История первая, которая рассказывает о зеркале и осколках
Итак, начинаем! Дойдя до конца нашей истории, мы будем знать больше, чем знаем теперь. Жил-был злющий тролль, самый злющий на свете — настоящий «дьявол». Однажды он находился в особо прекрасном расположении духа, потому что смастерил зеркало, которое отличалось тем, что все доброе и красивое, отражавшееся в нем, съеживалось и почти исчезало, а безобразное и злое проявлялось ярче и становилось еще хуже. Красивейшие ландшафты в нем напоминали вареный шпинат, а замечательнейшие из людей превращались в уродов или стояли на головах и не имели животов. Лица искажались до неузнаваемости, а если у кого была веснушка, она превращалась в родимое пятно на пол-лица. «Дьявола» это страшно потешало. Если человека посещала добрая, благочестивая мысль, в зеркале появлялась гримаса, так что тролль не мог удержаться от хохота, радуясь своему изобретению. Все, кто посещал школу тролля — у него была своя школа, — говорили, что произошло чудо. Только теперь, говорили они, можно увидеть мир и людей в их истинном виде. Они носились повсюду с этим зеркалом, и под конец не осталось ни одной страны, ни одного человека, которых бы оно не исказило. И тут им вздумалось подняться в небеса, чтобы поиздеваться над ангелами и самим Господом. Чем выше они поднимались, тем сильнее гримасничало зеркало — они еле удерживали его. Все выше и выше летели они, все ближе к Богу и ангелам. И вдруг зеркало перекосилось в ужасной гримасе, вырвалось у них из рук, устремилось к земле, где и разбилось на миллионы, триллионы и еще несколько осколков, которые наделали гораздо больше бед, чем прежде. Ибо некоторые из них были размером с песчинку, и они разлетелись по всему миру. Если они попадали человеку в глаза, где и оставались навсегда, он начинал видеть все шиворот-навыворот или замечал лишь дурное в любой вещи, потому что каждый крошечный осколочек сохранял то же свойство, что и само зеркало. Какие-то осколки попадали людям в сердце, и это было ужасно, так как сердце превращалось в кусок льда. Некоторые же были настолько большими, что их вставляли в оконные рамы, но смотреть сквозь них на своих друзей не стоило. Кое-какие осколки использовали для очков, и когда человек надевал такие очки, чтобы лучше видеть и вернее судить, происходило нечто скверное. Злодей хохотал до колик в животе и испытывал приятную щекотку. А по свету летало еще много осколков. Послушаем!
История вторая. Мальчик и девочка
В одном большом городе, где так много домов и людей, что не всем удается найти место, чтобы разбить собственный садик, и поэтому большинству приходится довольствоваться цветами в горшках, жили двое бедных детей, у которых был садик чуть побольше цветочного горшка. Они любили друг друга, как брат и сестра, хотя в родстве не состояли. Родители их жили в мансардах двух смежных домов. Кровли домов почти соприкасались, а под выступами кровель, на уровне окошек мансард, шел водосточный желоб. Стоило только перешагнуть через желоб, и ты оказывался у соседского окошка.
У обоих семейств снаружи имелось по большому деревянному ящику; в них росли зелень и небольшие кусты роз — в каждом ящике по одному, — усыпанные чудесными цветами. Родителям пришло в голову поставить ящики поперек желоба, так что они тянулись от одного окошка к другому, как две цветочные грядки. Из ящиков спускалась гороховая ботва, а розовые кусты, сплетясь своими длинными ветками, обвивали окна: получилось что-то вроде триумфальной арки из зелени и цветов. Ящики были очень высокими, и дети знали, что забираться на них нельзя, но им частенько позволяли ходить друг к другу в гости; они садились на скамеечки, стоявшие под розами, и славно играли.
Зимой этому удовольствию приходил конец: окна зачастую покрывались ледяными узорами, но дети, нагрев медные монеты на кафельной печи, прикладывали их к замерзшим стеклам, и тотчас на них оттаивали замечательные кружки, круглые-прекруглые. В них из обоих окошек глядели ласковые глаза — мальчик и девочка смотрели друг на друга. Мальчика звали Кай, а девочку — Герда. Летом они могли одним прыжком очутиться в гостях друг у друга, а зимой приходилось преодолевать множество ступеней — сначала вниз, а потом вверх. На улице мела поземка.
— Это роятся белые пчелы! — сказала бабушка.
— А у них тоже есть королева? — спросил мальчик. Он знал, что у настоящих пчел королева есть.
— Есть! — ответила бабушка. — Она летает там, где снежинки роятся плотнее всего. Она больше их всех, и ей не сидится на земле, она все время взмывает вверх на черном облаке. Часто зимними ночами она летает по городским улицам и заглядывает в окна, поэтому и появляются на них удивительные морозные узоры, похожие на цветы.
— Мы видели! — воскликнули дети и твердо поверили, что так оно и есть.
— А Снежная королева сюда может войти? — спросила девочка.
— Пусть попробует! — ответил мальчик. — Я посажу ее на горячую печь, и она растает.
Но бабушка погладила его по голове и принялась рассказывать другие истории.
Вечером, когда Кай был уже дома и почти разделся, он забрался на стул у окна и поглядел в оттаявший на стекле кружочек. За окном порхали снежинки. Одна из них, самая крупная, упала на край цветочного ящика и начала расти; она росла и росла, пока не превратилась в женщину, укутанную в изумительный белый флер, словно сотканный из миллионов снежных звездочек. Она была прекрасна и нежна, вся изо льда, ослепительного, сверкающего льда, и все же живая. Глаза ее сияли, как яркие звезды, но в них не было ни кротости, ни покоя. Она кивнула мальчику и поманила его рукой. Кай перепугался и спрыгнул со стула, и ему показалось, что за окном пролетела большая птица.
Назавтра стоял ясный морозный день, потом началась оттепель, и пришла весна. Светило солнце, кругом все зазеленело, ласточки вили гнезда, в домах распахнули окна, и детям снова можно было сидеть в их садике на крыше.
Розы в то лето цвели как никогда. Девочка выучила псалом, в котором тоже говорилось о розах. Она пела его мальчику, думая о своих собственных розах, а он подпевал:
Уж розы в долинах цветут,
Младенец-Христос с нами тут!1
Дети, держась за руки, целовали розы, смотрели на ясное Божье солнце и разговаривали с ним, словно то был младенец Христос. Они говорили о том, как прекрасно лето, как чудесно сидеть под кустами свежих роз, которые, казалось, будут цвести вечно!
Кай и Герда сидели и рассматривали книжку с картинками — там были изображены звери и птицы; на больших башенных часах пробило пять.
— Ой! — воскликнул вдруг Кай. — Меня что-то кольнуло в сердце! А теперь что-то попало в глаз!
Девочка обняла его за шею, он моргал, но ни в одном глазу ничего не было.
— Наверное, выскочило! — сказал он.
Нет, не выскочило. В глаз ему попал один из осколков зеркала, ужасного зеркала тролля, в котором, мы же помним, все великое и доброе превращалось в мелкое и отвратительное, а злое и скверное проявлялось еще сильнее и в любой вещи отмечались лишь ее изъяны. Бедный Кай, ему и в сердце попал осколок, скоро оно станет куском льда. Боль прошла, а осколок остался.
— Чего плачешь? — спросил он. — Какая же ты уродина! Я ничего не чувствую! — После чего сразу же закричал: — Фу! Эту розу объел червяк! А та, смотри, совсем скособочилась! И вообще какие гадкие розы! Похожи на ящики, в которых растут! — Он грубо пнул ногой ящики и вырвал обе розы.
— Кай, что ты делаешь! — воскликнула девочка.
А он, видя ее ужас, вырвал еще одну розу и убежал от милой Герды к себе в окно.
Когда она потом приходила к нему и приносила книжку с картинками, он говорил, что это книга для грудничков; когда бабушка начинала что-нибудь рассказывать, он всегда возражал; а если удавалось, ходил за ней по пятам и, надев очки, передразнивал ее. Выходило очень похоже и смешило людей. Скоро он научился передразнивать походку и манеру говорить всех соседей по улице. Кай умел выставить напоказ все их странности и недостатки, и люди говорили:
— Прекрасная голова у этого мальчишки!
Но причина крылась в осколках, попавших ему в глаз и сердце, потому-то он задирал даже маленькую Герду, которая любила его всем сердцем.
Теперь и развлечения его изменились, стали такими серьезными. Как-то зимой, когда кружила поземка, он принес с собой большую лупу и подставил под снег полу своей синей куртки.
— Посмотри в лупу, Герда! — сказал он.
Снежинки под лупой словно увеличились в размерах и были похожи на роскошные цветы или десятиконечные звезды. Просто загляденье!
— Видишь, как искусно сделаны! — сказал Кай. — Намного интереснее настоящих цветов! И ни единого изъяна, ни единой неточности! Если бы они только не таяли!
Вскоре после этого Кай появился в больших рукавицах и с санками за спиной и крикнул Герде в самое ухо:
— Мне разрешили покататься на большой площади с другими ребятами! — и убежал.
На площади самые отважные мальчишки привязывали свои санки к крестьянским дрогам и таким образом катились довольно далеко. Было весело. В самый разгар потехи появились большие сани, выкрашенные в белый цвет. В них сидел кто-то, укутанный в белую пушистую шубу и в белой пушистой шапке на голове. Сани два раза объехали площадь, Кай проворно привязал к ним свои санки и покатил. Сани неслись все быстрее и быстрее и выехали на улицу. Возница повернулся и приветливо кивнул Каю, словно бы они были знакомы. Каждый раз, когда Кай намеревался отвязать свои санки, человек снова кивал ему, и Кай продолжал ехать. Они выехали за городские ворота. И тут повалил такой снег, что мальчик перестал видеть собственные руки. Он поспешно отпустил веревку, чтобы отцепиться от больших саней, но это не помогло — его саночки точно приросли к ним и неслись со скоростью ветра. Тогда он громко закричал, но его никто не слышал — снег валил, санки мчались, то и дело подпрыгивая, точно перелетали через канавы и изгороди. Кай перепугался до смерти, он хотел прочитать «Отче наш», но сумел вспомнить лишь таблицу умножения.
Снежные хлопья все росли и росли и под конец стали похожи на больших белых кур. Вдруг они разлетелись в стороны, большие сани остановились, и человек, правивший ими, встал. Это была женщина, высокая и стройная, ослепительной белизны, в шубе и шапке из снега, — Снежная королева.
— Ну, вот и добрались, — сказала она. — Да ты совсем замерз! Залезай в мою медвежью шубу!
И она усадила Кая к себе в сани и укутала его в шубу; ему показалось, что он провалился в снежный сугроб.
— Все еще мерзнешь? — спросила она и поцеловала мальчика в лоб.
Ух, поцелуй был холоднее льда, он проник ему в самое сердце, которое и так уже наполовину превратилось в ледышку. Он подумал, что сейчас умрет, но это длилось всего лишь секунду, потом ему стало хорошо, и холода он больше не ощущал.
— Мои санки! Не забудь мои санки! — спохватился он только сейчас.
И санки привязали на спину одной из белых кур, которая полетела с ними вслед за большими санями. Снежная королева поцеловала Кая еще раз, и он забыл и Герду, и бабушку, и всех домашних.
— Больше не буду целовать тебя! — сказала она. — Иначе зацелую до смерти!
Кай посмотрел на нее — как она была хороша! Более умного, прекрасного лица он и представить себе не мог. Теперь она не казалась ему сотворенной изо льда, как в тот раз, когда стояла за окном и манила рукой, она в его глазах была самим совершенством. Кай совсем ее не боялся, он рассказал ей, что знает все четыре действия арифметики, да еще с дробями, знает, сколько квадратных миль в разных странах и сколько в них жителей, а она только улыбалась. И тогда ему показалось, что его знания недостаточно обширны, и он устремил взор в бесконечное воздушное пространство. А она взмыла с ним ввысь, устремилась к черному облаку, и буря выла и стонала, точно распевала старинные песни. Они летели над лесами и озерами, над морями и материками; под ними свистел холодный ветер, выли волки, сверкал снег, с карканьем носились черные вороны, а над ними сияла огромная ясная луна. На нее Кай любовался длинными зимними ночами, а днем он спал у ног Снежной королевы.
История третья. Цветник женщины, умевшей колдовать
А что же случилось с Гердой после того, как Кай не вернулся? Где он? Никто не знал, никто не ведал. Мальчики рассказали, что он привязал свои санки к большим роскошным саням, они свернули на улицу и выехали из городских ворот. Никто не знал, где он; много было пролито слез. Герда плакала горько и долго. Потом пришли к мнению, что он умер, утонул в реке, протекавшей за городом. Бесконечно тянулись темные зимние дни.
Но вот пришла весна, засияло теплое солнце.
— Кай умер и больше не вернется! — сказала Герда.
— Не думаю! — ответил солнечный луч.
— Кай умер и больше не вернется! — сказала Герда ласточкам.
— Не думаем! — ответили они.
Под конец и сама Герда перестала так думать.
— Я надену свои новые красные туфли, — сказала она как-то утром, — Кай их еще не видел, пойду к реке и спрошу ее!
Было еще очень рано; она поцеловала спящую бабушку, надела красные туфли и пошла совсем одна за ворота, к реке.
— Это правда, что ты забрала моего названого братца? Я подарю тебе свои красные туфельки, если ты отдашь мне его обратно!
И ей показалось, что волны словно бы кивнули. Тогда Герда сняла свои красные туфельки — самое дорогое, что у нее было, и бросила их в реку. Но они упали у кромки воды, и слабые волны тотчас вынесли их на сушу, как будто река не хотела отбирать у нее самую дорогую для нее вещь, поскольку не могла вернуть ей Кая. Герда же решила, что бросила туфли недостаточно далеко, поэтому она забралась в лодку, качавшуюся в камышах, подошла к краю кормы и бросила туфли в реку. Лодка была не привязана и при этом движении девочки соскользнула в воду. Заметив это, Герда поспешила обратно, но пока она шла, лодка успела отойти от берега больше чем на аршин и теперь быстро поплыла по течению.
Маленькая Герда страшно перепугалась и залилась слезами, но ее никто не слышал, кроме воробьев, которые не имели возможности перенести ее на сушу — они лишь летели вдоль берега и щебетали, точно желая ее утешить: «Мы здесь! Мы здесь!»
Лодку несло по течению. Герда тихо сидела в одних чулках, а ее красные туфельки плыли следом, но догнать лодку не могли — та плыла быстрее.
Берега реки были красивы — повсюду цветы, старые деревья и склоны, на которых паслись овцы и коровы, но ни единого человека.
«Может, река меня несет к Каю?» — подумала Герда, повеселела, встала и долго, много часов, любовалась прекрасными зелеными берегами. Но вот она приплыла к большому вишневому саду, в котором приютился домик с удивительными красными и синими стеклами в окнах и соломенной крышей; снаружи стояли два деревянных солдата с ружьями на караул — так они приветствовали всех, кто проплывал мимо.
Герда, приняв их за живых, закричала им, но они, разумеется, не ответили. Лодка подплыла еще ближе, река почти вынесла ее на берег.
Герда закричала еще громче. Из домика вышла, опираясь на клюку, старая-престарая женщина в большой соломенной шляпе, расписанной чудными цветами.
— Бедная крошка! — сказала старуха. — Как же ты попала на эту широкую быструю реку и заплыла так далеко?
Старушка зашла в воду, зацепила клюкой лодку, вытащила ее на берег и высадила Герду.
Герда была рада оказаться на земле, хотя и побаивалась незнакомую старуху.
— Пойдем, расскажешь мне, кто ты и как сюда попала! — сказала старушка.
И Герда рассказала ей все. Старуха все это время покачивала головой и повторяла: «Гм! гм!» А когда Герда, закончив рассказ, спросила ее, не видела ли она Кая, старуха ответила, что тот еще не появлялся, но наверняка появится, поэтому Герде не стоит горевать, пусть лучше попробует вишен да полюбуется на цветы: они прекраснее любых нарисованных в книжке с картинками, и все умеют рассказывать разные истории! И она взяла Герду за руку, увела в домик и заперла дверь.
Окна располагались высоко от пола и были застеклены красными, синими и желтыми стеклами. Свет, проникавший сквозь них, удивительно переливался всеми цветами радуги. На столе стояли замечательные вишни, и Герда могла их есть сколько угодно, что она и сделала. А пока она ела, старуха расчесывала ей волосы золотым гребнем, и волосы завивались кудрями, окружая круглое, приветливое, похожее на розу личико золотым сиянием.
— Я давно мечтала о такой славной девчушке, — сказала старуха. — Вот увидишь, как нам будет хорошо вдвоем!
И она продолжала расчесывать волосы Герды, и чем дольше она их расчесывала, тем больше Герда забывала своего названого братца Кая. Потому что старуха умела колдовать, но она не была злой колдуньей, она колдовала лишь изредка, для собственного удовольствия. Сейчас ей очень хотелось оставить у себя Герду, поэтому она пошла в сад, дотронулась своей клюкой до всех розовых кустов, и они, стоявшие в полном цвету, ушли в черную землю, и нельзя было даже догадаться, где они росли. Старуха боялась, что Герда, увидев розы, вспомнит о своих собственных, вспомнит Кая и убежит от нее.
Потом она повела Герду в цветник. О, какое благоухание, какая красота! Здесь пышным цветом цвели все мыслимые и немыслимые цветы, для любого времени года. Ни одна книжка с картинками не могла сравниться по пестроте и великолепию с этим цветником! Герда прыгала от радости и резвилась среди кустов, пока солнце не скрылось за высокими вишнями. Ее уложили в прелестную кроватку с красными перинами, набитыми синими фиалками, она заснула, и ей снились чудесные сны, какие видит разве что королева в ночь своей свадьбы.
На следующий день Герда снова резвилась среди цветов на теплом солнце. Так прошло много дней. Герда знала каждый цветок в цветнике, но как ни много их там было, ей все же казалось, что какого-то не хватает, только какого? Как-то раз она сидела и рассматривала старухину шляпу, расписанную цветами, и самым прекрасным из них была роза. Старуха забыла ее стереть — вот что значит рассеянность!
— Как! — воскликнула Герда. — Неужели здесь нет роз?
И она побежала искать их по всему цветнику, искала-искала, но так и не нашла. Тогда она села и заплакала, и ее горячие слезы упали на то место, где один из розовых кустов ушел в землю. Когда горячие слезы оросили почву, из нее мгновенно вырос розовый куст, такой же цветущий, как прежде. Герда обняла его, поцеловала цветы и вспомнила о прекрасных розах, которые цвели у нее дома, вспомнила и о Кае.
— Как же я задержалась! — проговорила девочка. — Мне ведь надо найти Кая! Вы не знаете, где он? — спросила она у роз. — Думаете, он умер и больше не вернется?
— Он не умер! — ответили розы. — Мы были под землей, где покоятся все умершие, но Кая среди них нет!
— Спасибо вам большое! — сказала Герда и пошла к другим цветам. Она заглядывала в их чашечки и спрашивала: — Вы не знаете, где Кай?
Но каждый цветок грелся на солнце и размышлял о своей собственной сказке или истории. Герда их наслушалась великое множество, но никто ничего не знал о Кае.
Что рассказала огненная лилия?
— Слышишь барабанную дробь? Бум, бум! Всего два звука — бум, бум! Послушай горестное пение женщин! Послушай крики жрецов! В длинном красном одеянии стоит на костре индианка, пламя лижет ее тело и тело ее покойного мужа, но она думает о другом, живом, о том, чьи взоры жгли сильнее огня, чей жар опалил ее сердце сильнее, чем пламя, которое сейчас испепелит ее тело. Разве может пламя сердца погаснуть в пламени костра?
— Я ничего не поняла! — сказала Герда.
— Такова моя сказка! — ответила огненная лилия.
Что рассказал вьюнок?
— В конце узкой горной тропинки высится старинный рыцарский замок. Старые кирпичные стены густо, листок к листку, увиты плющом — до самого балкона. А на балконе стоит юная красавица. Перегнувшись через перила, она смотрит на тропинку. Девушка свежее любой розы, воздушнее цветка яблони, срываемого ветром с дерева. Как шелестит шелк ее платья! «Неужели он не придет?»
— Ты имеешь в виду Кая? — спросила Герда.
— Я лишь рассказываю свою сказку, свои грезы! — ответил вьюнок.
Что рассказал вьюнок полевой?
— Между деревьями на веревках висит доска — это качели. На них качаются две прелестные девчушки — на них белоснежные платья, на шляпах развеваются длинные зеленые шелковые ленты. Их брат, он постарше, стоит на доске, зажав веревки согнутыми в локтях руками; в одной руке он держит чашечку, а в другой — глиняную трубку. Он пускает мыльные пузыри. Качели качаются, пузыри, переливаясь всеми цветами радуги, разлетаются по воздуху. Последний, повиснув на конце трубки, колышется на ветру. Качели качаются. Черная собачонка, легкая, как мыльный пузырь, встает на задние лапы, желая залезть на доску. Та взлетает, собачонка падает и сердито тявкает. Ее поддразнивают, пузыри лопаются. Качающаяся доска, разлетающаяся пена — вот моя песня!
— Может, она и хороша, но ты рассказываешь ее таким печальным тоном, и ни слова о Кае!
Что рассказали гиацинты?
— Жили-были три красавицы сестры, нежные, воздушные. На одной — красное платье, на другой — голубое, на третьей — белое. Взявшись за руки, они танцевали при ясном лунном свете на берегу тихого озера. То были не эльфы, а настоящие девушки. В воздухе разлился сладкий аромат, и девушки скрылись в лесу. Аромат стал сильнее. Из чащи леса в озеро скользнули три гроба, в которых лежали три красавицы. Вокруг них пляшущими огоньками порхали светлячки. Спали ли танцевавшие девушки или умерли? Аромат цветов говорит, что умерли. Вечерний колокол звонит по усопшим!
— Вы меня расстроили, — сказала Герда. — У вас такой сильный аромат. Я не могу выбросить из головы мертвых девушек! Ах, неужели и Кай умер? Но розы были под землей и говорят, что его там нет!
— Динг-донг! — зазвонили колокольчики гиацинтов. — Мы звоним не по Каю, потому что не знаем его! Мы лишь поем свою песню, единственную известную нам!
И Герда пошла к лютику, сиявшему среди блестящих зеленых листочков.
— Ясное солнышко! — сказала Герда. — Не знаешь ли ты, где мне найти моего названого братца?
И лютик засиял еще ярче и снова взглянул на Герду. Какую песенку он спел ей? В ней тоже не было ни слова о Кае.
— В первый весенний день в небольшом дворике ласково светит Божье солнце. Его лучи скользят по белой стене соседского дома, возле которой появились первые желтые цветы, отливающие золотом в теплых солнечных лучах. Во двор вышла посидеть старая бабушка, ее внучка, бедная красивая служанка, только что вернулась из гостей. Она целует бабушку. В этом поцелуе пряталось золото, золото сердца. Золото на губах, золото в душе, золото на небе утренней порою. Вот и вся моя история! — сказал лютик.
— Моя бедная старая бабушка! — вздохнула Герда. — Как она, наверное, тоскует обо мне, как горюет — вот так же она горевала о Кае. Но я скоро вернусь домой и приведу его с собой. Бесполезно расспрашивать цветы, они знают только свои собственные песни, ничего мне сообщить не могут!
И она подвязала повыше юбку, чтобы удобнее было бежать, но когда перепрыгивала через нарцисс, тот хлестнул ее по ногам. Она остановилась, посмотрела на высокий желтый цветок и спросила:
— Может, ты что-нибудь знаешь?
И наклонилась к нему.
И что же он ей сказал?
— Я вижу себя! Я вижу себя! — сказал нарцисс. — О, как я благоухаю! Наверху, в чердачной каморке, стоит полуодетая танцовщица. Она стоит то на одной ноге, то на обеих и попирает ими весь свет, она лишь обман зрения. Вот она льет воду из чайника на кусок белой материи, который держит в руках, — это корсаж. Чистота — дело хорошее! На крючке висит белое платье, тоже выстиранное водой из чайника и высушенное на крыше. Она надевает его, на шею повязывает ярко-желтый платок, чтобы оттенить белизну платья. Одна нога взлетает в воздух! Смотри, как прямо, точно стебель, она стоит на другой! Я вижу себя! Я вижу себя!
— А мне нет до этого дела! — сказала Герда. — О чем тут рассказывать! — И она побежала к выходу из сада.
Калитка была заперта, но девочка дернула за ржавый крюк, он выскочил, и калитка распахнулась. И Герда босиком понеслась на волю. Три раза она оглядывалась, но за ней никто не гнался. Наконец она устала, присела на камень и осмотрелась; оказалось, что лето прошло, стояла поздняя осень, чего просто нельзя было заметить в прекрасном цветнике, где всегда светило солнце и росли цветы всех времен года.
— Господи, до чего же я задержалась! — сказала Герда. — Ведь уже наступила осень! Нет времени отдыхать!
И она снова пустилась в путь.
О, как болели ее усталые ножки! Как холодно и сыро было вокруг! Узкие листья ивы совсем пожелтели, оседавший на них туман стекал на землю крупными каплями, листья опадали один за другим. Только терновник стоял, весь покрытый терпкими, вяжущими ягодами. О, до чего серым и мрачным был этот мир!
История четвертая. Принц и принцесса
Герда была вынуждена снова сесть отдохнуть. На снегу прямо перед ней прыгал большой ворон; он долго на нее смотрел, покачивая головой, а потом сказал:
— Кар! Кар! Здррравствуй!
Лучше произнести это слово он не мог, но явно желал девочке добра и спросил, куда она держит путь совсем одна. Слова «совсем одна» Герда поняла очень хорошо и прочувствовала их важность. Рассказав ворону обо всех событиях своей жизни, она поинтересовалась, не видел ли он Кая.
Ворон задумчиво кивнул и сказал:
— Может быть! Может быть!
— Неужели это правда?! — воскликнула девочка и чуть не задушила ворона поцелуями.
— Поосторожнее! Поосторожнее! — сказал ворон. — Думаю, это может быть Кай! Но сейчас он уже наверняка забыл тебя с принцессой!
— Он живет у принцессы? — спросила Герда.
— Вот послушай, — ответил ворон. — Только мне ужасно трудно говорить на твоем языке. Если бы ты понимала вороний язык, я бы сумел рассказать обо всем намного лучше!
— Нет, этому меня не учили! — ответила Герда. — Вот моя бабушка этот язык знает, она говорит и на тайном детском. Ах, если бы я его выучила!
— Ничего страшного! — сказал ворон. — Расскажу как смогу, пусть и неважно получится!
И ворон рассказал то, что знал.
— В королевстве, в котором мы сейчас находимся, живет принцесса, страшно умная, она прочитала все газеты на свете и успела их позабыть, такая она умная! Как-то недавно сидит она на троне — не самое веселое занятие, как говорят, — и начинает напевать песенку, в которой есть такие слова: «...почему бы мне не выйти замуж». «В этом что-то есть!» — говорит она, и ей захотелось замуж, но только за такого человека, который отвечал бы, когда с ним заговаривали, а не такого, который умеет лишь изображать из себя важную персону, — это так скучно! Она велела созвать всех придворных дам, и те, услышав о желании принцессы, пришли в восторг. «Это нам по душе, — сказали они, — мы и сами недавно об этом думали!» Все, что я тебе говорю, истинная правда! — добавил ворон. — У меня есть невеста, она ручная и свободно разгуливает по замку, она мне все это и рассказала!
Невестой его была, разумеется, ворона, потому что ворона всегда ищет себе мужа-ворона.
— Газеты на следующий день вышли, обрамленные сердцами и вензелями принцессы. В них было напечатано, что любой молодой человек приятной наружности может прийти в замок и побеседовать с принцессой, и того, кто будет держаться раскованно и окажется красноречивее всех, принцесса возьмет в мужья! Да, да! — прибавил ворон. — Это так же верно, как и то, что я сижу здесь: народ повалил валом, были давка и толкотня, но толку из этого не вышло ни в первый, ни во второй день. На улице все претенденты говорили прекрасно, но стоило им войти в ворота замка и увидеть гвардейцев в серебре, на лестницах лакеев в золоте, вступить в огромные освещенные залы, как они теряли дар речи. Они стояли перед троном, на котором сидела принцесса, и только повторяли последние, сказанные ею слова, а зачем принцессе их слушать! Такое было впечатление, что их опоили дурманом, отчего они впали в оцепенение. Но как только они выходили на улицу, дар речи снова к ним возвращался. От городских ворот до замка тянулась длинная очередь женихов. Я сам это видел! — сказал ворон. — Они были голодны и страдали от жажды, но из замка им не вынесли даже стакана воды! Самые смышленые прихватывали с собой бутерброды, но с соседями не делились, считая, что человека с изголодавшимся видом принцесса не выберет.
— А Кай? — спросила Герда. — Когда пришел Кай? Он тоже стоял в очереди?
— Погоди, погоди! Мы как раз добрались до него! На третий день появился небольшого роста человек, ни в карете, ни верхом, и отважно направился прямо к замку. Глаза его сияли, как твои, у него были красивые длинные волосы, а одет бедновато!
— Это Кай! — возликовала Герда. — Я нашла его! — Она захлопала в ладоши.
— За спиной у него была котомка! — добавил ворон.
— Нет, это его санки! — возразила Герда. — Ведь про-пал-то он на санках!
— Вполне возможно! — согласился ворон. — Я не разглядел как следует. Но от моей невесты знаю, что, когда он вошел в ворота замка и увидел гвардейцев в серебре и на лестницах лакеев в золоте, ничуть не смутился, кивнул им и сказал: «Наверное, скучно стоять на лестнице, я лучше войду внутрь!» Все залы были залиты светом. Тайные советники и их превосходительства расхаживали босиком, разнося золотые блюда, — торжественнее не бывает! А его сапоги ужасно громко скрипели, но он нисколько не струсил!
— Это, точно, Кай! — воскликнула Герда. — Я знаю, что у него были новые сапоги, я слышала, как они скрипели, когда он приходил к бабушке!
— Да уж, скрипели они порядком! — сказал ворон. — Он отважно подошел к принцессе, сидевшей на жемчужине величиной с колесо прялки, а вокруг стояли придворные дамы с камеристками и горничными камеристок и кавалеры с камердинерами, слугами камердинеров и прислужниками камердинерских слуг. И чем ближе к дверям они стояли, тем надменнее выглядели. На прислужника камердинерского слуги, который всегда ходит в туфлях, и взглянуть-то было страшно — такой надменный он стоял в самых дверях!
— Вот ужас-то! — сказала Герда. — И Кай все-таки женился на принцессе?
— Не будь я вороном, я бы и сам на ней женился, несмотря на то что помолвлен. Он говорил так же хорошо, как я, когда говорю на вороньем языке, — это я слышал от своей невесты. Он держался смело и раскованно, заявил, что пришел не свататься, а лишь послушать умные речи принцессы, и она ему понравилась, и он ей тоже!
— Ну, конечно, это Кай! — воскликнула Герда. — Он такой умный, он знает все четыре действия арифметики и дроби! — О, пожалуйста, отведи меня в замок!
— Легко сказать! — ответил ворон. — А как сделать? Я поговорю со своей невестой, она нам что-нибудь посоветует. Но должен тебя предупредить — таких маленьких девочек, как ты, в замок не пускают!
— Меня пустят! — сказала Герда. — Когда Кай услышит, что я здесь, он сейчас же за мной придет!
— Подожди меня вон на тех ступеньках! — сказал ворон, тряхнул головой и улетел.
Вернулся он только темным вечером.
— Кар! Кар! — каркнул он. — Моя невеста шлет тебе множество поклонов! И вот тебе кусочек хлеба, она стащила его на кухне, там его полно, а ты, наверное, проголодалась! В замок тебе пройти невозможно, ты же босая. Гвардейцы в серебре и лакеи в золоте тебя не пропустят. Но не плачь, ты все-таки туда попадешь. Моя невеста знает, как пройти в спальню принцессы по черной лестнице, и знает, где достать ключ!
В саду они пошли по широкой аллее, где с деревьев безостановочно облетали листья, и когда в замке погасли все огни — один за другим, — ворон привел Герду к полуоткрытой двери черного хода.
О, как билось сердце Герды от страха и нетерпения! Как будто она собиралась совершить что-то дурное, а ведь она всего лишь хотела узнать, действительно ли это Кай. Да, наверняка это он. Она живо представила себе его умные глаза, его длинные волосы. Она ясно видела, как он улыбался, когда они сидели там, дома, под розами. Он, конечно, страшно обрадуется, увидев ее и услышав, какой длинный путь она проделала ради него, узнает, как горевали все домашние, когда он не вернулся. Да, страх в ней перемешался с радостью.
Но вот они на лестничной площадке; на шкафу горела маленькая лампа, а на полу сидела ручная ворона и вертела во все стороны головой, разглядывая Герду. Девочка присела, как учила ее бабушка.
— Мой жених рассказывал мне о вас много хорошего, барышня! — сказала ручная ворона. — И ваша Vita2, как это принято называть, тоже весьма трогательна! Будьте добры, возьмите лампу, а я пойду впереди. Мы пойдем прямо, тут мы никого не встретим!
— Мне кажется, за нами кто-то идет! — сказала Герда, и мимо нее что-то просвистело, точно тени отделились от стены: лошади с развевающимися гривами и тонкими ногами, охотники, всадники и всадницы.
— Это сны! — объяснила ворона. — Они уносят мысли высоких особ на охоту. Прекрасно, так вы лучше рассмотрите спящих. Надеюсь только, что, обретя высокое положение, вы проявите и благородство сердца!
— Тут и говорить не о чем! — воскликнул лесной ворон.
Они вошли в первую залу, обтянутую розовым атласом, затканным затейливыми цветами. Опять мимо просвистели сны, но так быстро, что Герда не успела разглядеть высоких особ. Одна зала была роскошнее другой — было от чего прийти в смятение. И вот они в спальне. Потолок напоминал большую пальму с листьями из хрусталя, драгоценного хрусталя, а в центре комнаты на толстом золотом стебле было подвешено две кровати в виде лилий: одна белая, в ней спала принцесса, другая — красная, в ней Герда надеялась обнаружить Кая. Она отогнула один из красных лепестков и увидела темно-русый затылок. Это Кай! Герда громко позвала его по имени и поднесла лампу поближе. Сны просвистели верхом на лошадях обратно в дом. Принц проснулся, повернул голову — это был не Кай.
Принц был юн и красив, но походил на Кая только с затылка. Из белой лилии выглянула принцесса и спросила, что случилось. Герда, расплакавшись, рассказала всю свою историю, не забыв упомянуть и о том, что для нее сделали вороны.
— Бедняжка! — сказали принц и принцесса, похвалили ворон, заявили, что нисколько не сердятся на них, только вот поступать так впредь не следует. Тем не менее им полагается вознаграждение.
— Хотите стать вольными птицами? — спросила принцесса. — Или предпочитаете получить должность придворных ворон на полном содержании из кухонных остатков?
Вороны, поклонившись, попросили предоставить им должность при дворе — они подумали о своей старости — и сказали:
— Старикам неплохо иметь верный кусок хлеба. — Так они выразились.
Принц встал и уступил свою кровать Герде, ничего больше он для нее сделать не смог. Сложив ладошки, она подумала: «Как же добры все-таки люди и животные!» — потом закрыла глаза и заснула сладким сном. Сны снова прилетели в спальню, но теперь они напоминали Божьих ангелов; они везли санки, на которых сидел Кай и кивал головой. Но это был всего лишь сон, и он исчез, когда Герда проснулась.
На следующий день ее с ног до головы одели в шелка и бархат и предложили оставаться в замке, сколько она пожелает. Но она лишь попросила, чтобы ей дали возок с лошадью и пару сапожек, потому что собиралась опять отправиться в путь разыскивать Кая.
Герде дали сапожки, и муфту, и нарядное платье; к воротам подкатила новая карета из чистого золота со сверкавшими, словно звезды, гербами принца и принцессы. У кучера, лакеев и форейторов — имелись и форейторы — на головах красовались золотые короны. Принц и принцесса сами помогли ей сесть в карету и пожелали всего самого хорошего. Лесной ворон, уже женатый, провожал ее первые три мили — он сидел рядом с Гердой, поскольку терпеть не мог ездить задом наперед. Ручная ворона стояла в воротах и хлопала крыльями, она не поехала с ними, ибо страдала головными болями с тех пор, как получила должность и начала слишком много есть. Карета была набита сахарными кренделями, а сидения завалены фруктами и пряниками.
— Прощай, прощай! — крикнули принц и принцесса.
Герда заплакала, заплакал и ворон. Так пролетели первые мили. Тут простился с ней и ворон — это было самое тяжелое расставание. Ворон взлетел на дерево и хлопал своими черными крыльями, пока карета, сиявшая, как солнце, не скрылась из виду.
История пятая. Маленькая разбойница
Они ехали через темный лес, но карета сияла, словно испускала пламя, и разбойники, у которых от этого света появилась резь в глазах, стерпеть такого не могли.
— Золото! Золото! — закричали они, бросились к ней, схватили лошадей, убили маленьких форейтеров, кучера и лакеев и вытащили из кареты Герду.
— Жирненькая, славненькая, орехами откормлена! — сказала старуха разбойница с длинной колючей бородой и нависшими над глазами бровями. — Точь-в-точь жирный барашек! Ну, а какова на вкус?
И она вытащила блестящий нож, сверкавший так, что страшно делалось.
— Ай! — вдруг завопила она, потому что в этот момент ее укусила за ухо ее собственная дочка, которая сидела у нее на спине и была неукротимо дикая и своенравная.
— Дрянная девчонка! — крикнула мать, но убить Герду не успела.
— Она будет играть со мной! — сказала маленькая разбойница. — Она отдаст мне свою муфту, красивое платье и будет спать со мной в одной постели!
И она еще раз укусила мать так, что та подпрыгнула и завертелась на одном месте, а разбойники захохотали:
— Смотри, как пляшет со своей девчонкой!
— Хочу сесть в карету! — сказала маленькая разбойница и таки настояла на своем, потому как была ужасно избалована и упряма.
Они с Гердой сели в карету и понеслись по пням и кочкам в глубь леса. Маленькая разбойница была ростом с Герду, но шире в плечах и смуглее, а в ее черных глазах светилась чуть ли не печаль. Она обняла Герду за талию и сказала:
— Они не убьют тебя, пока я на тебя не рассержусь! Ты небось принцесса?
— Нет! — воскликнула Герда и рассказала обо всем, что ей пришлось пережить, и о том, как она любит Кая.
Разбойница серьезно поглядела на нее и слегка кивнула головой.
— Они не убьют тебя, даже если я на тебя рассержусь, лучше я сама это сделаю!
И она вытерла слезы на глазах Герды и сунула руки в красивую муфту, мягкую и теплую.
Карета остановилась. Они въехали во двор разбойничьего замка. Он был весь — сверху донизу — в трещинах, из зияющих дыр вылетало воронье, вокруг прыгали бульдоги, которые, судя по их виду, вполне могли бы съесть человека, но они не лаяли, так как это было запрещено.
Посреди огромного ветхого закопченного зала с каменным полом пылал огонь. Дым поднимался к потолку и сам должен был искать себе выход. В большом котле кипел суп, на вертелах жарились зайцы и кролики.
— Ты сегодня будешь спать со мной вот тут, рядом с моими зверушками! — сказала разбойница.
Девочек накормили и напоили, и они ушли в угол, где лежала солома, накрытая коврами. Повыше на жердочках сидела почти сотня голубей, казалось, они спали, но когда девочки подошли, чуть зашевелились.
— Они все мои! — сказала маленькая разбойница, проворно схватила одного из ближайших к ней и так встряхнула, что тот забил крыльями. — Поцелуй его! — крикнула она, поднеся голубя к лицу Герде. — А там сидят лесные мошенники! — продолжала она, указывая на зарешеченное углубление в стене под самым потолком. — Эти двое — лесные мошенники! Если их не запереть хорошенько, тут же улетят. А вот мой милый старый бяшка! — И она потянула за рога привязанного к стене северного оленя в блестящем медном ошейнике. — Его тоже надо держать на привязи, иначе удерет. Каждый вечер я щекочу ему шею моим острым ножом, он этого страсть как боится.
И разбойница вытащила из расщелины в стене длинный нож и провела им по шее оленя. Несчастное животное взбрыкнуло, а разбойница, расхохотавшись, потащила Герду в постель.
— Ты спишь с ножом? — спросила Герда, с некоторым страхом поглядывая на него.
— Всегда! — ответила маленькая разбойница. — Никогда не знаешь, что может случиться. Но расскажи мне еще раз о Кае и о том, зачем ты пустилась странствовать по белу свету.
И Герда повторила свой рассказ. Лесные голуби ворковали за решеткой, а остальные уже спали. Маленькая разбойница, обняв одной рукой Герду за шею — в другой у нее был нож, — захрапела, а Герда не могла сомкнуть глаз, раздумывая о том, убьют ее или оставят в живых. Разбойники, сидя вокруг огня, пели и пили, а старуха разбойница делала кульбиты. О, как страшно было девочке смотреть на все это.
И тут лесные голуби проворковали:
— Курр! Курр! Мы видели твоего Кая! Белая курица несла его санки, а он сидел в санях Снежной королевы. Они низко пролетели над лесом, когда мы еще лежали в гнезде. Она дохнула на нас, птенцов, и все умерли, кроме нас двоих. Курр! Курр!
— Что вы там, наверху, говорите! — воскликнула Герда. — Куда полетела Снежная королева? Вам что-нибудь об этом известно?
— Наверное, в Лапландию! Ведь там вечные снега и льды! Спроси лучше у северного оленя, что стоит на привязи.
— Снега и льды, замечательно! — сказал северный олень. — Там привольно скачешь по обширным, блистающим равнинам! Там раскинут летний шатер Снежной королевы, а ее постоянные чертоги у Северного полюса, на острове, который называет Шпицберген!
— О Кай, милый Кай! — вздохнула Герда.
— Лежи тихо, — сказала маленькая разбойница, — не то пырну в живот ножом.
Утром Герда рассказала ей все, что услышала от лесных голубей. Маленькая разбойница посерьезнела, потом кивнула головой и сказала:
— Ну, ладно! Ладно! А ты знаешь, где Лапландия? — спросила она северного оленя.
— Кому же знать, как не мне! — ответил олень, и глаза его заблестели. — Там я родился и вырос, там скакал по снежным равнинам!
— Слушай! — сказала разбойница Герде. — Как ты видишь, все наши мужчины ушли, дома одна мать, но с утра она хлебнет из большой бутыли, после чего задремлет, тогда я кое-что для тебя сделаю!
Она вскочила с постели, обняла мать, дернула ее за бороду и проговорила:
— Ты мой милый козлик! Доброе утро!
А мать щелкнула девочку по носу так, что он стал красно-синим, но все это делалось от любви.
Когда мать глотнула из бутыли и задремала, разбойница подошла к северному оленю и сказала:
— Я могла бы еще долго развлекаться, щекоча тебя острым ножом, уж больно это потешно, — ну, да ладно! Я отвяжу тебя и выпущу на волю. Беги в Лапландию, только мчись быстро и доставь вот эту девочку в замок Снежной королевы — там ее названый братец. Ты наверняка слышал ее рассказ, она говорила довольно громко, а ты горазд подслушивать!
Северный олень высоко подпрыгнул от радости. Маленькая разбойница посадила на него Герду и на всякий случай крепко ее привязала, предварительно подсунув под нее подушечку.
— Ну, ладно! — сказала она. — Бери назад свои меховые сапожки, ведь там холодно, а муфту я оставлю себе, уж больно она хороша! Но мерзнуть ты не будешь. Вот материны рукавицы, они такие здоровые, что ты засунешь в них руки по самый локоть! Давай же! Теперь у тебя руки, как у моей гадкой матери!
Герда заплакала от счастья.
— Терпеть не могу, когда распускают нюни! — сказала маленькая разбойница. — Ты должна радоваться! А вот тебе два хлеба и окорок, чтобы не голодала.
И то, и другое привязали на спину оленю. Маленькая разбойница открыла дверь, заманила псов в дом, перерезала ножом привязь и сказала оленю:
— Беги! Только девочку оберегай!
Герда протянула руки в громадных рукавицах к разбойнице и попрощалась с ней. И северный олень помчался что было сил по кустам и пням, по лесам, болотам и степям. Выли волки, каркали вороны. «Уф, уф!» — раздалось вдруг с неба, и оно словно выплюнуло столб огня.
— Мое старое доброе северное сияние! — сказал северный олень. — Смотри, как полыхает!
И он помчался дальше, не останавливаясь ни днем, ни ночью. Хлеб был съеден, окорок тоже, и вот они наконец в Лапландии.
История шестая. Лапландка и финка
Они остановились у жалкой лачуги. Домишко ушел в землю почти под самую крышу, а дверь была такая низкая, что жившему там семейству приходилось проползать в нее чуть ли не по-пластунски. Дома никого не было, кроме старухи лапландки, жарившей рыбу при свете жировой лампы. И северный олень рассказал ей историю Герды, но сначала свою собственную — она казалась ему намного важнее. А Герда так окоченела, что и говорить не могла.
— Ах вы, бедняжки! — сказала лапландка. — Долго же вам еще бежать! Придется сделать больше ста миль, прежде чем вы доберетесь до Финмаркена, где расположен летний дворец Снежной королевы и где она каждый вечер зажигает бенгальские огни. Я черкну пару слов на вяленой треске — бумаги у меня нет, а вы передадите ее финке, что живет в тех местах, она сумеет помочь вам лучше, чем я.
Когда Герда согрелась, поела и попила, лапландка написала пару слов на вяленой треске и велела Герде хорошенько беречь ее. Потом усадила ее на спину оленя, крепко привязала, и он снова помчался. «Уф! Уф!» — доносилось с неба, и всю ночь полыхало изумительное голубое северное сияние. Так добрались они до Финмаркена и постучали в дымовую трубу финки — у нее даже двери не было.
Внутри стояла такая жара, что сама финка, низенькая, грязная женщина, ходила полуголой. Она тут же раздела Герду, сняла с нее рукавицы и сапожки, положила кусок льда на голову оленю и прочитала послание, написанное на вяленой треске. Прочитав его три раза и выучив наизусть, она сунула рыбу в котел с едой — ведь она вполне годилась в пищу, а у финки ничего не пропадало.
Северный олень рассказал ей сперва свою историю, потом историю Герды. Финка щурила умные глаза, но ничего не говорила.
— Ты такая мудрая, — сказал северный олень. — Я знаю, что ты можешь связать все четыре ветра одной ниткой. Когда шкипер развязывает один узел, дует попутный ветер; развязывает другой — начинается непогода, а развязывает третий и четвертый — разыгрывается буря, которая валит деревья. Не можешь ли ты изготовить для девочки напиток, который бы дал ей силу двенадцати богатырей, чтобы она одолела Снежную королеву?
— Силу двенадцати богатырей! — ответила финка. — Разве этого достаточно?!
Она подошла к полке, взяла большой кожаный свиток и развернула его. Кожа была испещрена странными письменами; финка принялась их читать с таким усердием, что ее прошиб пот.
Олень снова начал просить за Герду, а Герда смотрела на финку умоляющими, полными слез глазами, и та опять прищурилась, отвела оленя в угол и, меняя ему на голове лед, прошептала:
— Кай действительно у Снежной королевы, но ему там все по душе, он считает, что это лучшее место на земле. А все потому, что у него в сердце и глазу сидят осколки зеркала. Их надо вытащить, иначе не быть ему больше человеком, а Снежная королева сохранит над ним свою власть и силу!
— А ты не можешь что-нибудь дать Герде, чтобы власть и силу обрела она?
— Сильнее, чем она есть, я ее сделать не могу! Разве ты не видишь, как велика ее сила? Разве не видишь, как служат ей люди и животные? Она босиком обошла почти весь мир! Не у нас брать ей силу, сила кроется в ее сердце, сердце прелестного невинного ребенка. Если она сама не сумеет проникнуть в покои Снежной королевы и извлечь осколки, то мы ей никак не поможем! В двух милях отсюда начинается сад Снежной королевы. Отнеси туда девочку, посади у стоящего в снегу большого куста, покрытого красными ягодами, и, не мешкая, возвращайся обратно!
Финка посадила Герду на спину оленя, и тот помчался во весь опор.
— Ой, я забыла сапожки! Я забыла рукавицы! — закричала Герда, оказавшись на жгучем морозе.
Но олень не осмелился остановиться, пока не добежал до большого куста с красными ягодами. Тут он ссадил ее, поцеловал в губы, и из его глаз покатились крупные блестящие слезы. После чего стрелой понесся обратно. А бедная Герда осталась одна, без башмаков, без рукавиц, посреди жуткого, ледяного Финмаркена.
Она помчалась вперед что было мочи. Навстречу ей несся целый полк снежных хлопьев, но они не падали с неба — небо было ясное, освещенное северным сиянием. Снежные хлопья неслись по земле, и чем ближе она подходила, тем крупнее становились. Герда вспомнила, какими большими и изысканными казались снежинки под лупой, но эти огромные, ужасные, живые хлопья — форпосты Снежной королевы — представали перед ней в самом странном виде: одни были похожи на здоровенных безобразных ежей, другие — на клубки змей, третьи напоминали толстых медвежат со взъерошенной шерстью. Но все сверкали белизной, все были живыми хлопьями.
Герда принялась читать «Отче наш», и от холода ее дыхание превращалось в туманное облако — словно изо рта шел настоящий дым. Туман все сгущался и сгущался, и из него стали образовываться прозрачные ангелочки, которые, коснувшись земли, начинали расти. На головах у них были шлемы, а в руках — копья и щиты. Число их все прибывало, и когда Герда окончила молитву, ее окружал целый легион ангелов. Они стали копьями крушить отвратительные снежные хлопья, те рассыпались на мелкие кусочки, и Герда смело и уверенно продолжила свой путь. Ангелы гладили ей руки и ноги, так что она меньше ощущала холод и быстро добралась до дворца Снежной королевы.
Но посмотрим сначала, как обстояли дела у Кая. Он, конечно, и не думал о Герде, тем более не думал о том, что она стоит у ворот дворца.
История седьмая. Что произошло во дворце Снежной королевы и что случилось потом
Стены дворца были сотворены из метелей, окна и двери проделаны колючими ветрами. Больше сотни огромных залов, наметенных метелью — самый большой из них тянулся на многие мили, — освещало яркое северное сияние. До чего пустынно и пронзительно холодно было в этих сверкающих покоях! Никогда не заглядывало сюда веселье, ни разу здесь не устроили медвежьего бала, на котором белые медведи под завывание бури могли бы показать свое умение ходить на задних лапах и продемонстрировать хорошие манеры. Никогда не собиралась здесь компания игроков в карты, с ссорами и драками, и не развлекались за чашкой кофе юные песцы; нет, в громадных залах Снежной королевы было пустынно и холодно. Северное сияние вспыхивало точно по минутам, и поэтому вы знаете заранее, когда оно разгорится в полную силу, а когда ослабеет. Посреди пустынного бесконечного снежного зала раскинулось замерзшее озеро. Лед на нем растрескался на тысячи кусочков, ровных и одинаковых, — настоящее произведение искусства. Снежная королева, когда бывала дома, восседала в центре озера, и она говорила, что сидит на зеркале разума, единственном и лучшем зеркале в мире.
Кай совсем посинел от холода, почти почернел, но он этого не замечал — от поцелуев королевы он утратил чувствительность к холоду, а его сердце почти совсем превратилось в кусок льда. Он возился с несколькими плоскими льдинками с острыми краями, укладывая их самыми разнообразными способами. У нас есть игра, цель которой сложить разные фигуры из деревянных дощечек, она называется китайской головоломкой. Кай тоже складывал удивительно затейливые фигуры, но из льдинок, и это называлось ледяной игрой разума. По его мнению, эти фигуры являли собой образец совершенства и имели первостепенное значение, а все потому, что в глазу у него сидел осколок зеркала. Кай складывал и целые слова, но ему никак не удавалось сложить то слово, которое ему особенно хотелось: слово «вечность». Снежная королева сказала ему: «Если ты сумеешь сложить это слово, то станешь сам себе господином, и я подарю тебе весь мир и пару новых коньков». Но у Кая не получалось.
— Теперь я полечу в теплые края, — сказала Снежная королева. — Загляну в черные котлы!
Так она называла огнедышащие горы Этну и Везувий.
— Побелю их слегка! Это полезно для лимонных деревьев и винограда!
И она улетела, а Кай, оставшись один в громадном, тянувшемся на многие мили пустынном зале, смотрел на льдинки и все размышлял и размышлял, так что у него в голове трещало. Он сидел прямо и неподвижно, можно было подумать, что он замерз насмерть.
А Герда вошла в огромные ворота дворца, проделанные колючими ветрами. Но она прочитала вечернюю молитву, и ветры улеглись, точно им захотелось спать. Она вошла в огромный пустынный холодный зал и увидела Кая. Она сразу его узнала, бросилась ему на шею, крепко обняла и воскликнула:
— Кай! Милый Кай! Я нашла тебя!
Но он не пошевелился, сидел такой же прямой и холодный. И Герда заплакала; ее жгучие слезы упали ему на грудь, проникли в сердце, растопили лед и расплавили осколок. Кай посмотрел на Герду, а она запела псалом:
Уж розы в долинах цветут,
Младенец Христос с нами тут!
Тут и Кай залился слезами и рыдал так, что осколок зеркала выпал из глаза; Кай узнал Герду и ликующе закричал:
— Герда, милая Герда! Где же ты была так долго? И где я был? — Он огляделся. — Как здесь холодно! Как пустынно!
И он крепко прижался к Герде, а она смеялась и плакала от счастья. От радости даже льдинки вокруг пустились в пляс, а когда устали и улеглись на место, составили то самое слово, которое велела Каю сложить Снежная королева; после чего он становился сам себе господином да еще получал от нее в подарок весь мир и пару новых коньков.
Герда поцеловала его в щеки, и они заалели; она поцеловала его глаза, и они засияли, как ее собственные; она поцеловала его руки и ноги, и к нему вернулись здоровье и бодрость. Пусть Снежная королева возвращается хоть сейчас: его охранная грамота лежит тут, написанная блестящими льдинками.
Взявшись за руки, Герда и Кай покинули громадный дворец. Они говорили о бабушке и о розах на крыше. И там, где они шли, стихали ветры и выглядывало солнце. А добравшись до куста с красными ягодами, они увидели поджидавшего их северного оленя. Он привел с собой молодую олениху, у которой вымя было полно теплого молока; она напоила им детей и поцеловала их прямо в губы. И они отвезли Кая и Герду сначала к финке, у которой дети отогрелись в жаркой избе и узнали, как им вернуться домой, а потом к лапландке, которая сшила им новое платье и починила свои сани.
Северный олень и молодая олениха бежали рядом, провожая детей до самой границы, где уже пробивалась первая зелень. Кай и Герда попрощались с оленями и лапландкой. «Прощайте!» — сказали все хором.
Щебетали птицы, деревья покрылись зелеными почками. Из леса навстречу детям верхом на великолепной лошади, которую Герда сразу узнала (она была когда-то впряжена в золотую карету), выехала молодая девушка в огненно-красной шапке на голове и с пистолетами за поясом. Это была маленькая разбойница — ей наскучило дома и захотелось побывать на Севере, а если там не понравится, то и в других краях. Она тоже узнала Герду, и каким же радостным было это взаимное узнавание!
— Хорош бродяга! — сказала она Каю. — Интересно, стоишь ли того, чтобы бежать за тобой на край света!
Но Герда потрепала ее по щеке и спросила о принце и принцессе.
— Они уехали в чужие края! — ответила разбойница.
— А ворон с вороной?
— Ворон умер, ручная ворона осталась вдовой, ходит с черной шерстяной ниткой на лапе и жалуется на судьбу. Да это ерунда! Расскажи-ка лучше, что с тобой было и как ты нашла его!
И Герда и Кай все ей рассказали.
— Снип-снап-снурре-басселуре! — воскликнула разбойница, пожала им обоим руки и обещала навестить их, если когда-нибудь заедет в их город.
И отправилась верхом путешествовать по белу свету. А Кай и Герда, взявшись за руки, зашагали в сторону дома. Пока они шли, весна вступала в свои права, зеленела трава и расцветали цветы. Вот зазвонили церковные колокола, и Кай с Гердой увидели знакомые колокольни и большой город, в котором они жили. Они направились прямо к двери бабушкиного дома, поднялись по лестнице и вошли в комнату, где все было по-старому: тикали часы, двигалась стрелка. Но, входя в дверь, они заметили, что повзрослели. Розы с крыши заглядывали в распахнутое окно. Тут же стояли их детские стульчики. Кай и Герда сели каждый на свой и взялись за руки. Холодное, пустынное великолепие дворца Снежной королевы было забыто, как тяжелый сон. Бабушка сидела, греясь в лучах Божьего солнца, и читала вслух Евангелие: «...если... не будете, как дети, не войдете в Царствие Небесное!»
Кай и Герда переглянулись — теперь они поняли смысл старинного псалма:
Уж розы в долинах цветут,
Младенец Христос с нами тут!
Так и сидели рядышком двое взрослых людей, которые все равно были детьми, детьми сердцем и душой, а на дворе стояло лето, теплое, благодатное лето.
Примечания
«Снежная королева» (Sneedronningen) — впервые опубликована в 1845 г. (См. примеч. к сказке «Ель».) «Первая глава «Снежной королевы» была написана в Максене под Дрезденом, остальные — на родине в Дании». (См. Bemaerkninger til «Eventyr og historier», s. 389.) В «Снежной королеве» нашли отражение детские воспоминания Андерсена.
«Уж розы в долинах цветут...» — цитата из псалма (1739) датского поэта и священника Х.А. Брорсона (1694—1764).
«...не войдете в Царствие Небесное!» — Неточная цитата из Библии. «Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него». (Евангелие от Марка 10,13.)
1. Перевод А. и П. Ганзенов.
2. Жизнь (лат.)