Вернуться к Всего лишь скрипач

Глава I

— Я помчусь
Белой гладью моря!
— Не страшись, ведь сам Мороз
Долго строил и надежно
Этот мост.
А Морозу верить можно.

Кристиан Винтер

На берег наступает лед,
Из трещин пена бьет и бьет,
Громово фыркают валы.

А.Г. Эленшлегер

Зима в этом году выдалась суровая, лед лежал толстым прочным слоем между Зеландией и Сконе. Шведский крестьянин, который всегда первым обновляет выстроенный морозом мост, уже проложил санный путь в Данию. Хотя поговаривали, что над фарватером, там, где проходит течение, лед еще не очень крепок, по нему перегоняли скот. Между Копенгагеном и расположенной в четверти мили от него крепости Трекронер протянулась широкая дорога, разъезженная, как настоящий тракт; вдоль нее вились тропинки для пешеходов. Там, где несколько месяцев назад уверенно покачивались в глубокой воде большие трехмачтовые корабли, сидели теперь старухи за накрытыми столами и продавали пшеничный хлеб и разные напитки; были разбиты палатки, на которых развевались на фоне морозного голубого неба датские флаги, и днем вокруг них кишмя кишел народ; суда вросли в лед так крепко, как обломки затонувшего корабля врастают в песчаное дно. До самого шведского берега, насколько хватал глаз, двигались в обе стороны черные точки — люди ехали или шли из одной страны в другую.

Ледяное и снежное поле в четыре мили, разумеется, отличалось от обычного поля: стоило подняться сильному ветру, и вдобавок течению изменить направление — и за несколько минут лед мог вскрыться; но, как виноградари выращивают свои лозы на теплой лаве и безмятежно спят рядом с вулканом, крестьянин спокойно едет по льду, утешаясь мыслью, что все в руке Божьей.

Как мы знаем, покойная жена Петера Вика была шведкой родом из Мальмё; там жила ее семья. Шкиперу, чье судно зимует, вмерзши в лед, заняться нечем. Теперь, когда в Швецию была проложена дорога посуху и люди так и сновали туда и обратно, Петеру Вику тоже захотелось прогуляться, и он взял Кристиана с собой.

Они пустились в путь ярким солнечным утром. Зунд был похож на обычную равнину; в некоторых местах ветер намел снег в небольшие пригорки, в других, наоборот, как бы смел его, и островки гладкого льда напоминали пруды и озерца.

— Ну, — сказал Петер Вик, — теперь только бы выдержала крышка, а не то мы окажемся на дне горшка, где нет ни солнца, ни огонька. Но мы с тобой морские волки, затвердел лед или нет, мы все равно пойдем.

Когда они уже отошли на милю от берегов Зеландии, задул сильный ветер, нагнал темные тучи, но Петер Вик продолжал шутить и смеяться. Навстречу им попалось стадо скота; пастух заверил их, что лед хороший, крепкий, но погода к концу дня наверняка изменится.

— Хорошенькое будет дело, если лед вскроется, пока мы будем на том берегу, — сказал Петер Вик. — Ну что ж, если нас понесет по волнам, меньше ноги устанут. Пошли скорее, а то ползем, как муха по липучке.

Небо совсем потемнело, стали падать редкие снежинки; а между тем наши путешественники не прошли еще и полпути. Вдруг тучи принялись стряхивать на них снежные вихри.

— Натяни шейный платок на уши, — сказал Петер Вик. — Мы получим хорошую взбучку, но от этого не умирают.

Они нагнули головы, идя навстречу налетающим шквалам снега. Ветер свистел в вышине, словно размахивая бичом.

— Непохоже, что он скоро уймется, — покачал головой Петер Вик, остановившись и прислушиваясь. И тут под ним раздался треск, громкий, как пушечный выстрел. — Ну, если лед трещит, значит, он крепкий, — сказал Петер Вик, взял Кристиана за руку и быстро зашагал вперед. — Надо идти точно по прямой, тогда мы как раз выйдем к пирсу Мальмё. Сегодня пена хлещет сверху, — добавил он, с трудом дыша под напором снежного вихря. Внизу опять раздался грохот: сильное течение ломало лед, хотя на поверхности трещин пока не было видно. — Да, хорошие пушки там внизу, — усмехнулся Петер Вик. — И почему только из них не палили в день рождения королевы?

Снег стал падать реже; странный звук, непохожий на те, что они слышали раньше, скорее напоминавший вздох, донесся до них снизу, как будто бездна, закрытая крышкой льда, пыталась глотнуть воздуху.

Петер Вик снова остановился, пристально глядя перед собой.

— Мы не прошли еще и полпути, — сказал он. — Я думаю, сегодня шведы обойдутся без нас.

Как моряк он понимал, что крепкий лед при изменении течения и юго-восточном ветре (ветер тоже переменился) за короткое время может вскрыться и льдины начнут дрейфовать к северу. Это одно из наиболее впечатляющих зрелищ, которым может похвастаться природа нашей страны. Огромные льдины являют величественную картину, особенно у Хельсингёра, где ширина Зунда не превышает полумили. Могучие льдины напирают и громоздятся друг на друга, течение поднимает их торчком, переворачивает, превращает в причудливые стеклянные скалы. Зунд кажется единым плавучим глетчером.

Пока еще ничто не предвещало описанной выше картины, но знак был подан, конь под всадником с косой заржал. Снова повалил густой снег. Петер Вик повернул назад; идти стало легче, потому что ветер дул им в спину. Вдруг прямо за собой путники услышали тихий, но душераздирающий испуганный плач. Они оглянулись, и как раз вовремя, не то на них бы налетел маленький легкий возок с четырьмя пассажирами, кативший прямо между двумя берегами. Петер Вик успел крикнуть: «Эй!» — ему ответили, и возок остановился.

Важный датчанин сидел на облучке рядом с кучером, а на сиденье — две дамы, одна — пожилая, другая — совсем юная девушка; это она рыдала в голос. Пожилая дама зябко куталась в плащ.

— Как вы думаете, далеко ли до Зеландии? — спросил господин.

— Примерно две мили, — ответил Петер Вик, — но, если господа поедут в ту сторону, куда вы сейчас правите, выйдет большой крюк по суше. Этот курс ведет в Пруссию. Там — Швеция, а вот там — Зеландия... — И он показал рукой направление.

— Это точно? — спросил датчанин.

— У меня в голове компас, — заверил его Петер Вик.

— Проклятая погода, — сказал незнакомец. — Когда мы выезжали из Швеции, небо было совсем ясное. Сейчас мы поблизости от острова Вен?

— Нет, Вен повыше. Разрешите мне быть вашим штурманом? Кроме того, негоже так мчаться галопом: прямо перед вами в дороге может оказаться щель.

— Дорогой шкипер, это вы? — спросила пожилая дама. — Доберемся ли мы живыми до земли?

Петер Вик посмотрел на нее — стало быть, она его знает?

— О да, сударыня, — сказал он, — тот, у кого есть голова на плечах, не пойдет прямиком ко дну. Справимся и на этот раз.

Дама глубоко вздохнула. Петер Вик узнал гувернантку, которую вез в Копенгаген. Он взялся за вожжи, кучер слез, и на его место сел Кристиан. Незнакомому господину можно было дать лет тридцать с небольшим, и весь его облик говорил о том, что он принадлежит к высшему классу. Два дня назад вместе с девушкой — он назвал ее своей приемной дочерью — и ее учительницей он поехал в Сконе, ведь лед был крепкий и надежный. Сегодня они хотели вернуться, но погода вдруг изменилась, и в снежном буране они сбились с пути — вместо Вена взяли курс на Амагер.

Они снова тронулись в путь. И опять под ними прозвучал тот самый звук, похожий на горестный вздох; их слегка приподняло, потом опустило, лошади остановились, а Кристиан зашептал молитву.

Молодая девушка обняла приемного отца.

— Я думаю, лучше мне слезть! — сказал он.

— Не надо, — возразила она. — Мы сейчас утонем! Лед трескается.

Она распахнула плащ и смотрела прямо перед собой, бледная, как смерть, длинные черные волосы упали на щеки белее мела. Кристиан уставился на девушку — он узнал ее, но не решился окликнуть по имени. Это была Наоми. От неожиданности он совсем забыл про опасность.

Там и сям на сером небе появились просветы, зато позади них, менее чем в ста шагах, льдина встала дыбом, и темная полоса, причудливо разветвляясь, поползла в обе стороны от нее. Вдруг раздался диковинный звук, глухой и жалобный; он исходил не из моря и не из воздуха. Рассказывают, что так мычат сирены; положив передние ласты на скалы, они обращаются к своим близким родственникам, пасущимся на берегу, которого им, сиренам, все равно никогда не достичь, — вот какой был этот звук.

— Что это было? — спросил важный господин, вглядываясь в даль.

Петер Вик молчал.

Снова лед качнулся под ними, и белый снег стал сероватым от промочившей его морской воды.

— Что это там, справа и впереди? — спросил Петер Вик и повернул лошадей. Изо льда торчала палка. — Похоже, это знак. Здесь наверняка лунка, пробитая рыбаками.

— Там, кажись, амбар, — сказал возница.

— Неужто мы на суше? — спросил Петер Вик, понизив голос.

— Эй, — раздалось совсем рядом, потом снова прозвучало мычание, какое они уже слышали прежде.

Неподалеку от того места, где они остановились, оказалось что-то вроде деревянного сарая, наполовину засыпанного снегом. Там они нашли пастуха со стадом молодняка, мычавшего в холодное небо.

— Что это за ящик вы отыскали? — спросил Петер Вик. — Решили здесь переждать?

— Да, это самое разумное, что может сделать человек, — ответил пастух. — Здесь хоть у тебя суша под ногами, а над тобой — Господь. Я бы осмелился посоветовать и вам остаться. Тут ведь усадьба... — И он показал на строение всего в нескольких шагах, судя по всему, крестьянский дом.

Они находились на плоском островке под названием Сальтхольм; зимой надо льдом выступают лишь самые высокие его места, посещаемые охотниками на зайцев, которых здесь водится много. Летом, напротив, остров представляет собой прекрасное пастбище, куда жители Амагера перевозят свой скот. Еще во время войны здесь построили домик, впоследствии его расширили до размеров солидной усадьбы, где поселилась семья.

Пастух сказал, что один человек остается в доме на всю зиму, но сейчас он нигде не мог его найти, наверное, тот поехал в гости на Амагер или в Швецию и не успел вернуться; дом стоит пустой.

Итак, маленький караван сделал привал, покинутый остров стал для путников спасительной гаванью.

Внутри их встретили четыре голых стены, блестящих от замерзшей сырости. Кухня и жилая комната находились в одном помещении. В углу на каменном полу стояла неубранная сломанная кровать; ее поспешно вынесли. В каморке рядом был хороший запас торфа; позаимствовав часть его, с помощью нескольких старых досок Петер Вик развел огонь. В комнату внесли сиденья, снятые с возка, — из них получились замечательные кушетки.

Все, вместе взятое, напоминало уединенный приют по дороге на перевал Симплон, где снежная метель и непогода заставляют путников искать убежища. Было достаточно холодно, чтобы вообразить, будто находишься на горной вершине, а серое сыплющее снегом небо над плывущими по течению льдинами причудливых очертаний в какой-то мере напоминало тучи, скользящие мимо горных склонов.

— Вот уж не думал, — сказал, улыбаясь, Петер Вик, — что между Зеландией и Сконе я попаду в переделку вроде тех, что описаны у Альберта Юлиуса. Вы знаете эту книгу, сударь? «Удивительные судьбы некоторых моряков». Она стоит на полке у меня в каюте. С голоду мы не умрем, потому что здесь есть и говядина, и телятина, от жажды тоже, потому что снег лежит в локоть высотой. Либо море очистится совсем, и тогда мимо будут проплывать суда, либо оно опять замерзнет, и тогда мы доберемся до Амагера и поедим овощей, которых сегодня не хватает в нашем супе.

Незнакомец — гувернантка называла его господином графом — пребывал в таком же веселом расположении духа, как и бравый шкипер. Гувернантка взялась за уборку и в два счета навела почти домашний уют. На полке под потолком стояли две старых глиняных миски; она оттерла их снегом, и одна послужила подойником, а другая — кастрюлей. Пастух принес свежего молока, а в возке нашлась провизия, припасенная на дорогу, и две бутылки вина. Огонь весело потрескивал, в то время как стекло в окне дребезжало от ветра, а снаружи завывала буря и кружился снег.

Кристиан усердно помогал; он поплотнее укутал одеялом и плащом Наоми, которая все еще не могла оправиться от пережитого страха. Девушка сидела, как мраморная статуя, не сводя с него своих больших темных глаз, и он впервые увидел, что порой огонь бывает угольно-черным.

Петер Вик, сидевший на корточках перед печкой, кивнул гувернантке, как старой знакомой.

— Вы теперь куда бодрее, чем когда в прошлый раз мы с вами вместе были на море, — заметил он, — и под нами была настоящая вода. Тогда, сударыня, вы выглядели гораздо несчастней, сейчас вам явно лучше. Вот уж никак не ожидал, что мы с вами так скоро встретимся на море!

— На суше мы тоже не так далеко друг от друга, — ответила она. — Ваша шхуна стоит под самыми нашими окнами, я часто видела вас по утрам на палубе, а по вечерам слышала вашу скрипку.

— Значит, в гавани мы соседи, — заключил Петер Вик.

— Так это вашу скрипку я слышал? — спросил граф. — Вы своеобразный музыкант. Похоже, вы играете не пьесы, а фантазии на их тему. Не раз я был вашим незримым слушателем.

— Да, скрипка действительно моя, — ответил Петер Вик, — но фантазиями я никогда не балуюсь. Играет вот этот паренек. Он не знает как следует ни одной музыкальной пьесы, потому и перескакивает с одного на другое. Получается, как я это называю, гуляш из объедков за всю неделю.

— Так это ты? — спросил граф и посмотрел на Кристиана с некоторым интересом. — У тебя есть талант. Тебе следовало выбрать музыкальное поприще, там, возможно, тебе бы улыбнулось счастье.

— Ну как же, непременно! — усмехнулся Петер Вик. — Но, видите ли, сударь, когда в доме ничего нет, кроме хлеба и соли, что толку рассуждать о том, какое жаркое вкуснее, говяжье или баранье.

И он рассказал, в своей обычной шутливой манере, каким образом мальчик попал к нему на шхуну.

— Так ты, оказывается, маленький авантюрист, — сказал граф, кивнув Кристиану с улыбкой.

Сердце у Кристиана забилось чаще под взглядом незнакомого знатного господина, но, хотя речь шла о нем самом, он не посмел выговорить ни слова. Ему очень хотелось, чтобы Наоми сказала: «Я тоже знаю его. Мы вместе играли», но она сидела молча, не отрывая от него своих черных глаз.

Они поели, по выражению Петера Вика, не менее роскошно, чем на пирушке в Михайлов день.

Солнце клонилось к закату, обрамляя края туч багрянцем. Море представляло весьма своеобразное зрелище. Если стоять лицом к Зеландии, вся белая поверхность льда, покрытая трещинами, расходящимися в самых разных направлениях, походила на контурную карту, где и реки, и горные хребты, и государственные границы изображены темными линиями; непрестанный треск, вкупе с легким движением, предвещал перемену, которая уже произошла с частью пролива, обращенной к Швеции: здесь покачивались огромные глыбы льда и ледяные поля, похожие на большие стеклянные плиты. Они громоздились друг на друга и вместе плыли по зеленой вздувшейся воде.

Ближайшая ледяная кромка оторвалась от берега острова, ветер погнал ее в море.

— Смотрите, на ней зверек! — закричала Наоми.

Бедолага заяц в страхе стоял на самом краю льдины, как бы измеряя взглядом расстояние до берега, которое все увеличивалось. Льдина была его кораблем мертвых.

— Забавно будет посмотреть, как он прыгнет, — сказала Наоми. — До берега ему не достать.

Осознав наконец, что сама в безопасности, она улыбалась, как улыбаются испанки, глядя на бой быков.

В доме тем временем все было наилучшим образом подготовлено к ночлегу. Наоми и гувернантке отдали сиденья от возка, мужчинам же предоставлялось устраиваться кто как может. Пастух остался на дворе; усевшись в гуще своего стада и натянув шапку на уши, он заснул в тепле и уюте, как король, — во всяком случае, снилось ему то же, что фараону: тучные и тощие коровы. Когда граф вернулся с вечерней прогулки, все спали, кроме Кристиана, который сидел и подбрасывал торф в огонь.

— А ты не собираешься спать, мой мальчик? — спросил граф.

— Мне не спится, — ответил Кристиан, глядя на огненные картины, которые его фантазия рисовала ему в пламени.

Вот так горел дом, когда Наоми вынесли через окно, вот так охватило пламя тополь и гнездо аиста. Он помнил все, как будто это было вчера, а Наоми забыла! Она ни словом не обмолвилась о том, что они знакомы, а между тем они встречались глазами, как в ту пору, когда играли разноцветными лепестками. «Ты совсем не помнишь меня?» — чуть не сорвалось у него с языка, когда она пожелала ему спокойной ночи, но слова застыли на губах. И все же Наоми его узнала, и мысли ее, когда она засыпала, вертелись вокруг тех же событий, что и мысли Кристиана. Она хорошо помнила, как они вместе сидели на высокой ступеньке и как он принес ей большой лист щавеля и поцеловал ее в губы и щеки, но теперь он — всего лишь бедный юнга.

Граф придвинулся к нему поближе.

— Значит, это ты играешь по вечерам в темной каюте? Что же ты больше любишь, море или музыку?

— Музыку! — ответил Кристиан, сверкнув глазами.

— Ну, если у тебя есть талант, а я думаю, что есть, то рано или поздно он пробьет себе дорогу. Не горюй, что ты беден. Бедное детство было у большинства великих артистов. Но и не возгордись, ежели паче чаяния когда-нибудь возвысишься до них. Если тысячи людей будут аплодировать тебе, у тебя может закружиться голова. И еще, — добавил граф уже более серьезно, — бедняку, чтобы возвыситься, нужен очень большой талант, и очень многому приходится учиться!

— Я буду делать все! — воскликнул Кристиан. — Все, что потребуется!

Разговор, казалось, забавлял господина графа; он рассказывал о выдающихся артистах, об их тяжелой судьбе, да и о том, сколь многие из них так и не узнали счастья и признания в своей земной жизни. Кристиан слушал, и ему мнилось, что его собственное будущее предстает перед его глазами в причудливых, но на диво реальных образах.

— О сударь! — произнес он сдавленным голосом и не смог сдержать слез. — Я не знаю никого во всем городе, кто бы согласился мне помочь. Я хочу учиться музыке! О, я бы повторял про себя день и ночь то, чему бы меня учили.

И мальчик рассказал о своем доме, о том, как он одинок и всеми покинут.

Граф смотрел на него участливо, а Кристиан прижал его руку к своим губам, оросил ее слезами и сказал, что готов служить ему, чистить ему башмаки и сапоги, быть у него на посылках, если только господин граф поможет ему учиться, чтобы стать артистом, подобно тем, о ком он рассказывал.

— Видишь ли, мой славный мальчик, — сказал граф, — это не так легко, как ты думаешь. Кроме того, нужен, как я сказал, большой талант, а есть ли он, покажет только время. Вспомни, что ты беден! Талант твой никуда не денется, если ты еще одну навигацию покувыркаешься по вантам. Per aspera ad astra1. Преодолевая трудности, ты очищаешь, облагораживаешь свой талант. Если что-то должно из тебя получиться, тебе поможет небесное провидение, можешь быть в этом уверен, я же ничего не могу сделать для тебя, у меня так много других забот!

Он открыл кошелек, дал Кристиану серебряный далер и еще раз повторил свои утешения: мол, истинный талант всегда пробьет себе дорогу. Затем поплотнее завернулся в плащ и прислонил голову к стене, чтобы поспать.

Граф прикрепил к плечам Кристиана Икаровы крылья, предназначенные для смелого полета, но слепленные воском. Слова его были старой песней, которую из поколения в поколение приходилось выслушивать артистам, и с различными вариациями она будет звучать еще тысячи лет, пока мир таков, каким он был, когда подносил Сократу чашу с ядом и надевал на голову Христа терновый венец.

Кристиан заснул только перед рассветом, но вскоре его разбудил Петер Вик, который сообщил, что ветер переменился, лед снова замерз и надо воспользоваться благоприятным моментом, чтобы добраться до Амагера. В возок запрягли лошадь и подготовили все к отъезду. Пастух погнал свое стадо впереди, потому что где могло пройти стадо, там лед наверняка выдержит легкий возок с гувернанткой и Наоми.

Процессия двинулась в путь. Лед вокруг трещал. Много раз им приходилось ехать в объезд, чтобы не попасть в зияющую щель; в других местах надо льдом стояла вода, которую надо было переходить вброд. Наоми от страха зажмурила глаза.

— Мы утонем, — шепнула она Кристиану, который поместился на заднем сиденье.

— О нет, Бог не допустит нашей смерти, — ответил он.

Сани накренялись, лед как будто качался. Лошади поднимали тучу брызг, и тогда Наоми сжимала обеими ладонями руку Кристиана. Гувернантка наклонялась в другую сторону, чтобы выровнять сани. Наконец они выехали на более ровный и крепкий лед.

— Ну, вот мы и снова на проселочной дороге, — сказал Петер Вик. — Никто не напишет о нас скорбную песнь, если только я не сочиню ее сам, но это не мой хлеб. Я лишь один раз занимался писаниной, и мое сочинение украсило надгробье моего закадычного друга на кладбище в Хольмене: «В 1801 году он встал на ноги и устоял, в 1807 году он слег и с тех пор лежит».

— Ты совсем не помнишь меня? — шепотом спросил Кристиан у Наоми, завидев церковь в Амагере, где им предстояло расстаться.

— Помню, — ответила Наоми, но так же тихо, и ее бледные щеки порозовели. — Это ведь ты вошел к нам в зал в мой день рождения.

— А в Свеннборге?.. — начал он.

— Ах, тогда! — сказала она. — Это я помню очень хорошо. — Она вдруг повернулась к гувернантке: — Скоро приедем! — И снова Кристиану: — Не разговаривай со мной. — И снова гувернантке: — Какой холод! — И Наоми крепче стянула платок вокруг лица.

Кристиан слез и пошел за санями. Сам не зная почему, он был удручен; ему хотелось лечь на лед и проспать много лет, как семеро юношей из легенды2.

Теперь они уже видели людей на берегу, и скоро всем страхам пришел конец. Когда путники достигли суши, граф предложил Петеру Вику деньги.

— Нет, сударь, — ответил тот, — ведь не я перевозил вас на своей шхуне, и если уж кому и платить, так это мне и моему парнишке за честь побывать в таком высокопоставленном обществе.

Гувернантка протянула шкиперу руку, то же сделал граф, и Наоми последовала их примеру. Кристиан, сняв шляпу, второй раз в жизни смотрел, как подруга его детских игр важно катит по белу свету, покидая его.

— Мы поедем немного позже, на собственных подметках, — сказал Петер Вик.

Примечания

1. Через тернии к звездам (лат.).

2. Существует легенда о том, что в III веке, во время преследований христиан, семеро юношей были замурованы в пещере и проспали 200 лет.