает нашу страну самой прекрасной, просто дрянь! Он недостоин жить в ней! — И курица заплакала. — Я тоже путешествовала! Проехала в кадке больше двенадцати миль! Довольствия мало!
— Да, курица — особа разумная! — сказала кукла Берта. — Мне тоже не нравится путешествовать по горам — сперва вверх, а потом вниз! Нет, мы отправимся за город, к карьеру, и будем гулять по огороду с капустой.
Так и случилось.
Суббота
— Ну, а теперь рассказывай истории! — сказал Яльмар, когда Оле Лукойе уложил его в постель.
— Сегодня у нас на это нет времени! — ответил Оле, раскрывая над ним свой зонтик. — Посмотри-ка на этих китайцев!
Зонтик был похож на большую китайскую чашу, расписанную голубыми деревьями и стрельчатыми мостиками, на которых стояли, кивая головами, маленькие китайцы.
— Нам надо к завтрашнему дню провести уборку во всем мире! — сказал Оле. — Завтра — святой день, воскресенье. Я должен отправиться на колокольню, проверить, отчистили ли церковные гномы колокола, чтобы они звучали красиво, потом на поля — посмотреть, сдул ли ветер пыль с травы и листьев. Но самая трудная работа, которая мне предстоит, — снять с неба все звезды и протереть их! Я собираю их в свой передник, но сначала каждую нужно пронумеровать, и дырки, в которых они сидят, тоже приходится нумеровать, чтобы звезды попали на свои места, иначе они не удержатся и у нас начнутся звездопады, один за другим!
— Послушайте, господин Лукойе! — сказал старый портрет, висевший на стене над кроватью Яльмара. — Я — прадедушка Яльмара, и я благодарен вам, что вы рассказываете мальчику всякие истории, но не вводите его в заблуждение. Звезды нельзя снять с неба и протереть! Звезды — такие же небесные тела, как наша Земля, тем-то они и хороши!
— Спасибо, прадедушка! — ответил Оле Лукойе. — Спасибо! Ты — старший в роду и всему голова. Но я постарше тебя. Я — старый язычник, римляне и греки называли меня Богом сновидений! Я имел и до сих пор имею доступ в самые знатные дома! И умею общаться и с детьми, и со взрослыми! Теперь сам рассказывай!
И Оле Лукойе ушел, прихватив зонтик.
— Теперь уж и мнения своего высказать нельзя! — отозвался старый портрет.
И тут Яльмар проснулся.
Воскресенье
— Добрый вечер! — сказал Оле Лукойе.
Яльмар кивнул ему, вскочил и перевернул прадедушкин портрет лицом к стене, чтобы тот больше не вмешивался в разговор, как вчера.
— А теперь расскажи мне истории про «пять зеленых горошин, которые жили в одном стручке», про «петушиную ногу, которая увивалась за куриной ногой», и про «штопальную иглу, которая была такой тонкой, что вообразила себя швейной иголкой».
— Хорошенького понемножку! — ответил Оле Лукойе. — Знаешь, я лучше покажу тебе кое-что! Я покажу тебе моего брата, его тоже зовут Оле Лукойе, но он никогда ни к кому не приходит больше одного раза. Но того, к кому приходит, сажает на свою лошадь и рассказывает ему истории. Он знает всего две — одна так бесподобно прекрасна, что и представить себе невозможно, а другая так ужасна и чудовищна, что... словами не описать!
И Оле Лукойе поднес маленького Яльмара к окну и сказал:
— Смотри, вот мой брат, второй Оле Лукойе! Люди зовут его также Смертью. Видишь, он совсем не такой отвратительный, каким его рисуют на картинках, в виде скелета! Нет, его одеяние расшито серебром, как самый красивый гусарский мундир, а за плечами развевается черный бархатный плащ! Смотри, как он галопирует!
И Яльмар увидел, как второй Оле Лукойе на всем скаку подхватывал и сажал на лошадь и старых, и малых, одних он сажал впереди себя, а других — позади. Но прежде неизменно спрашивал:
— А какие оценки у тебя по поведению?
И все отвечали:
— Хорошие!
— Мне надо самому посмотреть! — говорил он.
И они протягивали ему дневники с оценками. Тех, у кого стояло «очень хорошо» или «отлично», он сажал впереди и рассказывал им чудесную историю, а тем, у кого стояло «удовлетворительно» или «неудовлетворительно», приходилось садиться позади, и им он рассказывал ужасную историю. Они дрожали от страха и плакали, пытались спрыгнуть с лошади, но не тут-то было, потому что они сразу к ней прирастали.
— Но ведь Смерть — это прекрасный Оле Лукойе! — сказал Яльмар. — Я его нисколько не боюсь!
— И правильно делаешь! — ответил Оле Лукойе. — Только следи, чтобы у тебя всегда были хорошие оценки по поведению!
— Вот это поучительно! — пробормотал прадедушкин портрет. — Полезно все-таки иногда высказать свое мнение! — Он был доволен.
Вот и вся история про Оле Лукойе! А вечером пусть он сам расскажет тебе что-нибудь еще!
Примечания
«Оле Лукойе» (Ole Lukøie) — впервые опубликована в 1842 г. в третьем выпуске второго тома «Сказок, рассказанных детям» вместе со сказками «Эльф розы», «Свинопас» и «Гречиха». «Представление о существе, вызывающем у детей сон (Оле Лукойе — букв. Оле Закрой глаза), послужило единственным источником этой сказки». (См. Bemaerkninger til «Eventyr og historier», s. 387.)
1. Перевод А. и П. Ганзенов.
2. Перевод А. и П. Ганзенов.