Зима. Земля укрыта снегами, словно одета белым горным мрамором; небо высокое, чистое; ветер колючий, острый, как меч, выкованный подземными карликами; деревья похожи на белые кораллы, на миндаль в цвету; воздух свежий, бодрящий, как на альпийских вершинах. Прекрасна и ночь с игрою северного сияния и мириадами мерцающих звезд.
Налетают бури, собираются тучи, сыплют лебяжьим пухом; вьюжные вихри мчат хлопья снега, заметают овраги и дома, широкие поля и тесные улицы. Но мы сидим в уютной комнате, у жарко натопленной изразцовой печи, и кто-нибудь рассказывает о стародавних временах. Мы слушаем предание...
У самого моря высился могильный курган, и в полуночный час являлся на его вершине призрак погребенного героя — древнего короля. На лбу у него сиял золотой венец, волосы развевались на ветру, доспехи блистали железом и сталью. Печально склонив голову, он сидел и горестно вздыхал, словно истерзанный тяжкой мукой.
Однажды проплывал мимо корабль. Моряки бросили якорь и сошли на берег. Поэт-скальд, который был среди них, подошел к венценосному призраку и спросил:
— Отчего ты печален? Что гложет тебя?
— Никто не воспел мои дела, они свершились и канули в безвестность. Молва о них не разнеслась в песнях по свету, не достигла людских сердец, оттого-то и не нахожу я ни покоя, ни роздыху.
И поведал он о своих делах и великих подвигах, известных его современникам, но не воспетых, ибо не было тогда скальдов.
А старый песнопевец ударил по струнам арфы и запел о герое — о мужестве его юности, о силе зрелости, о величии добрых деяний. Мертвец просветлел лицом, точно облако, напоенное лунными лучами. В блеске и славе, ликующий и прекрасный вознесся призрак ввысь — и пропал, как сполох северного сияния. Остался только зеленый курган да камни, пустые, без надписей, без рун, а в вышине, в последних отзвуках арфы, словно ими и рожденная, порхала малая пташка, дивная певунья, чьи трели звонки, как посвист дрозда, преисполнены чувства, как сердце человека, как голос родины, внятный перелетным птицам. И полетела пташка над горами и долами, над полями и лесами, а была это бессмертная птица народных песен.
Мы слышим ее песню, слышим в своей комнате, сейчас, зимним вечером, когда за окном роятся снежные пчелы и свирепствует буря. Птица поет нам не только о подвигах героя, сладостно и нежно поет она о любви и верности на суровом Севере, и таких песен великое множество; напевами и словами рассказывает она о приключениях, ей, птице народных песен, подвластны и слово, и музыка, все, что рунами заложено под язык мертвеца, обретает голос, и внемлющий узнает свою родину.
В далекие времена язычников — викингов гнездом ей служила арфа песнопевца-барда. А в эпоху рыцарских замков, когда железный кулак владел весами правосудия, когда сила была единственным законом, а крестьянин имел не больше прав, чем собака, — где в ту пору находила убежище птица-песня? Жестокость и ничтожество о ней не помышляли. В башенной комнате, где жена владельца замка склонялась над пергаментом, записывала песни и предания, сидели на лавке то старушка из крытой дерном хибарки, то странствующий торговец-коробейник и вели рассказ, — вот там-то, у них над головою, порхала, щебетала и пела птица, которая не умрет, пока есть для нее на земле хоть малый приют. Птица народных песен.
Сейчас она поет для нас. За окном ночь и вьюга; а птица кладет руны нам под язык, и мы узнаём свою родину. В напевах птицы народных песен Господь говорит с нами на родном нашем языке, оживает память о давних временах, поблекшие краски свежеют, сказания и песни, как благотворный напиток, возвышают дух и мысли, и вечер оборачивается праздником Рождества. Кружат снежные вихри, потрескивает лед, буря правит бал, сила за нею, она — владыка, но не над нами.
Зима, ветер колючий, резкий, как меч, выкованный подземными карликами, кружат снежные вихри. Метель бушует, кажется, уже много дней и недель, весь город словно огромная снежная гора, — тяжкий сон зимней ночи. Все погребено, все исчезло, лишь золотой церковный крест, символ веры, поднимается над снежным курганом и блещет в синеве небес, на ярком солнце.
А над заснеженным городом летят небесные птицы, большие и малые, пищат, щебечут, поют как умеют, каждая на свой лад.
Перво-наперво является стая воробьев, они чирикают о всяких мелочах на улицах и в переулках, в гнездах и домах, им ведомы истории, что случались на крыльце и на задворках. «Мы знаем этот город, погребенный под снегом! — твердят они. — Тамошние жители сплошь сумасшедшие! Чив-чив!»
Черные вороны и вороны летят над белыми снегами. «Курган! Могильный курган! — кричат они. — Там внизу есть еще чем поживиться, есть добыча, вот что главное! Этак считает большинство там внизу, и это здор-рово, здор-рово!»
Дикие лебеди летят, шумя крылами, поют о прекрасном и великом, что возрастает еще в человеческих помыслах и сердцах там, в погребенном под снегом городе.
Это не смерть, жизнь кипит по-прежнему, мы слышим ее в звуках, что льются словно бы из церковного органа, завораживают нас подобно музыке из волшебного холма, подобно песням Оссиана, подобно шуму крыльев валькирий. Какая гармония! Она берет нас за душу, возвышает наши помыслы — мы слышим птицу народных песен! И вот сейчас, в этот миг, теплое дыхание Господа веет с высоты, по снежному холму бегут трещины, солнечные лучи проникают внутрь. Приходит весна, прилетают птицы, новые, другие птицы с теми же сокровенными песнями. Внемлите великой песне года: и владычество снежной бури, и тяжкий сон зимней ночи — все исчезает, все растворяется в дивных напевах бессмертной птицы народных песен.
Примечания
«Птица народных песен» (Folkesangens Fugl) — впервые опубликована в 1865 г. в альманахе «Фолькекалендер фор Данмарк».
...подобно музыке из волшебного холма, подобно песням Оссиана, подобно шуму крыльев валькирий... — Речь идет, очевидно, о популярной и по сей день музыке Вайсе к пьесе Й.Л. Хейберга «Волшебный холм» (Elverhøi, 1828.) Оссиан — легендарный воин и бард кельтов, живший, по преданию, в 3 в. Валькирии — в скандинавской мифологии воинственные девы, подчиненные Одину и участвующие в распределении побед и смертей в битвах.