Кого мы повстречали в Тролльхеттане*? О, это удивительная история, и мы ее расскажем.
Сойдя на берег возле первого шлюза, мы словно бы очутились в английском парке; широкие дорожки выложены щебнем и подымаются короткими террасами между залитыми солнцем лужайками; здесь приятно, очаровательно, но все это не захватывает; если же вы, напротив, жаждете впечатлений, тогда вам надобно пройти чуть повыше, к старым шлюзам, глубоким и узким, пробитым с помощью взрывов в твердой скале. Грандиозное зрелище, а глубоко внизу кипит в черном ложе поток. Отсюда можно обозреть долину и реку; речной берег на другой стороне подымается зелеными волнистыми холмами, среди которых виднеются лиственные деревья и выкрашенные в красное деревянные дома, а замыкаются они скалами и еловым лесом. По шлюзам проходят пароходы и парусники, сама же вода — услужающий дух, который переносит их через горы; из лесу доносится гудение, рев и шум; грохот Тролльхеттанских водопадов сливается с шумом лесопилен и кузниц.
— Через три часа мы пройдем шлюзы, — сказал капитан, — за это время вы сможете осмотреть водопады. А наверху около трактира встретимся.
Мы двинулись по тропинке в лес, нас окружила целая ватага простоволосых мальчишек, все они хотели быть нашими провожатыми; крича наперебой и противореча друг дружке, они давали каждый свое объяснение тому, как высоко стоит вода и как высоко она не стоит, или могла бы стоять; на сей счет большие разногласия были и средь ученых. Вскоре мы остановились на вересково-красной скале, головокружительной террасе; перед нами, далеко внизу, ревущий поток: Адский водопад, а над ним — опять водопад за водопадом, полноводная, обрушивающаяся с размаху река, вытекающая из самого большого озера Швеции... Какой вид, какой рев, что сверху, что снизу! это как волны в море, но в море пенящегося шампанского, кипящего молока; на самом верху они разбиваются о две скалы, отчего водяная пыль стоит как туман над лугом, ниже поток суживается, обрушивается вновь, несется вперед и, кружа, отступает, как успокоившееся море, после чего, низвергаясь Адским водопадом, с морской мощью совершает долгое свое падение... Что за ураганный рев в глубине, что за зрелище! Тут не хватает слов!
Не нашлось их и у наших крикливых маленьких провожатых, они онемели, а когда снова принялись пояснять и рассказывать, то не очень-то в том преуспели, ибо некий старый господин, — никто его раньше не приметил, но сейчас он был среди нас, — перекрыл все своим на удивление звучным голосом; он знал эти места и говорил о старине, как будто то было вчера.
— Здесь на скалистых островах, — рассказывал он, — в языческие времена, как их называют, бились друг с другом богатыри. Жил в этих краях богатырь Стэркоддер**, и полюбилась ему красивая девушка Огн, воспитанница Альфа, ну а ей был милее Хергример, и тогда Стэркоддер вызвал его на поединок у этого водопада, и тот нашел свою смерть, а Огн подбежала, схватила окровавленный меч своего жениха и вонзила его себе в сердце; Стэркоддеру она не досталась. Прошло сто лет, и еще сто, лес был тогда густой и дремучий, здесь рыскали волки с медведями, лето и зиму; здесь хозяйничали злые разбойники, никто не мог обнаружить их логово; оно было вон там; около водопада под Верхним островом, на норвежской стороне, и была их пещера, теперь-то она обвалилась... А вон тот утес наверху!..
— Да, Утес портного! — загалдели мальчишки. — Он рухнул в тысяча семьсот пятьдесят пятом году.
— Рухнул, — проговорил старик, словно бы удивляюсь тому, что об этом знает кто-то еще. — Все когда-нибудь да рушится, а портной рухнул вмиг. Разбойники привели его на скалу и потребовали: если он хочет, чтоб они его отпустили, пускай вместо выкупа быстро сошьет там платье; он взялся было за дело, но только сделал первый стежок и вытянул нитку, как ему стало дурно, и он упал в бурлящий поток; вот скалу и назвали Утесом портного. Однажды разбойники поймали молоденькую девушку, она их выдала; она разожгла в пещере огонь, дым увидали, нашли пещеру и схватили и убили разбойников; водопад, что около нее, зовется Воровским, там, под ним, есть еще одна пещера, вода в нее то ворвется, то, вскипев, отхлынет назад; отсюда это видно, да и слышно, но еще лучше слышно под сводами у Горного духа!
И мы направились дальше, вдоль водопада, к Верхнему острову, по таким же аккуратным, устланным стружками дорожкам, и пришли к Шлюзу Польхема*** — отверстию в горе, пробитому взрывами для первого задуманного шлюза, который так и не был построен, зато благодаря человеческому умению тут возник самый впечатляющий из всех Тролльхеттанских водопадов: в черную бездну отвесно падает бурный поток. Горный склон соединен здесь с Верхним островом легким железным мостом, который словно перекинули через пропасть. Ты идешь по шаткому полу над улетающим сокрушительным потоком — и вот уже стоишь на скалистом островке, в окружении сосен и елей, которые растут из расщелин. Перед нами низвергаются волны моря и разбиваются о каменную глыбу, где мы стоим, окропленные вечным моросящим дождем; поток по обеим сторонам несется, будто выпущенный из исполинской пушки, и разбивается, образуя каскады; мы озираем их все до единого, и нас объемлют гармоничные гулы, неизменные на протяжении тысячелетий.
— А на тот вон остров совсем никому не попасть? — спросил кто-то из нашей компании, показывая на островок побольше, расположенный над самым верхним водопадом.
— Я-то знаю, кому это под силу, — чудно улыбнувшись, кивнул старик.
— Это был, наверно, мой дедушка, — сказал старший из мальчиков, — а вообще туда если кто и попадает, то раз в сто лет. Крест, что там стоит, поставил мой дедушка. Зима была суровая, Венерн замерз полностью, льдом перекрыло устье, и поэтому дно здесь оставалось много часов сухим, так рассказывал дедушка, с ним туда пошли еще двое, они поставили веху и вернулись обратно; и тут как загрохочет, будто пальнули пушки, лед тронулся и река разлилась и затопила луг с лесом. Все, что я говорю, истинная правда.
Один из путешественников процитировал Тегнера****:
Свирепым троллем с гор отвесных
Бросалась Гёта, сея жуть!
Но взорван камень, и чудесный
Проложен паруснику путь!
— Бедный тролль! — продолжал он. — Могущество и величие твое убывают! Человеческий ум обгоняет тебя, можешь у него поучиться.
Словоохотливый старик скорчил гримасу, забормотал что-то в бороду... но мы уже стояли у моста перед трактиром, пароход прибыл по открывшемуся пути, все поспешили подняться на борт, и вскоре он уже полным ходом плыл по реке над водопадом, как будто того и в помине не было.
— Да как это возможно? — спросил старик. Он понятия не имел о пароходах, никогда их прежде не видывал и потому сновал вверх и вниз; то он стоял в машинном отделении и пристально разглядывал его устройство, словно бы намереваясь пересчитать все винты и заклепки, то взбирался на колесные кожухи, то перевешивался через поручни. Плаванье по каналу, судя по всему, было для него внове, карта и путеводители оказались предметами совсем незнакомыми, он вертел их и так и сяк, читать он, по-моему, не умел. Однако он знал этот край, вернее, знал о прошлом этого края.
Всю ночь, что мы плыли по Венерну, старик не спал; он изучал скорость, с какою двигался пароход; поутру, когда мы стали подыматься из Венерна по шлюзовым террасам, из озера в озеро, над равниною, все выше и выше, он был занят так, что и представить себе нельзя; тут мы прибыли в Муталу5*.
Шведский писатель Тёрнерос6* рассказывает о том, как он ребенком спросил однажды: что это там внутри часов тикает, и ему ответили: «Это — Бескровный!»... Леденящий ужас сродни тому, что охватил его, заставя пульс лихорадочно биться, а волосы на голове встать дыбом, овладел в Мутале стариком из Тролльхеттана. Мы ходили по большому мутальскому заводу. То, что тикает в часах, бьет здесь сильными ударами молота. Это «Бескровный», что высосал жизненные соки из человеческой мысли и тем самым заполучил члены из металла, из камня и дерева; это Бескровный, что через человеческую мысль обрел силы, коими не обладает от природы сам человек. Восседая в Мутале, Бескровный простирает через большие залы и помещения твердые свои конечности, суставы и части которых — это колеса, цепи, прутья и толстая железная проволока... Войди внутрь и посмотри, как раскаленные болванки, прессуясь, превращаются в длинные железные прутья, — Бескровный ссучивает раскаленный прут. Посмотри, как ножницы режут тяжелые металлические листы, режут так бесшумно и мягко, точно они из бумаги; послушай, как он кует, искры так и сыпятся с наковальни! Гляди, как он переламывает толстые железные брусья, переламывает по мерке, с такой легкостью, как если бы то были палочки сургуча. Под ногами у тебя громыхают длинные железины, с железных плит снимается стружка; прямо перед тобою вращаются большие колеса, а над твоей головой бегут живые проволочные нити, крепкие, тяжелые железные шнуры, тут стукотня и гуд, а если ты выйдешь во двор, где под открытым небом свалены котлы для пароходов и железнодорожных вагонов, то увидишь, что и сюда дотянулся и оттаскивает их своим саженным пальцем Бескровный. Все — живое, человек стоит лишь и запускает и останавливает! При виде всего этого тебя прошибает пот, ты вертишься по сторонам, застываешь на месте, склоняешься и не знаешь что сказать из одного только благоговения перед человеческой мыслью, которая наделена здесь железными конечностями, а большой железный молот тем временем знай отвешивает тяжелые удары, он как будто приговаривает: «Дело, дело! Тысячи, тысячи талеров чистой прибыли! Дело, дело!» Услышь это, как слышал я, увидь это моими глазами.».
Старый господин из Тролльхеттана целиком ушел в созерцание, он поворачивался, нагибался, ползал на коленях и совал голову во все углы, и между машинами, ему хотелось во все вникнуть, рассмотреть гребной винт, понять его устройство и действие под водой, при этом у него у самого по лицу градом катилась влага; он непроизвольно шагнул назад, прямо ко мне в объятия, иначе бы угодил в машину, где его переломило бы пополам; он взглянул на меня и пожал мне руку.
— И все это происходит естественно, — сказал он, — просто и постижимо. Корабли идут против ветра и против течения, плывут над лесами и горами, вода должна подымать, пар — двигать?
— Да, — ответил я.
— Да, — повторил он, и снова произнес «да», со вздохом... Тогда я его не понял, а понял спустя несколько месяцев, к каковой поре я тотчас же перескочу, и мы снова перенесемся в Тролльхеттан. Я прибыл сюда осенью на обратном пути и провел несколько дней среди этой могучей природы, куда все более и более вторгается хлопотливая людская жизнь и мало-помалу превращает все живописное в фабрично-полезное. Тролльхеттан должен приносить пользу, пилить бревна, приводить в движение мельницы, ковать и разламывать; одно возле другого вырастают строения, через пятьдесят лет здесь будет целый город... Но история моя не о том! Я прибыл сюда, как уже было сказано, осенью; тот же рев, те же гулы, тот же подъем и опускание шлюзов, те же говорливые мальчишки, что водят путешественников к Адскому водопаду, железному мосту, островку и трактиру. Здесь я и сидел, перелистывая собранные на протяжении ряда лет книги, куда путешественники записывали свои имена, а также чувства и мысли, навеянные Тролльхеттаном; почти всегда одно и то же, удивление, выраженное на разных языках, чаще всего по-латыни, причем следующими словами: «veni, vidi, obstupui!»7*. Один написал: «Я видел, как шедевр природы шествует через шедевр искусства!», другой не может высказать, что он видел, а того, что видел, не может высказать. Некий заводчик приветствует пользу, он написал: «С величайшим удовольствием повидал эту полезную для нас в Вермланде работу Тролльхеттана». Пасторша из Сконе, как она себя именует, придерживалась семейной темы и поведала в памятной книге о чувствах, навеянных Тролльхеттаном, лишь одно: «Дай Бог счастья моему зятю, ум-то у него есть!» Иные присовокупили к чужим излияниям плоские остроты, зато средь всей этой писанины сверкает, подобно жемчужине, стихотворенье Тегнера, собственноручно им здесь записанное 28 июня 1804 года.
Гёта с гор сходила в танце, хладный
Ветерок в волнах ее играл;
Тут нежданно каменный, громадный,
На ее пути Тролльхеттан встал.
Тролль, взъярившись, грозно забурлил,
Парусники в бегство обратил.
Но могучей дланью человек
Ту преграду взял и сокрушил.
А затем соединил навек
Океаны с краем горных рек.
Я поднял глаза от книги, и кто же передо мной стоял, кто мне явился, чтоб вновь исчезнуть? — старик из Тролльхеттана; пока я себе странствовал, забравшись аж к берегам Сильяна8*, он непрерывно совершал плаванье по каналу, осматривал шлюзы и заводы, изучал пригодность пара ко всякой службе, он заговорил о железных дорогах, которые надумали прокладывать в Швеции, о ветке между Ельмареном9* и Венерном... Однако железных дорог он никогда еще не видал, поэтому я описал ему эти протяженные пути, которые представляют собой то валы, то высоченные мосты, то залы длиною в мили, пробитые в горах взрывами, рассказал про Америку и про Англию.
— Завтракаешь в Лондоне, и в тот же самый день пьешь чай в Эдинбурге.
— Это и я могу, — произнес старик, причем таким тоном, как будто никто, кроме него, на это не способен.
— Я тоже могу, — сказал я, — и я это делал.
— Кто ж вы такой? — спросил он.
— Обыкновенный путешественник, — ответил я, — путешественник, который оплачивает свой проезд. А вы кто?
Тут старик вздохнул.
— Вы меня не знаете, мое время прошло, власть моя кончилась, Бескровный сильнее меня... — сказал — и скрылся.
И тогда я понял, кто это был! Каково же приходится бедному Горному духу, который лишь раз в столетие выходит наружу поглядеть, как подвигаются дела на земле. Это был Горный дух, и никто другой, ибо в наше время любой просвещенный человек намного умнее; и я не без чувства гордости взглянул на свой век, с его шумящими колесами, тяжелыми ударами молота, ножницами, что так мягко режут металлические листы, с толстыми железными брусьями, которые переламываются, точно палочки сургуча, и музыкой, где звучит удар молотом: «Дело, дело, сто тысяч талеров!», и все это благодаря пару — благодаря человеческой мысли и гению!
Был вечер; я стоял на пригорке возле старых Тролльхеттанских шлюзов, смотрел, как по лугу на распущенных парусах плывут корабли, большие и белые, похожие на привидения. Тяжело громыхая, отворялись шлюзовые ворота, так, рассказывают, отворялись медные врата тайного судилища10*. Вечер был такой тихий; в глубокой тиши слышались водопады Тролльхеттана, словно хор сотен водяных мельниц, всегда одна и та же мелодия, одна-единственная, а сквозь нее пробивался мощный глубинный грохот, как бы идущий из-под земли, именно это и давало ощутить бесконечную тишину в природе. Внезапно из-за деревьев показалась большая птица и, тяжело взмахивая крыльями, полетела в лес, спускавшийся к водопадам. Был ли то Горный дух? — Хочется верить, так оно всего интереснее.
Примечания
*. Троллъхеттан — название города и каскада водопадов на реке Гёта-Эльв вблизи озера Венерн. В 1800 г. на реке построили восемь шлюзов, которые были реконструированы в 1844 г.
**. Стэркоддер — герой старинных легенд и преданий.
***. Польхем Кристофер (1661—1751) — знаменитый шведский изобретатель.
****. Тегнер Эсайас (1782—1846) — шведский поэт-романтик, автор центрального произведения шведского романтизма, поэмы «Сага о Фритьофе» (1819—1825). В 1804 г. Тегнер побывал в описываемых Андерсеном местах и посвятил им одно из своих стихотворений.
5*. Мутала — город на восточном берегу озера Веттерн.
6*. Тёрнерос Адольф (1794—1839) — шведский писатель, публицист и филолог.
7*. «Veni, vidi, obstupui!» — «Пришел, увидел, оцепенел!» (лат.), по аналогии с «Veni, vidi, vici» — «Пришел, увидел, победил», фраза, которой Юлий Цезарь сообщил римскому сенату о своей победе над врагом.
8*. Сильян — озеро в северной части провинции Даларна.
9*. Ельмарен — озеро на восточном побережье Швеции.
10*. Тайное судилище — имеется в виду тайное судебное общество в средние века в Вестфалии, известное под названием Vehm Gerichte, или «священное судилище».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |