Самый священный день среди дней нашей жизни — это тот, в который мы умираем; это наипоследний день, священный день великого преображения. Ты когда-нибудь задумывался по-настоящему, всерьез об этом неотвратимом, заведомо последнем часе нашем здесь, на земле?
Жил человек, что называется, строгой веры, поборник буквы, которая была ему законом, ревностный слуга Бога Ревнителя.
И вот у его постели встала Смерть. Смерть со строгим небесным ликом.
— Время исполнилось, ты отправишься со мной! — сказала Смерть и коснулась своими ледяными пальцами его ног, и ноги оледенели; она прикоснулась к его лбу, потом к сердцу, отчего сердце разорвалось, и душа последовала за Ангелом Смерти.
Но в считанные перед тем секунды, при запечатлении ног, лба и сердца, на умирающего, словно тяжелые морские валы, нахлынуло все, что принесла и пробудила жизнь. Так, кидая взгляд на головокружительную бездну, человек молниеносно охватывает мыслью неизмеримый путь; так человек обнимает взглядом неисчислимое множество звезд, узнавая светила и миры в далеком пространстве.
В такой миг трепещет объятый ужасом грешник и не видит, куда ему приклониться, он словно бы проваливается в бесконечную пустоту! Праведник же приклоняет голову к Богу и предает себя, как дитя, Божьей воле.
Но умирающий был душой не дитя, он чувствовал себя мужем; он не трепетал, подобно грешнику, ибо почитал себя праведником. Религиозные обряды соблюдал он во всей их строгости; миллионы, знал он, пойдут широким путем к осуждению; он предал бы их тела огню и мечу — души их уже загублены, и навеки!.. Его же путь вел теперь на небо, где врата ему отворит милосердие, обещанное милосердие.
И душа отправилась с Ангелом Смерти, в последний раз посмотрев на ложе, где в белом саване лежала бренная оболочка, чуждый отпечаток ее «я». И они летели и шли — словно бы через огромную залу и вместе лес; природа была подстрижена, выпрямлена и подвязана, сделана регулярной, искусственной, наподобие старинных французских садов; тут был маскарад.
— Се жизнь человеческая! — сказал Ангел Смерти.
Все здесь были целиком или отчасти переодетыми, и те, кто щеголял в бархате и золоте, совсем необязательно были самыми знатными и могущественными, а те, кто ходил в простом платье, — бедными и худородными. Странный то был маскарад, и, что всего удивительнее, под своею одеждой они друг от друга что-то тщательно прятали; при этом один дергал другого за платье, отпахивая полу, чтоб скрытое стало явным, и тогда наружу высовывалась звериная образина, у кого это была ухмыляющаяся обезьяна, у кого — уродливый козел, скользкая змея или же рыба с тусклою чешуей.
То был зверь, что сидит во всех нас, зверь, сросшийся с человеком, и он подпрыгивал и подскакивал и рвался наружу, и каждый удерживал его под полою, в то время как другие отдергивали ее и кричали: «Видишь?! Смотри же! Это он! Это она!» — и всякий старался обнажить убожество остальных.
— А что был за зверь у меня? — спросила странствующая душа.
И Ангел Смерти указал прямо перед собою на мужскую фигуру с гордой осанкой, голову ее окружал нимб, переливающийся разными красками, но у сердца этого человека прятались птичьи ноги, павлиньи ноги; нимб был всего лишь пестрым павлиньим хвостом.
И на всем их пути большие птицы мерзко кричали с деревьев; внятными человеческими голосами кричали они: «Эй, странник в долине смерти! Ты помнишь меня?» — то были все злые помыслы и желания дней его жизни, которые теперь кричали ему: «Помнишь меня?»
И душа было задрожала, ибо она узнала эти голоса, эти злые помыслы и желания, что против нее свидетельствовали.
— Во плоти нашей, в злой природе нашей нет места добру! — сказала душа. — Но мысли мои не стали делами, я не оставила по себе злых плодов!
И она убыстрила шаг, желая поскорей удалиться от мерзких криков, но большие черные птицы кружили над нею и не переставая кричали, словно хотели, чтоб их услыхал весь мир; и она помчалась, словно гонимая лань, беспрестанно натыкаясь на острые кремни, которые резали ей ступни и причиняли боль.
— Откуда здесь эти острые камни? Они покрывают землю подобно палой листве!
— Это каждое неосторожное слово, которое ты обронил и которое ранило сердце твоего ближнего куда глубже, чем эти камни сейчас ранят твои ступни.
— Мне это было невдомек! — сказала душа.
— Не судите, да не судимы будете! — раздалось в воздухе.
— Все мы грешили! — сказала душа, ободрясь. — Я соблюдала Закон и Евангелие, я делала что могла не в пример иным!
И вот они очутились у небесных врат, и стоящий на страже у входа ангел спросил:
— Кто ты? Скажи мне, какой ты веры, и покажи ее из дел твоих.
— Я строго исполняла все заповеди! Я выказывала смирение перед всем миром, и я ненавидела и преследовала грех и грешников, тех, кто идет широким путем к вечному осуждению, будь это в моих силах, я бы хоть сейчас предала их огню и мечу!
— Выходит, ты из тех, кто верует в Магомета! — промолвил ангел.
— Я?! Никогда!
— Взявший меч от меча и погибнет, говорит Сын Божий! Ты не Его веры. Быть может, ты сын Израиля, который повторяет за Моисеем: «Око за око, зуб за зуб!»? Сын Израиля, чей Бог Ревнитель есть лишь Бог твоего народа!
— Я — христианин!
— По вере твоей и делам твоим я того не вижу. Учение Христа есть примирение, любовь и милосердие!
— Помилуй! — раздалось в бесконечном пространстве, и небесные врата отворились, и душа воспарила к открывшемуся ей великолепию.
Но оттуда исходил столь ослепительный, столь пронзительный свет, что душа отпрянула, словно над нею занесли меч; и лилось столь нежное и берущее за сердце пение, его не описать никакими земными словами, и душа затрепетала и низко-пренизко склонилась, но небесный свет пронизал ее, и она почувствовала и ощутила то, чего никогда прежде не ощущала, — бремя своей гордыни, своего жестокосердия и греха... Она прозрела.
— Все то доброе, что я делала на земле, я делала по необходимости, а вот злое... по своей воле!
И, ослепленная чистым небесным светом, душа бессильно поникла, скорчилась чуть ли не в три погибели; удрученная, не готовая войти в Царство Небесное, думая о суровом праведном Боге, она не осмеливалась вымолвить: «Помилуй!..»
И тут милосердие было явлено, нежданное милосердие.
Все бесконечное пространство было — Царство Божие, где струилась неисчерпаемым источником любовь Божия.
— Да будешь ты святою, прекрасною, любящею и вечною, человеческая душа! — пели звонкие голоса.
Так и мы, все мы, в наипоследний день земной нашей жизни, подобно этой душе, отпрянем назад, трепеща перед блеском и великолепием Царства Небесного, низко склонимся и, смиренно падая ниц, поддерживаемые Его любовью, Его милосердием, все же подымемся и воспарим в новые сферы, и, сделавшись чище, лучше и благороднее, приблизимся наконец к сияющему великолепию, и, укрепленные Им, сумеем войти в вечный свет.
Примечания
«В наипоследний день» (Paa den yderste Dag) — впервые опубликована в 1852 г. (См. примеч. к истории «История года».)
«Не судите, и не судимы будете!» — Цитата из Евангелия от Матфея (7, 1—2).
«Взявший меч, от меча и погибнет...» — Неточная цитата из Евангелия от Матфея (26, 52).
«Око за око, зуб за зуб!» — Ветхозаветная цитата (Левит 24, 20).