В жарких странах солнце вправду жгучее! Люди там сплошь коричневые, а в самых жарких странах и того темнее — совсем негры. Однако именно в жаркие страны приехал из холодных краев некий ученый, он думал, что сможет бродить день-деньской, как на родине, но очень скоро распростился с этой привычкой. Люди здравомыслящие, и он в том числе, поневоле сидели в четырех стенах, а ставни на окнах и двери весь день держали закрытыми, отчего дома казались не то спящими, не то пустыми. Узкая улочка с высокими зданиями, на которой он поселился, с утра до вечера была залита солнцем — от зноя впору с ума сойти! Ученый из холодных краев, человек молодой, умный, чувствовал себя так, будто угодил в раскаленную печь. Он совершенно обессилел, исхудал, даже тень его съежилась, стала куда меньше, чем в родной стране, солнце и ее измучило. Оживали оба только вечером, когда солнце садилось.
Поистине отрадное зрелище: едва лишь в комнату приносили свечу, тень вытягивалась во весь рост, скользила вверх по стене, удлинялась так, что даже потолок занимала, расправляла члены, а все затем, чтобы набраться сил. Ученый выходил на балкон, расправлял члены и, когда в дивно прозрачном воздухе проступали звезды, вновь чувствовал себя полным жизни. На всех балконах в переулке — а в жарких странах у каждого окна есть балкон, — были люди, без воздуха-то никому не обойтись, даже тем, у кого кожа темная, словно красное дерево! Повсюду закипала жизнь. Сапожники, портные и вообще весь народ высыпал на улицу, со столами, и стульями, и свечами, да-да, их тут горело не меньше тысячи. Люди беседовали между собой, пели песни, прогуливались, кареты катили по мостовой, шагали ослики, позванивая колокольцами: динь-динь, динь-динь! Там под звуки псалмов хоронили усопших, здесь уличные мальчишки запускали шутихи, со всех сторон слышался перезвон церковных колоколов — словом, город шумел жизнью. Лишь в одном доме, как раз напротив квартиры ученого чужеземца, было совсем тихо, хотя в нем, без сомнения, кто-то жил, ведь на балконе цвели чудесные цветы, а они бы нипочем не смогли расти на таком жгучем солнце, если б их не поливали, — значит, дом все же обитаем. И дверь на балкон вечерами открывалась, но внутри было темно, по крайней мере в ближней комнате, однако откуда-то из глубины долетала музыка. Ученому чужеземцу эта музыка казалась бесподобной, хотя, возможно, думал он так просто оттого, что все в жарких странах находил бесподобным — кроме палящего солнца. Квартирный хозяин сказал ему, что знать не знает, кто живет в доме напротив, ведь людей там не видно, а что до музыки, то, на его вкус, она ужас какая унылая.
— Кто-то словно разучивает пьесу, слишком для него трудную, повторяет ее снова и снова и небось твердит себе: «Еще немного — и непременно получится!» — но ничего не выходит, сколько бы он ни упражнялся.
Однажды ночью ученый проснулся. Дверь балкона была открыта, штора колыхалась на ветру, и ему привиделось, будто от балкона напротив идет чудный свет, все цветы сияли дивными огненными красками, а средь цветов стояла прелестная стройная девушка и тоже словно лучилась светом, да так, что глазам вправду стало больно, открыл-то он их широко-широко и вдобавок едва успел пробудиться от крепкого сна. Ученый тотчас вскочил с постели, тихонько подкрался к балкону и выглянул из-за шторы, но девушка пропала, и свет пропал, и цветы угасли, хоть и сохранили прежнюю красу; дверь была приоткрыта, и из комнат долетала музыка, такая нежная и дивно прекрасная, что под звуки ее впору предаться сладостным мечтам. Сущее волшебство! Но кто же там живет? И как туда войти? В нижнем этаже сплошные торговые лавки, жильцам наверняка несподручно все время ходить через них.
Как-то вечером ученый сидел у себя на балконе, в комнате за спиною горел свет, поэтому неудивительно, что тень его перебралась на стену дома напротив, да-да, сидела там на балконе среди цветов и, когда ученый двигался, двигалась тоже, таков у нее обычай.
— Кажется, кроме моей тени, там нет ничего живого! — воскликнул ученый. — Вон как уютно ей сидится среди цветов! Дверь приоткрыта, и тень легко могла бы зайти внутрь, осмотреться, а потом рассказать обо всем, что видела. Право слово, не мешало бы тебе сделать доброе дело, — пошутил он. — Будь так любезна, зайди в комнаты. Ну как? Согласна? — И он кивнул своей тени, а та кивнула в ответ. — Тогда иди и непременно возвращайся!
Ученый встал, и тень его на балконе напротив тоже встала. Ученый отвернулся — тень тоже. Случись кому наблюдать эту сцену, он бы воочию увидел, как тень шагнула в приоткрытую дверь балкона напротив — в тот самый миг, когда ученый шагнул в свою комнату и опустил за собою длинную штору.
Наутро ученый вышел из дома — выпить кофе и почитать газеты.
— Что за притча?! — воскликнул он, едва оказался на солнце. — У меня нет тени! Значит, вчера вечером тень вправду ушла и не вернулась. Вот неприятность!
Огорчился ученый не столько оттого, что тень пропала, сколько оттого, что знал: есть одна история про человека без тени, известная в холодных краях всем и каждому, а стало быть, вернись он домой и расскажи о случившемся, народ примется твердить, что он просто обезьянничает, ну а подобные разговоры ему без надобности. Оттого-то он решил помалкивать — и рассудил вполне здраво.
Вечером ученый вышел на балкон и свечу у себя за спиной поставил, как положено, ведь он знал, что тени непременно нужен хозяин, но выманить ее не сумел: и в комочек сжимался, и во весь рост вытягивался, и хмыкал, и покашливал — нет тени, и все тут.
Досадно, конечно, однако в жарких странах все растет очень быстро, и дней через восемь ученый, к огромному своему удовольствию, заметил, что, когда выходит на солнце, из-под ног у него пробивается новая тень, то есть корень, как видно, уцелел. Спустя три недели тень достигла вполне сносных размеров, а когда ученый отправился домой, в северные края, она по пути все подрастала и в конце концов сделалась такой большой и длинной, что и половины ее было бы достаточно.
По возвращении ученый принялся писать книги о том, что на свете истинно, и благо, и прекрасно, — так шли дни и годы, много лет миновало.
И вот однажды вечером, когда ученый сидел у себя в кабинете, в дверь тихо постучали.
— Входите! — сказал он, но никто не вошел.
Тогда он сам отворил дверь и несказанно удивился, увидев перед собою до крайности худого господина, правда, изысканно одетого и, должно быть, состоятельного.
— С кем имею честь? — осведомился ученый.
— Н-да, так я и думал! — сказал пришелец. — Вы не узнаете меня! Я теперь куда материальнее, и плоть у меня имеется, и одежда. Вы-то навряд ли ожидали увидеть меня в этаком процветании. Не узнаете свою старую тень? Поди, и не ожидали, что я вернусь. После нашей разлуки дела мои шли отменно, я преуспел во всех отношениях. Могу откупиться от службы, коли надо!
И господин позвенел целой связкой драгоценных печаток, прицепленной к часам, и взялся рукой за массивную золотую цепочку, которую носил на шее, — брильянтовые перстни у него на пальцах так и засверкали! Да-да, чистая правда.
— Ничего не понимаю! — вскричал ученый. — Что это означает?
— Согласен, дело необычное, — сказала тень. — Но ведь и вы сами человек незаурядный, а я, как вам известно, с детства шел по вашим стопам. Когда вы сочли, что для меня настала пора в одиночку отправиться в широкий мир, я пошел своей дорогой и нахожусь теперь в превосходнейших обстоятельствах. Однако ж мне захотелось снова повидать вас, пока вы не умерли, ведь умереть-то вам придется! Захотелось и повидать еще разок здешние края, как-никак это моя родина, и я питаю к ней привязанность... Насколько мне известно, вы обзавелись новой тенью, так я, верно, в долгу перед вами или перед нею? Только скажите, будьте добры.
— Неужели это и вправду ты?! — воскликнул ученый. — Поразительно! Вот уж не думал не гадал, что старая тень может воротиться в облике человека!
— Говорите, сколько надобно заплатить, — продолжала тень, — я не люблю быть в долгу.
— Как ты только можешь говорить такое! — сказал ученый. — Что еще за долг! Ты свободен, как всякий другой! И я от души рад твоему счастью. Сядь, старый дружище, и расскажи хоть немного о том, что с тобою было и что ты увидел у соседей напротив там, в жарких странах!
— Что ж, расскажу, — отвечала тень, усаживаясь. — Но прежде обещайте, что, встретив меня в этом городе, никогда и никому не обмолвитесь, что я был вашей тенью! Ведь я намерен обручиться, мне прокормить семью проще простого, даже не одну.
— Будь спокоен, — сказал ученый, — от меня никто не доведается, кто ты на самом деле. Вот моя рука! Обещаю! У честного человека слово с делом не расходится!
— И у тени тоже! — подхватила тень, что было вполне ей под стать.
Вправду удивительно, до какой степени она стала человеком. Вся в черном, притом одежда из самого отменного черного сукна, лаковые сапоги и высокая шляпа, которая складывалась в плоский круг — донышко да поля. А уж о тех вещицах, что упоминались прежде, вообще говорить нечего: тут и печатки, и цепочка золотая, и бриллиантовые перстни. Да, одета тень была куда как хорошо, оттого и выглядела вполне человеком.
— Ну ладно, слушайте!
Со всей силы топнув лаковыми сапогами, тень поставила ноги на новую тень ученого, которая верным пуделем свернулась на полу. Может, она топнула от чванства, а может, просто хотела припечатать ее к полу, и новая тень совсем притихла и обратилась в слух, ведь ей очень хотелось узнать, каким таким способом можно освободиться и стать себе хозяйкой.
— Знаете, кто жил в доме напротив? — спросила тень. — Прекраснейшая из всех, сама Поэзия! Я пробыл там три недели, а словно бы прожил три тысячи лет и прочел все, что за это время сочинили и написали, да-да, так оно и есть. Я все видел и все знаю!
— Поэзия! — воскликнул ученый. — Верно, в больших городах она часто живет затворницей. Поэзия! Я видел ее лишь краткий миг, глазами, отуманенными сном. Она стояла на балконе и лучилась светом, точно полярные сполохи. Рассказывай же, рассказывай! Ты был на балконе, вошел в дверь и...
— Очутился в передней! — сказала тень. — Вы все время смотрели в переднюю. Света там не зажигали, и в сумраке виднелась открытая дверь, а за нею еще одна и еще — длинная вереница комнат и залов. Дальше покои были ярко освещены, от меня бы и следа не осталось, если б я отправился прямиком к прекрасной деве. Но я соблюдал осторожность, решил не торопиться, а это всегда полезно.
— Ну так что же ты видел? — спросил ученый.
— Я все видел и все вам расскажу, но — поверьте, дело тут отнюдь не в гордыне! — как человек свободный и просвещенный, к тому же занимающий солидное положение и весьма состоятельный, я бы предпочел, чтобы вы обращались ко мне на «вы».
— Простите великодушно! — сказал ученый. — Старая привычка — штука въедливая. Вы совершенно правы, и я постараюсь об этом не забывать. Ну а теперь вы расскажете мне все, что вам довелось увидеть?
— Конечно, — отвечала тень, — ведь я все видел и все знаю.
— Как же выглядели внутренние залы? — спросил ученый. — Как прохладный, свежий лес? Как божественный храм? Или эти залы походили на ясное звездное небо высоко в горах?
— Там было все! — сказала тень. — В глубь-то я не заходил, остался в сумраке передней комнаты, однако стоял там очень удобно, все видел и все знаю. Я побывал при дворе Поэзии, в передней.
— Но что же вы видели в огромных залах? Там расхаживали все божества древности? Единоборствовали давние герои? Играли и рассказывали свои грезы прелестные дети?
— Говорю вам, я там был и видел все, что можно увидеть. Попади вы туда, вы бы человеком не стали, а вот я стал! Вдобавок я познал свое глубинное естество, то, что заложено во мне от природы и роднит меня с Поэзией. Находясь при вас, я об этом не задумывался, однако вам ли не знать, что на восходе солнца и на закате я изрядно вырастал в размерах, а в лунном свете выглядел едва ли не отчетливее вас. Тогда я еще не разумел своей натуры, она открылась мне лишь в передней, и я стал человеком!.. Возмужалый вышел я оттуда, но вы уже оставили жаркие страны. Как человеку мне было совестно ходить в прежнем моем виде; требовались сапоги, и одежда, и весь наружный лоск, по которому распознают человека... И вот — вам я скажу, вы же не запишете это в книгу — я схоронился под юбкой пирожницы, которая даже не догадывалась, что она прячет. Выбирался я оттуда только вечером, бегал по улице в лунном свете, вытягивался вверх по стене, ведь это так приятно щекочет спину! Взбегал вверх и спускался вниз, заглядывал в окна на самой верхотуре, в зал и на крышу, заглядывал туда, куда никто заглянуть не мог, и видел то, чего никто не видел и не увидит. В сущности, мир так гнусен! Я бы нипочем не захотел быть человеком, если б не считалось, что это кое-что значит! Я видел такое, что и помыслить невозможно, — сказала тень, — у женщин, у мужчин, у родителей и у милых, очаровательных детей, видел такое, чего людям знать никак нельзя, но ужасно хочется знать, — соседскую пакость. Выпускай я газету, ее бы все поголовно читали, однако ж я писал непосредственно этим самым лицам, и всеми городами, где я появлялся, овладевал ужас. Люди страшно меня боялись и чертовски уважали. Профессора присваивали мне профессорское звание, портные дарили новую одежду, я прекрасно экипирован! Монетчики чеканили для меня монету, а жены их твердили, что я очень мил! В результате я стал таким, каков я сейчас! Засим позвольте откланяться, вот моя карточка, я живу на солнечной стороне и в дождливую погоду всегда дома! — С этими словами тень удалилась.
— Н-да, удивительная история! — сказал ученый.
Минуло много лет, и тень снова пришла к нему.
— Как дела? — осведомилась она.
— Ах, — вздохнул ученый, — я пишу об истине, и благе, и красоте, но никто и слушать не желает, я просто в отчаянии, потому что болею об этом душой.
— А я нет! — сказала тень. — Я тучнею, а как раз к этому и должно стремиться. Вы совершенно не разумеете, что к чему в этом мире. Того гляди захвораете. Надо бы вам куда-нибудь съездить. Летом я намерен отправиться в путешествие, хотите составить мне компанию? Спутник мне бы не помешал! Хотите сопровождать меня — как тень? Я буду очень рад иметь вас рядом и оплачу путешествие!
— Это уж слишком! — воскликнул ученый.
— Как посмотреть, — сказала тень. — Путешествие, безусловно, пойдет вам на пользу. А согласитесь стать моею тенью, так все в дороге будете получать даром!
— Безрассудная затея! — воскликнул ученый.
— Но ведь и мир безрассуден, — возразила тень, — и таким останется.
Засим она ушла.
Ученому жилось и впрямь плоховато, печали и заботы неотступно преследовали его, а все, что он говорил об истине, о благе, о красоте, для большинства было что розы для свиньи. И в конце концов он совершенно расхворался.
— Посмотришь на вас — форменная тень! — говорили ему люди, а он испуганно вздрагивал, потому что кое о чем вспоминал.
— Вам надобно съездить на воды! — сказала тень, зайдя навестить его. — Ничего другого не остается. Возьму вас с собой по старому знакомству. Я оплачу поездку, а вы обо всем напишете да и развлечете меня немножко в дороге. Мне тоже надобно на воды, борода растет не так, как следует, это опять-таки недуг, а без бороды никак нельзя! Будьте же благоразумны, примите мое предложение, ведь, в конце концов, мы поедем как товарищи!
И они отправились в путь — тень хозяином, а ее хозяин тенью. Вместе они ездили в экипаже и верхом, вместе гуляли — бок о бок или друг за другом, смотря где стояло солнце. Тень всегда занимала хозяйское место, ученый же об этом не слишком задумывался, он был человек добросердечный, необыкновенно мягкий и приветливый, и вот как-то раз он сказал тени:
— Коль скоро мы заделались попутчиками, а вдобавок выросли вместе, не выпить ли нам на брудершафт? Перейдем на «ты», как подобает добрым друзьям!
— Что вы такое говорите! — воскликнула тень, которая и была теперь подлинным хозяином. — Сказано, конечно, искренне и с благими намерениями, и я отвечу тоже искренне и благожелательно. Вам ли, ученому, не знать, сколько в природе удивительного. Одни люди не выносят прикосновения к серой бумаге, от этого им становится дурно. Такое же ощущение испытываю и я, когда вы говорите мне «ты». Меня словно прижимает к земле, на прежнее мое место подле вас. Как видите, дело в ощущении, а не в гордыне. Я не могу разрешить вам обращаться ко мне на «ты», однако охотно стану называть на «ты» вас и так хотя бы отчасти выполню ваше пожелание.
И тень стала звать своего давнего хозяина на «ты».
«Вот так так! — думал ученый. — Я должен говорить «вы», а он со мной на «ты»!» Однако, хочешь не хочешь, терпел.
Наконец они прибыли на воды, где собралось многочисленное общество, в том числе некая красавица принцесса, страдавшая чересчур острым зрением — ужасный недуг, право слово.
Она тотчас заметила, что вновь прибывший отличается от всех остальных.
— Он приехал сюда якобы затем, чтоб борода лучше росла, но я-то вижу подлинную причину: он не отбрасывает тени.
В ней проснулось любопытство, и на прогулке она не замедлила вступить с незнакомцем в разговор. Принцессам нет нужды соблюдать церемонии, вот она и сказала напрямик:
— Ваш недуг в том, что вы не отбрасываете тени.
— Ваше королевское Высочество, безусловно, на пути к выздоровлению! — отвечала тень. — Мне известно, что вы страдаете чересчур острым зрением, но все уже позади, вы излечились! Дело в том, что тень у меня весьма необычная. Видите эту персону, которая неотлучно меня сопровождает? У других людей тень самая обыкновенная, мне же обыкновенное не по вкусу. Слугам нередко шьют ливреи из лучшего сукна, нежели хозяйское платье, а я вот нарядил свою тень человеком! Как видите, даже тенью ее снабдил. Это стоило больших денег, но мне нравится быть оригинальным!
«Неужели? — подумала принцесса. — Неужели я вправду излечилась? Этот курорт действительно лучший из всех! Воды в наше время обладают поистине чудодейственной силой. Но домой я не поеду, ведь самое интересное только начинается, вдобавок незнакомец очень мне по душе. Лишь бы борода у него не отросла, а то ведь уедет!»
Вечером принцесса и тень танцевали в большом бальном зале. Девушка порхала, как перышко, а тень была и того легче, танцевать с таким кавалером ей никогда не случалось. Она рассказала, откуда родом, и кавалер сообщил, что эта страна ему знакома, он там был, однако ее дома не застал, она куда-то уезжала. Поскольку же он заглядывал там в окна, и в верхние, и в нижние, то кое-что подсмотрел и мог поддержать беседу, подпустить намек, а принцесса диву давалась: человека мудрее его, поди, на всем свете не сыщешь! Его познания произвели на нее огромное впечатление, и во время следующего танца она уже влюбилась, и тень тотчас это заметила, потому что принцесса мечтательно глядела как бы сквозь нее. Когда они танцевали в третий раз, принцесса едва ему не призналась, но была осмотрительна, подумала о родной стране, о королевстве и о многих людях, которыми ей предстоит властвовать.
«Он человек умный, — сказала она себе, — это хорошо! И танцует превосходно, это тоже хорошо! Но не менее важна глубина познаний. Надо его проэкзаменовать».
И она принялась задавать ему самые что ни на есть трудные вопросы, на которые не знала ответа. Тень посмотрела на нее со странным выражением.
— Вы не в состоянии ответить! — воскликнула принцесса.
— Я все это знаю с детских лет и думаю, даже моя тень там, у двери, может дать ответ!
— Ваша тень? Весьма удивительно.
— Ну, конечно, утверждать со всею определенностью я не могу, но вполне допускаю, ведь она столько лет сопровождала меня и многому научилась, так что вполне возможно! Однако, Ваше королевское Высочество, позвольте сказать вам, она очень гордится, когда ее принимают за человека, а чтобы привести ее в надлежащее настроение — только тогда она даст хороший ответ, — с нею нужно обращаться в точности как с человеком.
— Мне это по душе! — воскликнула принцесса.
И она подошла к ученому, стоявшему у двери, и заговорила с ним о солнце, и луне, и о людях, каковы они внутри и снаружи, и на все он отвечал умно и хорошо.
«Если его тень так мудра, то каков же он сам! — думала принцесса. — Для народа и державы будет сущим благословением, если я выберу его в мужья, а именно так я и сделаю!»
Вскоре они обо всем договорились, принцесса и тень, но решили сохранить свой уговор в тайне, пока принцесса не вернется в родную страну.
— Никому ни слова, даже моей тени! — предупредила тень, и на то у нее были причины.
Наконец они приехали в страну, где правила принцесса, когда бывала дома.
— Послушай, мой добрый друг! — сказала тень ученому. — Я достиг такого счастья и могущества, какое только возможно, и для тебя тоже хочу сделать кое-что особенное! Ты будешь всегда жить у меня во дворце, ездить со мною в моей королевской карете и получать в год сто тысяч ригсдалеров. Но за это ты должен позволить всем и каждому называть тебя тенью и не вправе никому говорить, что когда-то был человеком, а раз в году, когда я буду сидеть перед народом на солнечном балконе, тебе придется лежать у моих ног, как и подобает тени. Знай же, я женюсь на принцессе, и нынче вечером состоится бракосочетание.
— Нет, это и впрямь уже слишком! — воскликнул ученый. — Я не желаю! И не стану этого делать! Ведь это значит — обманывать и всю страну, и принцессу! Я все расскажу — и что я человек, и что ты тень, всего-навсего переодетая человеком!
— Никто тебе не поверит! — сказала тень. — Будь благоразумен или я кликну стражу!
— Я сейчас же иду к принцессе! — сказал ученый.
— Первым к ней пойду я, а ты отправишься под арест!
Так и вышло, ведь стража повиновалась тени, зная, что такова воля принцессы.
— Ты дрожишь! — сказала принцесса, когда тень вошла в ее покои. — Что-то случилось? Сегодня вечером тебе никак нельзя хворать, ведь у нас свадьба.
— Я испытал самое ужасное, что только может быть! — воскликнула тень. — Представь себе... да, бедняжка тень и впрямь слаба на голову... представь себе, моя тень сошла с ума, думает, что она человек, а я — ты только представь себе! — я ее тень!
— Какой ужас! — вскричала принцесса. — Надеюсь, ее посадили под замок?
— Разумеется! Боюсь, она никогда не поправится.
— Бедняжка тень! — вздохнула принцесса. — Какая горькая доля выпала ей. Было бы поистине благодеянием избавить ее от той малой толики жизни, какой она обладает. Если хорошенько подумать, то, мне кажется, просто необходимо втихомолку отправить ее на тот свет!
— Н-да, тяжкая задача! Она была верным слугою! — сказала тень и тоже словно бы вздохнула.
— Вы такая благородная натура! — воскликнула принцесса. Вечером весь город сиял огнями, пушки палили: бум! — а солдаты брали ружья «на караул». Вот уж была свадьба так свадьба! Принцесса и тень вышли на балкон показаться народу и еще раз услышать громкое «ура».
Но ученый ничего этого не слышал, ведь его лишили жизни.
Примечания
«Тень» (Skyggen) — впервые опубликована в 1847 г. (См. примеч. к сказке «Старый уличный фонарь».) «Замысел «Тени» возник во время летнего пребывания в Неаполе (1846 г.), но записана она была лишь в Копенгагене». (См. Bemaerkninger til «Eventyr og historier», s. 390.)
...есть одна история про человека без тени... — Речь идет о новелле-сказке немецкого романтика А. Шамиссо (1781—1838) «Живительная история Петера Шлемиля» (1814.)