Король всех сказочников. Так называли Андерсена еще его современники. Но нельзя забывать, что и в своей родной Дании, и за ее пределами он был известен еще и как автор целого ряда романов и пьес, как автор замечательных стихов и путевых очерков. К тому же, он оставил множество дневников и несколько книг воспоминаний.
Постепенно слава Андерсена-сказочника затмила остальные его достижения. А ведь в начале творческого пути популярность ему принесли именно романы, сказки же он считал всего лишь безделками, не имеющими отношения к серьезной литературе. И только гораздо позже оценил уникальные возможности данного жанра, вознеся сказку на вершину литературного Олимпа как «самое поэтическое явление во всем необъятнейшем царстве поэзии».
Это не означает, однако, что Андерсен с годами охладел к иным жанрам. Он по-прежнему писал много и разнообразно, выступая едва ли не во всех литературных ипостасях: и новые его романы, и пьесы (особенно пьесы-сказки), и стихи, и мемуары пользовались успехом.
Путевые очерки, безусловно, занимают особое место в творческом наследии писателя. Ведь путешествовал Андерсен очень много, гораздо больше остальных своих коллег. Объездил почти всю Европу, побывал в Северной Африке и Малой Азии. Свою страсть к путешествиям он объяснял следующим образом: «Я устроен так, что в людской сутолоке или под влиянием быстро меняющихся впечатлений нахожу покой и душевный отдых, необходимые мне для творчества»1. Эти странствия были и «частью повседневной работы и образом жизни», и «освежающим купанием», после которого Андерсен «чувствовал себя моложе и сильнее». На его счету — двадцать девять путешествий. Далеко не все он описал в своих книгах, но все они, так или иначе, повлияли на становление его личности. Ведь эти странствия не просто расширяли кругозор, но были мощным стимулом к творчеству. Словно губка, он впитывал в себя увиденное и (как читатель сам сможет убедиться) весьма искренне и проникновенно излагал свои ощущения.
В путевых очерках Андерсена не стоит искать описания общественно-политической ситуации в той или иной стране. Он не участвовал в политических дискуссиях своего времени и не был публицистом. Достоинства Андерсена совсем иного свойства: невероятно острая наблюдательность, очень личностное и поэтическое восприятие мира, счастливый дар сочетать высочайший пафос с лиризмом и лукавым юмором.
Скорее всего, именно благодаря этой пылкой искренности, исповедальности путевые очерки Андерсена так полюбились читателям. Наиболее популярными (и справедливо) стали «Теневые картины. Из путешествия по Гарцу и Саксонской Швейцарии» (1831), «Базар поэта» (1842), и конечно же — «В Швеции» (1851).
Некоторые фрагменты из книг «Базар поэта» и «В Швеции», небольшие по объему и сю-жетно самостоятельные, Андерсен впоследствии включил в собрание своих сказок и историй. Это «Бронзовый вепрь», «Побратимство», «Роза с могилы Гомера», «Птица Феникс», «Бабушка», «Кукольник», «Одна история», «Немая книга».
Созданные уже на склоне лет «В Испании» (1863) и «Посещение Португалии» (1866), в художественном отношении заметно уступают более ранним путевым заметкам. Поток торопливых, словно сделанных на ходу записей, — вот как выглядит рассказ об этих путешествиях. Писатель и сам это понимал. «Мимолетно записанные воспоминания» — такова его собственная оценка «Посещения Португалии».
Первой была книга о Германии, которую Андерсен посетил летом 1831 г., «Теневые картины». И в этом интригующем названии, и в самой манере изложения чувствуется сходство с «Путевыми картинами» Гейне, который оказал на Андерсена огромное влияние, пожалуй, не меньшее, чем Вальтер Скотт и Гофман: «эти писатели были восприняты мною так, что я почувствовал себя плотью от их плоти и кровью от их крови»2.
Как и блистательному стилисту Гейне, Андерсену подвластны неожиданные и почти неуловимые переходы от романтического пафоса к иронии и наоборот. Непринужденно-шутливый тон в начале «Картин» в какой-то момент с изящной непринужденностью вдруг сменяется серьезным, и автор обещает вести свой рассказ «очень просто, без всяких прикрас», всецело сосредоточившись на окрестных ландшафтах. Надо сказать, благодаря удивительной полноте и остроте восприятия Андерсена, особой образности языка и тональности, ландшафты эти всегда завораживают и восхищают, идет ли речь о «великолепном виде, открывающемся с Саксонских гор», или о «быстрой Эльбе, катящей свои желтые воды через оживленный Дрезден с его высокими башнями и куполами».
Примечательно, что Андерсен непременно посещал в своих поездках не только известные достопримечательности, но и кладбища, ибо упоение красотой жизни было для него неотделимо от размышлений о смерти, «дающей нам покой и отдых». Философские раздумья сменяются изложением местных легенд, в том числе и о визите доктора Фауста в кабачок Ауэрбаха в Лейпциге. Впрочем, об этом упоминается вскользь. Рассказчик не осмеливается предлагать образованной публике то, что ей и так хорошо известно...
Именно в этом путешествии произошли две особо памятные сердцу автора встречи — в Дрездене с Людвигом Тиком, который первым среди иностранных писателей благословил Андерсена на занятия литературой, и в Берлине — с Адельбертом фон Шамиссо, он первым стал переводить его сочинения на немецкий.
Увлекательно и остроумно написанная, книга сразу же приковала к себе внимание и вскоре была переведена на немецкий и английский языки. Успеху способствовало и то, что датчане уже были знакомы с образцами «путевой прозы». Многие зачитывались «Путешествием на Восток» Альфонса де Ламартина (1830, датск. пер. 1838). Оно и самому Андерсену показалось «в высшей степени интересным». Ему понравилось, как изображены восточный быт и обычаи, к тому же, представления французского коллеги об устройстве мира во многом совпадали с представлениями самого Андерсена. «Я люблю Ламартина. Он большой писатель, протягивающий мне руку из другой части света».
Но вот немецкий беллетрист Х.Л. Пюклер-Мускау, автор книги «Путешествие Земилассо в Северную Африку» (1835), Андерсена разочаровал: «Во-первых, он знаменит не по заслугам, во вторых, он плохо описал Восток. Я бы это сделал намного лучше».
А в 1840 г. Андерсен тоже отправился на Восток. Путешествие длилось почти девять месяцев. За это время он посетил Германию, Италию, Грецию, Турцию и Балканы.
Благодаря этому долгому странствию появилась на свет одна из самых больших его «путевых» книг — «Базар поэта», где наряду с дорожными впечатлениями изложены взгляды писателя на литературу и искусство.
В «Базаре поэта» читатели снова убедились в том, что Андерсен мастерски передает не только облик каждого из посещаемых городов, но и характер: будь то «почтенный старый и в то же время современный Нюрнберг» или «беспокойно растущий на пологих берегах Изара Мюнхен».
Передвигался Андерсен главным образом в дилижансе. Но часть Германии впервые преодолел на поезде. И с восторженным изумлением описывает новые ощущения: «...сначала медленно, словно детская рука тащит его на веревочке, набирающего скорость; но ты этого и не замечаешь, преспокойно читая себе книгу, потому что вагоны скользят по рельсам, словно сани по гладкому снегу; и только потом, выглянув в окно, видишь, что мчишься вперед, точно вагоны запряжены горячими конями, несущимися вскачь, а потом еще быстрее и быстрее, будто летишь на крыльях ветра».
И далее следует столь характерное для Андерсена прославление человеческого разума, который способен творить и прекрасные поэтические фантазии, и земные реальные чудеса.
Италия поразила Андерсена необыкновенной гармонией буквально во всем: «...Красота и грязь. И хотя верно говорят, что в мире нет совершенства, воистину здесь совершенно и то и другое». Во время плавания по «ослепительно синему, словно кусок бархата» Средиземному морю Андерсен наслаждается видом гор Неаполитанского залива, вулкана Стромболи, величественной вершины Этны.
Греция наполняет его сердце благоговением, «ведь каждый холм, каждый камень говорит о великих событиях, перед которыми кажутся ничтожными наши житейские невзгоды». Разумеется, это относится, прежде всего, к античной Элладе, но его волнует и судьба современной Греции, только что завершившей борьбу против турецкого владычества. И все же самое главное — увиденное воочию: дивная природа, напоминающая красоты Швейцарии, живописные развалины храма Парфенона на Акрополе, держащиеся с царственным достоинством нищие жители страны.
В Константинополе он застает празднование рождества Магомета: шествие султана в мечеть, пестрые, празднично разодетые толпы народа, роскошное изобилие восточного базара и вечерняя иллюминация города просто ошеломляют.
Да, безусловно, Андерсену очень дороги именно живые, непосредственные впечатления, в них он всегда черпал и нужный материал, и вдохновение...
1849 год. Андерсен снова собирается в путь. На этот раз в соседнюю Швецию. Возможно, на выбор маршрута существенно повлияли политические события. Ведь в 1848 году началась первая датско-прусская война за Шлезвиг-Гольштейн, и дорога на юг, в места традиционного паломничества датских писателей, в частности, в Италию, возможно, показалась Андерсену слишком опасной.
В Швеции он до этого бывал дважды. В книге «Сказка моей жизни» подробно говорится о первом посещении Стокгольма, в 1837 году. Как раз тогда произошла очень значимая для Андерсена встреча: во время плавания по озеру Венерн он познакомился со знаменитой шведской писательницей Фредрикой Бремер, с которой впоследствии вел долгую переписку. Второй визит состоялся через три года, в 1840-м, знакомые студенты пригласили его в свой университет в городе Лунде. На обеде, устроенном в честь гостя, один из них произнес: «Когда Вас станут чествовать на родине и в других странах Европы, вспомните, что первыми чествовали Вас лундские студенты»3.
Весной 1849 г. Бремер навестила Андерсена в Копенгагене и пригласила его в Швецию, посоветовав на этот раз непременно побывать в провинции Даларна.
И вскоре Андерсен плыл знакомым маршрутом по водной системе из Гётеборга в Стокгольм. Далее он, вняв советам своей приятельницы, отправился на северо-запад страны в провинцию Даларна, обогнул озеро Сильян и только после этого двинулся в обратный путь. Именно в этом — трехмесячном — путешествии был собран материал для книги «В Швеции». Андерсен работал над ней «самым тщательным образом», и в ней ярче, чем в остальных «путевых» книгах, проявились особенности его дарования: «красочные описания природы, сказочный элемент, юмор и лиризм — насколько последний может вылиться в прозе»4.
Андерсен не хотел ограничиться традиционным для подобных изданий описанием природы и известных достопримечательностей, ему было важно раскрыть свои самые сокровенные мысли и чувства, поэтому он включил в свое повествование ряд аллегорических этюдов. Далекое прошлое и современность, попытки предугадать будущее человечества, задачи науки и искусства, Вера и Бессмертие, Добро и Зло — вот предметы его раздумий, к этим понятиям он возвращается вновь и вновь, заставляя и нас задуматься об извечных тайнах бытия.
В дорожные впечатления вплетаются то воспоминания, то причудливые образы, сотворенные фантазией рассказчика, исследователя и сказочника одновременно... И мы в который уже раз убеждаемся, что художнику дано воспринимать мир гораздо более полно, что мир этот невероятно емок и многомерен. Андерсен так описывает далекое прошлое, словно и сам там когда-то жил, а рассуждения о будущем, видимо, поражали современников дерзостью и глубиной.
Суровая природа Швеции пленила Андерсена: и пенные водопады, и скалистые острова среди больших озер с каменными валунами, и растущие на этих островах редкие деревья... В его повествовании провинция Даларна и озеро Сильян настолько притягательны, что после выхода книги многие скандинавские художники устремились туда на этюды...
Андерсен описывает не просто дикую красоту изрезанного шхерами восточного побережья Швеции, он как бы воскрешает для нас былое: «Эти воды, эти скалистые острова и берега видели героев, более гораздых на подвиг, чем на доброе дело, они заносили для смертельного удара секиру, что звалась Свистящею Великаншей. Сюда приходили на своих кораблях викинги; вон на том мысу чинили они береговой раз-бой, забивали и угоняли пасущийся скот...»
Писатель напоминает, что Швецию когда-то заселили спустившиеся с азиатских гор «священные боги» асы. «Эту чудесную страну» прославили великий ученый Карл Линней, король-воин Карл XII, знаменитая певица, «шведский соловей» Йенни Линд, покорившая сердце самого Андерсена.
Он напоминает и о том, что жители современной Швеции — это потомки и наследники могучих и доблестных викингов. Что история ее полна драматизма и борьбы.
Древняя Вадстена с ее замком, породившие множество легенд и преданий о жестоких рыцарских временах, Упсальский замок, хранящий тайны короля Эрика XIV, народные восстания в провинции Даларна в ту пору, когда «датчанин <...> худо поступал в стране шведа», — все это памятники и приметы воинственного прошлого. Надо сказать, оно не вызывает у Андерсена безоговорочного восторга. Черты прошлого в настоящем подчас его удручают. Осмотрев тюрьму в Мариестаде, с какой горькой иронией он замечает: «Надобно прочесть о застенках инквизиции, о скованных одною цепью каторжниках <...> о пышущих жаром веницейских свинцовых камерах, о черных, сырых пропастях колодцев — и содрогнуться от этих картин, чтобы с более покойным сердцем пройтись по галерее в тюрьме одиночного заключения; здесь — свет, здесь — воздух, здесь — человечнее».
В Упсальском замке он тоже вспоминает о жестокости нравов, царивших в эпоху, которую теперь стало модным называть «поэтическим, романтическим средневековьем». В самом деле, были ли эти времена такими уж «поэтически прекрасными»? Или только казались таковыми тем, кто не стремился познать их истинную суть?
Старинные легенды и предания... Конечно же, Андерсен с восторгом погружается в этот пленительный мир, но отнюдь не склонен соглашаться с теми, кто идеализирует прошлое. Самому ему более по душе «благословенное новое время» с его культом науки и призывами «к миру и согласию».
Погребальные урны с пеплом и костями королей, бывших «земных богов», в древнем кургане вызывают у него неодолимое желание бежать из мрачных недр наверх, ощутить дыхание свежего ветра и насладиться видом озаренной солнцем Упсалы, этого города студентов.
«Эльф воспоминаний», являющийся Андерсену в облике Упсальского студента в белой шапочке с черным околышем, невольно заставляет его еще раз порадоваться, что времена жестоких раздоров миновали. В народных песнях еще живет дух свободы и борьбы против иноземцев под предводительством Энгельбректа Энгельбректсона и Густава Васы. Но ныне датчане и шведы, к счастью, лучше узнали и полюбили друг друга, и теперь белая студенческая шапочка — это «память, символ моста дружбы над кровавой рекой, что разделяла некогда две родственных нации».
Итак, их былая вражда осталась в прошлом, а мир — залог благополучного будущего.
И благополучие это, уверен Андерсен, напрямую зависит от научного и технического прогресса, сближающего народы и страны. Даже Горный Дух, выходящий раз в сто лет посмотреть, до чего додумались на протяжении века люди, со вздохом признает, что потерпел поражение в соревновании с человеческим разумом.
Новое время — это время духовного единения, и задача поэта такова: вооружившись достижениями науки, прилежно искать «истину и гармонию» в окружающем мире. Это «облагородит и обогатит его ум и фантазию, укажет ему новые формы, которые еще более оживотворят слово».
Андерсен с гордостью называет себя сыном своего века, отмеченного бурным развитием естественных наук и материальной культуры. И все же для него на первом месте — культура духовная. Он верит в бессмертие человеческого гения: «все телесное, материальное, все, что создано с помощью кольца Нуреддина*, силой науки и разума, изменяется, как покрой одежды, с ходом времени, и только поэзия, душа пребудут в бессмертии»5.
Недаром нарисованный Андерсеном образ птицы Феникс, гибнущей в огне, но каждый раз возрождающейся к жизни, это олицетворение бессмертия поэтического: «Птица Феникс! Ужели ты ее не знаешь, эту райскую птицу, священную лебедь песнопений?» — взывает Андерсен к самому сокровенному в читательских душах. О бессмертии души говорится и в главе «Бабушка». Умершей бабушке кладут под голову книгу псалмов с засохшей розой (воспоминание юности) — так она велела. На ее могиле посадили розовый куст. Над могилой теперь цветут новые розы и поет соловей, а живые помнят старую бабушку с ее ласковыми и вечно молодыми глазами. «Глаза умереть не могут! Ну а наши однажды узрят ее, юную и красивую, какою она была, когда впервые поцеловала свежую красную розу, что превратилась ныне в могильный прах».
Личное бессмертие и вечное искусство для Андерсена — явления близкие, схожие. Ведь именно благодаря творческой силе поэта людям становятся доступны красота и духовное богатство мира. Поэт богач, если даже он бедняк, «он победитель, он всемогущ; фантазия украшает его стены обивкою, какой нет ни у одного властелина. Чувство извлекает для него из груди человеческой прекрасные гармонические созвучия; разум возносит его чрез величие сотворенного к Богу, однако же он не забывает твердою ногою стоять на земле». Слова «твердою ногою стоять на земле» произнесены автором не случайно. Это значит творить поэтический мир, исходя из реальной жизни.
Как заметил по этому поводу еще Г. Брандес, «пылкая фантазия Андерсена <...> все одушевляет и все воплощает <...> например, она оживляет какую-нибудь часть меблировки <...>, так же, как куклу, как портрет, как облака, солнечные лучи, ветры и времена года!»6. Сам Андерсен выразился еще более определенно, в сказке «Бузинная матушка» он признается, что его «самые причудливые сказки вырастают из действительности». Ту же мысль мы находим в главе «Кукольник»: «Весь мир — это вереница чудес, но мы так к ним привыкли, что называем их обыденными вещами», — говорит «политехник» владельцу театра марионеток.
Обращение к действительности имело для Андерсена принципиальное значение. Такова была сама специфика его таланта. «Материала у меня для сказок масса, больше чем для какого-либо другого вида творчества. Иногда мне кажется, будто каждый забор, каждый маленький цветок говорят мне: «Взгляни на меня, и тебе откроется история всей моей жизни!» И стоит мне так сделать, как у меня готов рассказ о каждом из них», — поверял он тайну своего творчества датскому писателю Ингеманну.
Но наиболее важным для Андерсена стало воспринятое им от великого датского физика и философа Х.К. Эрстеда представление о законах мирозданья — о «божественном разуме, проявляющимся в законах природы». Очевидно, здесь и следует искать источник известной андерсеновской формулы жизни, которая «превосходит самую прекрасную мечту и сама по себе является чудом». Двум своим автобиографическим сочинениям писатель дал название «Сказка моей жизни», ибо считал жизнь удивительным даром свыше, к которому следует относиться с величайшим благоговением.
С жизнью, с природой неразрывно связано искусство, которое, в свою очередь, является оплотом для художника, смыслом его существования. «Да, окружающий нас мир полон картин, полон красоты, и это проявляется даже в малом, мгновенно исчезающем, в том, на что люди вовсе не обращают внимания.
Капля воды из стоячей лужи заключает в себе целый живой мир, но и капля одного дня из повседневной жизни также заключает в себе целый мир прекрасных и поэтических картин, открой лишь глаза», — говорится в главе «Картинам несть числа». Но как отобразить все это богатство и красоту мира? Должен ли художник с головой погрузиться в «царство романтики», иными словами, «в мир теней», где «отбивают полночь колокола» и «встают из могил мертвецы»? Или ему следует отправиться на поиски истины за «гением Знания» и заняться исследованием самой жизни? Андерсен без сомнений выбирает второе. Ибо только так поэт «способен построить новый замок поэзии <...> только знание постоянно раскрывает что-нибудь новое! Свет, излучаемый им, и истина во всем сотворенном все более и более обретают божественную ясность».
Мы видим, что писатель, чье творчество в период 1820—1840 гг. развивалось в русле романтизма, на рубеже 1850-х становится сторонником реалистического искусства.
Однако же «гений Знания» не может изменить законы жизни, суровые и непреложные. Поэтому замки, церковные храмы и прочие памятники старины порою вызывают у Андерсена сложные чувства. Он искренне восхищается их монументальной красотой, причудливым сочетанием старого и нового: как живописно выглядит в хорошо сохранившейся упсальской католической церкви статуя Девы Марии с младенцем, которую украсили венками юные конферманты! И все же все эти старинные шедевры невольно наводят писателя на мысли о быстротечности времени и бренности бытия.
И мы читаем далее, что величие древнего замка Вадстены и монастыря святой Биргитты, названного в честь «самой знаменитой» в свое время на севере женщины, давно ушло в прошлое. Об их красе и славе еще поется в народных песнях, но песни эти помнит разве что старая крестьянка, живущая у проезжей дороги между Муталой и Вадстеной в убогой, крытой дерном хижине, с пасущимся на крыше ягненком.
В монастырь святой Биргитты когда-то съезжались паломники со всей Европы, теперь же в нем в лечебница для душевнобольных, а королевский замок Густава Васы превращен в склад, где роют норы жирные крысы и паук плетет под балками свою паутину.
Мысли о скоротечности земной жизни снова посещают Андерсена, когда он осматривает кладбище в маленькой, провинциальной Сале, где со старых надгробий время стерло все надписи. Та же тема затронута в главе «Немая книга», где рассказывается про умершего студента. На его лице белый плат, а под головою — толстая книга с сухими листьями и цветами — немая книга его воспоминаний, которые умерли вместе с ним. «Цветущая сирень склоняет над головой умершего свежие, душистые гроздья... со своим «кви-вить! кви-вить!» вновь пролетает ласточка». То есть природа живет по своим законам, она вечна, она не знает огорчений и страданий, она не умирает, но постоянно обновляется, возрождается к новой жизни.
О том, что человек, в сущности, лишь гость в этом мире, и не всегда желанный, напоминает и ненастье, застигшее Андерсена в знаменитой своей красотой долине Сетер. Он вынужден сидеть в трактире, поскольку дует сильный ветер и разразился проливной дождь. Но в долине царит ликование. И камыши на болоте, кланяющиеся во все стороны, и белые кувшинки с переполненными водой чашечками, и плакучая ива, и промокшие насквозь цветы на склоне — все они поют: «Ура, у нас пир! Ливень льет-поливает! Мы шумим и поем! Это наша собственная песня!»
И такова магия таланта великого сказочника, что мы даже и не вспоминаем о том, что слова ликующих обитателей долины им же и придуманы.
Одухотворенность всего сущего дополняется мыслями о Бессмертии. Идея «природы как великого храма Божьего» — одна из основополагающих в мировоззрении Андерсена.
Природа — это воплощение гармонии и совершенства, свидетельство величия и силы Творца: «...я вижу удивительный, бесконечный Божественный разум во всем устроении мира, в малом и большом, в том, как, примыкая друг к другу, сцепляясь друг с другом, они образуют бесконечно гармоническое целое...» Это сказано в главе «Вера и знание», которая, безусловно, является идейным стержнем всего произведения. Вера Андерсена искренняя, но не слепая. В духе рационалиста Эрстеда он рассуждает о благодатности той веры, которая «совмещена со знанием». «Именно тогда, когда мы бредем с открытыми глазами дорогой знания, мы зрим великолепие возвещения. Мудрость рода человеческого — всего лишь одна пядь на высоком столпе откровения, несущем Бога, но короткий этот отрезок будет расти сквозь века, в вере и с верою».
Человеческая жизнь несовершенна, она не всегда подпадает под законы красоты и гармонии, а, следовательно, должно быть продолжение этой жизни в ином, лучшем мире. Вера в личное бессмертие была необходима писателю и в качестве моральной поддержки. Равновесие между ценностью человека (если использовать категории добра и нравственности) и его мирской судьбой не будет полным, пока его душа не окажется на небесах. Между тем к Истине, то есть к христианской вере в вечную жизнь Души, можно прийти разными путями. Каждый из героев сказки «Колокол» (которую Г. Брандес считал вершиной среди творений гениального сказочника) приближается к общей цели по-своему, но в конце концов «они встречаются в одном чувстве восторга и благоговения перед всеобъемлющем Божеством природы»7.
В главе «Вера и знание» Истина — это триумф веры, обретаемой в союзе науки с религией. «...истине никогда не оспорить Истину, знанию — не оспорить веру, мы, естественно, рассуждаем об истине и знании в их чистом виде; встретившись, они подкрепляют прекраснейший помысел человека: бессмертие».
Вера в небесную жизнь как награду за страдания помогала Андерсену переносить трагизм и несправедливость земной жизни. О том, какие испытания выпадают на долю человека, он хорошо знал по своему собственному опыту. Именно в жизненном опыте заключены истоки его гуманно-религиозного мировоззрения.
Он остро воспринимает всякую несправедливость. В Мариестадской тюрьме он поражен тем, что молодую женщину поместили в одиночную камеру лишь потому, что она осталась без жилья и работы. Однако скорбя об участи несчастных заключенных, он уверен, что их не оставит милосердие Всевышнего: «Там, где к заключенному проникает ласковый солнечный луч, и сердце его озарит луч Божий».
На грустные мысли наводит писателя картина, которую он наблюдает в конце своего путешествия. В голом осеннем лесу пасутся свиньи. Он слышит, как, сбившись в кучу, они удовлетворенно хрюкают: «Прощай, роскошество! Прощай, чик-чириканье! Мы хотим плодов! Все, что ни съедобно, годится, мы жрем все!»
В этой аллегории — протест против обывательского, потребительского отношения к жизни. Торжество хозяйничающих в лесу свиней — приговор всему светлому и прекрасному в мире. Однако история заканчивается все же на оптимистической ноте. Светлый лучик надежды, словно звездочка, загорается в доме лесника. Он сидит с Библией на коленях и читает внукам о Боге и вечной жизни, и еще он говорит им о «весне, что опять наступит <...> о лесе, который снова зазеленеет, розах, что будут цвести, соловьях, что будут петь, и о Прекрасном, которое вновь воссядет на трон!»
Оптимизмом пронизан и финальный аккорд книги, ее заключительная глава «Поэтическая Калифорния». Этот ликующий гимн жизни, познанию, природе и искусству начинается со слов о том, что совсем недавно в Калифорнии была открыта золотоносная жила. Это открытие еще раз убеждает писателя, что сокровищница природы неисчерпаема. Но и сокровищница науки тоже неисчерпаема: в ней «есть простор для открытий ума человеческого!» Андерсен прославляет науку, считая научные достижения материальным воплощением духа своего времени.
Будущее искусства также связано с наукой, поскольку она открывает нам величие Творца. И снова автор высказывает уверенность в торжестве Божественного начала в человеке, борце за Красоту, Истину и Добро. «Могучий образ Божий, осияй человечество! И когда его духовное око привыкнет к этому блеску, явится новый Аладдин, который кратко, ясно и звучно воспоет прекрасное в истинном, с ним тебе и предстоит обойти поэтическую Калифорнию».
Книга «В Швеции» увидела свет в 1851 г. и поначалу не вызвала особого интереса. Новаторство писателя, сумевшего, опираясь главным образом на идеи, а не на сюжетные линии, органично соединить столь разнородный материал, не нашло отклика у его почитателей. Но чуть позже книга была оценена по достоинству.
Высокую оценку она получила сначала в шведской прессе. «Вся она в целом поэма в прозе, — писал рецензент газеты «Бурэ». — Картины обыденной жизни прекрасно и непринужденно переплетены с историческими воспоминаниями и фантазиями, а всё вместе составляет истинно поэтическую сказку-путешествие, светлую картину Севера»8. Потом и в датских газетах появились положительные отзывы на сочинение Андерсена, «заново открывшего для соотечественников эту родственную, близкую нам во многом страну»9.
Возможно, это одно из самых субъективных описаний путешествия в европейской литературе. Но и теперь, спустя почти два века, оно привлекает именно своей субъективностью и игрой воображения.
Гениальный сказочник был замечательно талантливым путешественником, ведь умение не просто смотреть, но видеть — тоже особый дар...
И не менее редкостный дар — умение вдохновить, зажечь сердце слушателя, убедить его в том, что «кто путешествует — живет!»
Наряду с «Теневыми картинами» и «Базаром поэта» книга путевых очерков «В Швеции», безусловно, принадлежит к лучшим образцам данного литературного жанра.
И все же самое главное то, что благодаря ей мы получили возможность лучше узнать Андерсена, открыть для себя новые грани его творчества.
А. Сергеев
Примечания
*. ...кольца Нуреддина... — Нуреддин — персонаж из пьесы «Алладин, или Волшебная лампа», принадлежащий перу А.Г. Эленшлегера (1779—1850), самого яркого представителя датских поэтов-романтиков.
1. Андерсен Х.К. Сказка моей жизни. Собр. соч. в 4-х тт., М., 2005, т. 3, с. 643.
2. Андерсен Х.К. Сказка моей жизни. Собр. соч. в 4-х тт., т. 3, с. 86.
3. Андерсен Х.К. Сказка моей жизни. Собр. соч. в 4-х тт., т. 3, с. 207.
4. Андерсен Х.К. Сказка моей жизни. Собр. соч. в 4-х тт., т. 3, с. 469.
5. Андерсен Х.К. О сказке. Писатели Скандинавии о литературе. М., 1982, с. 19.
6. Брандес Г.Г.Х. Андерсен. Собр. соч. в 20-и тт., С.-Петербург, 1906, т. 3, с. 9.
7. Брандес Г. Андерсен. Собр. соч. в 20-й тт., С.-Петербург, т. 3, с. 69.
8. Андерсен Х.К. Сказка моей жизни. Собр. соч в 4-х тт., т. 3, с. 469.
9. Там же, с. 469.
| К оглавлению | Следующая страница |