Глава 3. Город мечты

— Ты пустая голова, и мне не стоило бы общаться с тобой, — сказала курица. — Поверь мне, я желаю тебе добра, поэтому и браню тебя — так. узнаются истинные друзья. Старайся же нести яйца или научись мурлыкать, да пускать искры.
— Я думаю, мне лучше уйти отсюда, куда глаза глядят, — сказал утенок.
— Скатертью дорога, — ответила курица.
И утенок ушел.

Г.Х. Андерсен «Гадкий утенок»

Копенгаген начала XIX века производил впечатление тихого провинциального городка с населением около ста тысяч человек. Но Гансу он показался самым прекрасным городом на свете. Под мелодичный перезвон колоколов на старинных башнях вечером проходили по извилистым улочкам ночные сторожа с лесенками и зажигали фонари, исстари освещавшие столицу Дании. А ровно в полночь стражники запирали городские ворота и отдавали ключи на хранение специальному смотрителю во дворце. Поэтому после полуночи в город невозможно было ни войти ни выйти без особого на то разрешения самого короля.

Данией в то время правил король Фредерик. После смерти своего отца — слабоумного короля Кристиана VII, он наконец-то смог надеть корону и официально стать правителем страны. Датчане очень любили своего короля и считали его образцом датской благоразумности. Хотя, если быть более беспристрастным, то намного лучше Фредерику было бы управлять помещичьими угодьями, чем целой страной. Он подобно заботливому помещику лично входил во всякие мелкие частные дела, не видя за ними государственных интересов. Так, например, ему еще в 1813 году представилась возможность разорвать союз с Францией и примкнуть к антинаполеоновской коалиции, но он поступил по своему усмотрению, как рачительный помещик. И принял сторону Наполеона. В итоге уже буквально через год не только Фредерик, но и вся страна пожинала плоды его упрямства. Дания подписала Кильский мир, по которому страна теряла Норвегию и вместе с ней четыре пятых своей территории. Из-за всего этого в стране начался кризис, который ударил по всем сферам экономики. И датские чиновники не могли придумать вариант, как же вывести страну из тупика. Ведь в первую очередь им нужно было обуздать своего не в меру ретивого монарха.

И все же... в Копенгагене царил дух веселья, делающий городскую толпу одной из наиболее ярких на европейском севере, с частыми вкраплениями замечательных датских красавиц. Толпу лучше всего наблюдать на Строгете — самой длинной пешеходной улице континента. Здесь фланируют, пляшут, поют и гроздьями сидят вокруг фонтанов. От шумной ратушной площади Строгет тянется к открытому пространству перед дворцом Кристианборг, завершаясь просторной Новой королевской площадью, выходящей к портовому району Пюхавен. Все нараспашку.

Этот путь можно проследить по андерсеновской сказке «Калоши счастья». Все названия — те же. Но в Копенгагене нет уюта, одушевляющего материальный мир сказок. И есть сомнения — был ли таким город эпохи Андерсена?

К городу у Андерсена отношение было, что называется, смешанное. Он считал день своего прибытия из родного Оденсе в Копенгаген — 6 сентября 1819 года — важнейшим в жизни и праздновал его наряду с днем рождения.

Без Копенгагена немыслимы многие андерсеновские сказки — не только «Калоши счастья» или «Капля воды», где город и есть сюжет, но и, скажем, хрестоматийное «Огниво»: «У собаки глаза — каждый с Круглую башню». Взгляд истинного писателя, сумевшего увидеть не фронтально, а в сечении башню XVI века, одну из главных достопримечательностей Копенгагена, известную еще и тем, что на нее в 1716-м въехал верхом Петр Великий.

Андерсен знал город досконально и, судя по пристальному вниманию, любил, как и страну: его стихотворение «Дания, моя родина» до сих пор учат наизусть в школах. Но — как часто бывает — переносил на Копенгаген вину за свои беды.

Когда читаешь Андерсена во всем объеме — видно, как по-разному преломлялись его непростые отношения с отечеством. И особенно это заметно в сказках. Очень показателен в этом смысле диалог лягушек в «Дюймовочке»: «Какие дожди, какая влажность — очаровательно! Право, кажется, будто сидишь в сырой канаве. Кто не радуется такой погоде, тот не любит родины».

Но все это будет немного позже. А пока Ганс переживал всю гамму противоречивых чувств. Пожалуй, никто во всем мире не стремился с такой силой попасть в Копенгаген, как он. И, пожалуй, никто не смог бы так быстро возненавидеть этот город. Ему было всего четырнадцать, а он уже знал, сколь длинны и широки улицы столицы. Особенно это становилось явным в дни, когда с моря дул пронзительный ветер, и ему, спасаясь, приходилось вышагивать многие километры по этим широченным безжалостным улицам. А потом, не найдя укрытия, на занемевших от холода ногах, еле живому, брести к каналу. Там он залезал в дряхлый, полуразвалившийся баркас и, закутавшись в старые газеты, пытался согреться и прийти в себя.

Правда, однажды, проведя ночь в своем убежище, он едва не умер от страха, слушая, как скрипят старые доски под завыванье ветра. Если бы не сознание того, что Господь одарил его талантом и не предсказание доброй колдуньи, он бы уже испустил дух.

Но это было вчера. Вчера у него еще была надежда, что огромный город сжалится над ним, и поможет достичь вершины актерской славы. В том, что он будет великим артистом, Ганс ни секунды не сомневался. Сегодня же его мечты и надежды были разбиты. Здесь, как и в родном городке, над ним лишь зло посмеялись и посоветовали найти более разумное ремесло.

А ведь вначале господин Хольстен показался ему таким добрым! Он так мило улыбался и позволил прочитать отрывок из «Гамлета». Ганс еще дома, убегая от отчима и соседских мальчишек, все дни пропадал в театре и выучил назубок репертуар местной труппы. Поэтому, набрав побольше воздуха, с пафосом он произнес знаменитое: «Быть или не быть» и широко взмахнул руками. Должно быть слишком широко, поскольку задел какую-то вазу, и она чуть не упала на пол. В тот же миг раздался оглушительный смех. Г-н Хольстен смеялся так, что из глаз у него потекли слезы. «Да вы прирожденный комик, мой дорогой!» — едва отдышавшись от смеха, заметил директор Королевского театра.

Ганс не мог поверить в услышанное. Он хотел стать трагиком. В трагедиях все так величественно. А сейчас г-н Хольстен говорит, что он годится лишь на то, чтобы смешить народ. Это невероятно! Впрочем, затем последовали еще более страшные слова.

Директор сказал, что он и вовсе не годится к тому, чтобы стать артистом и посоветовал вернуться в родной Оденсе. И Ганс, едва сдерживая слезы, убежал. Он с трудом выбрался на улицу. Столица отвергла его. Он здесь не нужен. И теперь ему предстоит вернуться в Оденсе. Или... Ноги сами понесли к каналу. Там его единственный друг. Он попрощается со старым баркасом и... Да, лучше смерть, чем позорное возвращение и вечные издевательства. Лучше... Ганс присел на берегу, свесил ноги в воду и заплакал. Какая-то женщина подошла к нему и, попытавшись успокоить, протянула сэндвич с вареным мясом. Одной рукой вытирая слезы, Ганс тотчас отправил сэндвич в рот. Жизнь уже не казалась такой безнадежной. На сытый желудок будущее виделось совсем не мрачным. Он будет пробовать много и много раз и в конце концов станет великим актером. Забыв о превратностях судьбы, мальчик с интересом наблюдал за крупными судами, построенными для морских путешествий и стоявшими на якоре. Паруса на них были спущены, и кое-где матросы драили палубу. Не в силах оторвать от них глаз, Ганс принялся сочинять историю о китайской принцессе, полюбившей матроса, оказавшегося в действительности принцем.

До сих пор он не знал, какая сила заставила его в тот миг обернуться. В пустом проходе по дороге к каналу стояла невероятно красивая девочка. Настоящая принцесса. Она была одного возраста с Гансом, только очень маленького роста. Юноша непроизвольно поднялся и поклонился. Принцесса снисходительно улыбнулась в ответ, и ему показалось, что мир засиял яркими волшебными красками. Он хотел поприветствовать ее, но тут к девочке подошел пожилой мужчина в роскошном мундире адмирала и с нежностью прижал ее к себе. Они, обнявшись, о чем-то несколько секунд говорили, а потом ушли по дорожке к ожидавшему их экипажу. И когда девочка повернулась к Гансу спиной, он увидел уродливый горб у своей принцессы. «Ее тоже заколдовала злая колдунья!» — подумал Ганс Христиан. Волна нежности к этому прекрасному и в то же время несчастному созданию наполнила его. Ганс был уверен, что в детстве тролли украли его самого у настоящих родителей, превратили в тощего уродца с огромным носом и подкинули в самый бедный дом в Оденсе. Конечно, он любил матушку и не мог без слез вспоминать отца, единственного человека, который понимал его. Но тем не менее всегда зная, что в один прекрасный день найдет своих настоящих родителей, и тогда злые чары рассеются и все увидят его таким, каков он есть на самом деле. Ах, скорей бы этот миг наступил!

И Ганс вспомнил, что у него есть еще один адрес. Ну как же, ведь герр Иверсен, старый печатник, который всегда благоволил к Андерсену, написал письмо известной балерине мадам Шелл и слезно просил ее помочь ребенку. Ганс тотчас поднялся и стремглав побежал разыскивать мадам Шелл. Он сознательно отправился не в театр, а к ней домой, надеясь, что там она отнесется к нему с большей добротой. Ганс позвонил в серебряный колокольчик и опрометью бросился в глубь дома, оставив слугу в полном недоумении. А затем, не обращая внимания на гневные окрики прислуги, направился прямо в будуар. И с порога сообщил, что всю жизнь мечтает о сцене. Мадам Шелл — маленькая полноватая женщина, вначале просто растерялась. Но каково же было ее удивление, когда этот странный мальчуган снял с себя сапоги, бормоча, что в них он будет недостаточно воздушен, и принялся выделывать всевозможные па... Мадам Шелл хохотала от души, позабыв о том, что минуту назад собиралась указать непрошеному гостю на дверь. Мальчик же был обескуражен ее реакцией. В глазах у него стояли слезы. «Нет, нет и нет... — наконец произнесла мадам Шелл. — Сцена не для вас... Найдите более разумное ремесло».

После этого женщина дернула за шнурок, и в комнате появились слуги. Она велела отвести Ганса на кухню, чтобы вдоволь его накормить. Юноша был сражен наповал, похоже, знатная дама приняла его за нищего оборванца. Он очень хотел есть, но гордость не позволила ему принять даже кусок хлеба из рук человека, смеявшегося над ним. Благо кухарка была совсем иного мнения, и, не желая слушать его излияния, все-таки заставила взять с собой узелок с едой.

На город опустился вечер. Ганс брел по улицам, совершенно не представляя, что с ним будет, а главное, что же ему делать дальше. Неужели придется вернуться в Оденсе и признать, что жители его городка были правы и он всего лишь никчемный мечтатель? Грустные мысли овладели пареньком. Решение, как поступить, пришло молниеносно. Да! Он пойдет в театр! Втихаря проберется и попробует в пустом зале декларировать любимые трагедии Шекспира. И Ганс, натянув шляпу поглубже, побежал к театру.

Старый швейцар спал. Стараясь не дышать, Ганс, осторожно ступая, прошел рядом с ним. Впрочем, волновался он зря. Ответом на визит непрошеного посетителя был лишь громкий храп блюстителя порядка. Андерсену осталось пройти узкий коридор, и он попадет на огромную площадку, уставленную декорациями и мебелью. Мальчик осторожно в полной темноте поднялся на сцену и огляделся. Огромное черное пространство зала, где нельзя было ничего различить, пугало его. Ганс заставил себя пройти на середину сцены. Закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Он должен взять себя в руки и начать читать текст. Но строчки вылетели из головы. Вместо того чтобы репетировать бессмертные творения Шекспира, он опустился на колени, сложил руки, поднял голову и обратился к небу. Оно начиналось за балконами и прекрасными ложами, над куполом здания, где находился Его Величество Театр. Вначале с губ слетали робкие, детские слова, затем Ганс забыл и их. Он весь превратился в один призыв к Богу. И, перекрестившись, прошептал старую молитву, которую выучил еще с отцом. Но смысл ее смог понять лишь теперь. Да и кто бы мог так горячо просить о хлебе насущном, если не человек, погибающий от голода? Когда он встал с колен, то увидел за окном слабый луч света. Небо услышало его! Значит, все будет хорошо. Глядя на этот луч, Ганс воскликнул: «Господи, я клянусь, придет день, и я буду на сцене Королевского театра. И весь зал будет стоя мне аплодировать!» Затем он спустился со сцены и неслышно прошел мимо старого швейцара, который по-прежнему безмятежно спал. Мальчик улыбнулся ему и вышел под холодный дождь.

На следующее утро Ганса осенила гениальная идея. Он рано проснулся и, лежа под ворохом газет в баркасе, слушал, как поют птицы. «О Господи! Как же я раньше не подумал! Я ведь тоже умею петь!». Эта мысль подстегнула его. Уже спустя несколько часов, он стоял перед домом герра Сиббони, человека, создавшего всех великих оперных певцов Дании.

Ганс с такой силой нажал на звонок, что старая служанка чуть не упала, когда побежала открывать дверь. Она была уверена, что стряслось нечто ужасное. Предчувствие не обмануло ее. В дверях стоял какой-то оборванец. По нему было видно, что через секунду он свалится в обморок, и женщина не раздумывая втащила его в дом.

Служанке стало жаль его. Видит Бог, она никогда не видела более странного существа. Его огромный нос казался сделанным из папье-маше, а маленькие поросячьи глазки были темными, глубокими и очень несчастными. Да и говорил он что-то несусветное. Юноша взахлеб тараторил о том, что он прирожденный певец и если он тотчас не покажется герру Сиббони, то умрет на месте. Женщина с удивлением посмотрела на странного паренька и... не смогла его выставить. У нее язык не повернулся отказать этому мальчику, и она пошла в гостиную хозяина.

В уютной, с комфортом обставленной комнате собралось изысканное общество Копенгагена. Имена многих гостей были широко известны в Дании: композитор Вейсе, создатель датской национальной оперы, поэт Баггесен, Эленшлегер — «солнце датской литературы»... После хорошего обеда хозяин дома и его гости пребывали в отличном расположении духа и были настроены весьма благодушно. Их позабавила история о странном мальчике, и старой женщине пришлось несколько раз пересказывать ее. Но, к счастью, хозяин позволил провести эксцентричного посетителя в гостиную. Ганс вошел в просторную комнату, и, боясь, что его прервут, скороговоркой произнес: «Герр Сиббони! Позвольте мне спеть несколько песен. Я уверен, у меня есть талант и нужен только шанс, чтобы стать артистом!»

И, не дав себе возразить, Ханс запел. Сиббони с интересом смотрел на юношу. Конечно, великого певца из него не получится. Но что-то в пареньке было такое, что Сиббони почувствовал, если он позволит ему сейчас уйти, то никогда этого не простит себе. Чутье человека, создавшего многих звезд, подсказывало, что у парня есть будущее и ему действительно нужно помочь.

А когда гости зааплодировали, Сиббони лишь утвердился в своем мнении и нажал кнопку звонка. В комнату вошла служанка. Она взяла сумку Андерсена и провела мальчика на кухню. Только там он понял, насколько голоден. Тем временем женщина положила перед ним монеты. Оказалось, герр Сиббони дает ему 16 риксдаллеров, чтобы он смог снять комнату, а кушать будет приходить к нему в дом. Более того, герр Сиббони, решил лично давать ему уроки вокала. От этих чудесных, почти невероятных новостей Ганс едва не упал в обморок. Ему показалось, что мир закружился перед глазами. Голова опустилась на грудь, а в ушах зазвенело. Он чуть не задохнулся от счастья и, наспех попрощавшись, выскочил за дверь.

До самого вечера он бродил по улицам Копенгагена, не в силах поверить в то, что удача наконец-то ему улыбнулась. Только когда совсем стемнело, Андерсен обнаружил, что забрел на окраину города в какой-то совершенно незнакомый район. Вокруг стояли страшные, почерневшие дома. А по улицам ходили люди с хмурыми, злыми лицами. Ганс испугался и постучал в первую же попавшуюся дверь. Ему открыла очень толстая фру с доброй улыбкой на круглом лице. Мальчик объяснил ей, что заблудился и ему нужно где-то переночевать. Фру предложила сдать ему комнату, и вконец обессилевший Ганс тотчас согласился. Он последовал за ней. Какие-то девицы в полупрозрачных одеждах, хихикая и показывая на него пальцами, окружили юношу. Хозяйка цыкнула на них, и они растворились в этом странном доме. Тяжело ступая по лестнице, толстая фру мертвой хваткой вцепилась в Андерсена и не отпускала, пока они не прошли последний этаж. «Нравится? — спросила она, показывая каморку под самым чердаком. — Тогда плати 12 риксдаллеров». В каморке с трудом помещались стол, несколько стульев и кровать. Но юноша от увиденного был просто в восторге. Он отдал ей монеты, упал на кровать и тут же уснул. И во сне увидел прекрасный хрустальный замок, который ему удалось выстроить в Копенгагене.

В этом странном доме, который в действительности оказался борделем, он увидел девушку, очень похожую на Карен. И вскоре подружился с ней. Да он и звал ее не иначе, как Карен, уверенный в том, что только стыд мешает ей признаться в том, кто она есть на самом деле. Ганс был рад, что в этом чужом и холодном городе у него есть родная и близкая душа, способная понять и поддержать его. И поэтому ощутил себя по-настоящему счастливым.

Но все рухнуло через полгода. Осенью 1820 года Сиббони отказался держать его у себя и давать уроки. Недолго длились их занятия и относительное-благополучие Ганса Христиана. Все любили его в доме Сиббони, он был сыт и донашивал кое-какое старье из одежды итальянца. Но весной произошла катастрофа. У него пропал голос. Тут сказались и переходный возраст, и рваные сапоги, в которых он ходил и в снег и в дождь. Ужас охватил Ганса. Но он еще надеялся, что это пройдет и голос непременно вернется. Этого не произошло, да и герр Сиббони остыл к своему увлечению. Для него самого настали не лучшие времена, и было совершенно не до Ганса. Этой весной копенгагенцы, не привыкшие к итальянской опере, освистали его в роли Ахилла! А ведь это была лучшая его роль! Домой он возвращался мрачным как туча, и вид Ганса, вертевшегося под ногами, только еще больше раздражал его. Видит Бог, он сделал для этого мальчика все что мог, и не его вина, если у того пропал голос. Пусть возвращается в Оденсе и приобретает надежную специальность, а не грезит о несбыточном. От этих слов хрустальный замок, выстроенный Андерсеном, рухнул окончательно. А тут еще, как назло, закончились деньги, которые собрал для него поэт Вейсе. И наступили самые тяжелые три года в жизни Андерсена.

Именно эти три года в Копенгагене помогают исследователям жизни Андерсена лучше понять его характер. Его нервозность, странные перепады настроения и еще неимоверную гордость, отделившую Ганса Христиана от всего мира. За это время, что ему пришлось выживать в столице, он окончательно понял, что не станет артистом. Это всего лишь прекрасная, но, увы, несбыточная мечта. Теперь же дорогой, которая приведет его не только к театру, но и к славе, станет сочинительство. Он много писал, оббивал пороги издательств и театров, и везде неизменно получал отказ. Но Ганс Христиан с маниакальным упорством оставался верен своему решению покорить столицу. Он перебивался случайными заработками, переехал в самый бедный квартал, где снимал крохотный угол в покосившейся лачуге. И усиленно строил ставшую впоследствии знаменитую стену гордости, отгородившую его непробиваемым барьером от окружающих. Правда, и тогда судьба по-своему помогала ему. Он сумел найти новых покровителей: танцора Далена, старую фру Юргенсен, мать известного часовщика, и поэта Гульдберга. Все они старались что-нибудь сделать для него. Фру Юргенсен отдала ему старое пальто с настоящим лисьим воротником, которым Ганс очень гордился, Дален разрешил посещать балетную школу, а Гульдберг снабдил его небольшой суммой денег и занимался с ним датским и немецким языками.

И все же вскоре наступила самая тяжелая зима в его жизни. Придвинувшись к окну, он читал при сумеречном свете уличного фонаря, а рядом кричали дети квартирной хозяйки, сдававшей Гансу угол. Женщина в который раз уже напоминала ему о задержанной плате и грозилась выставить на улицу, несмотря на зиму и мороз. Но это не доходило до его сознания, пропало даже чувство голода, а ведь он не ел по несколько дней кряду. Все это оставалось где-то вдалеке от того сказочного и прекрасного мира, в который он погружался с каждой прочитанной страницей. Книги заслонили ему все, даже театр, где время от времени он умудрялся выходить в роли пастуха или тролля. В эту зиму Ганс подружился с университетским библиотекарем Нюропом и получил свободный доступ в это святилище. У него глаза разбегались, когда он смотрел на полки, где чинно выстроилось множество толстых томов. Выбрав две-три книги, Ганс опрометью бросался домой, чтобы с головой уйти в этот чудесный мир. Он буквально «проглатывал» книги и вновь бежал в библиотеку, чтобы взять новые тома. Так проходила эта тяжелая зима, и именно тогда в нем окончательно созрело решение посвятить себя сочинительству. Он хотел стать поэтом, чтобы его трагедии разыгрывались в Королевском театре. Сказано — сделано. Ганс принялся писать.

Листы бумаги, на которых появлялись бессмертные строчки его трагедии, были потертыми и обтрепанными. Гансу приходилось экономить место, и поэтому буквы смотрелись настолько крошечными, что никто, кроме автора, не смог бы ничего прочесть. Но для него эта рукопись была лучшей на свете и, что самое важное, почти завершенной. Осталось написать всего несколько сцен и подойти к кульминации действия. Ганс облизал карандаш и принялся дописывать, четко рассчитывая место, чтобы на последнем листе поместился весь финал.

Пьеса называлась «Разбойники из Виссенберга». И это, безусловно, была трагедия, в которой бушевали несусветные страсти и, как водится, все умирали. Конечно, молодому автору казалось, что ничего прекраснее не выходило из-под пера человечества. Тем более что события в этой трагедии были просто потрясающими. Виссенберг — это местечко возле Оденсе, и там до сих пор рассказывают легенды о разбойниках, которые скрывались в лесу. Их атаман, прикинувшись знатным господином, стал женихом прекрасной девушки, а потом она попала в разбойничье логово и увидела кучу золота и драгоценностей. Она испугалась и спряталась. В это время вернулись разбойники и на ее глазах убили юную пленницу.

Как только произведение было закончено, он помчался к Карен и прочитал его. Девушка пришла в восторг. Она без устали хвалила Ганса и он, окрыленный ее похвалой, помчался к поэту Гульдбергу. Но, к сожалению, у него трагедия не вызвала восторга. Наоборот, он стал пенять Гансу, что тот пропускает уроки латыни и датского языка, а без знания этих предметов нечего и рассчитывать, чтобы стать писателем. В итоге Андерсен вспылил и наговорил много лишнего человеку, который столько всего сделал для него. А потом, когда пришел в себя, горько пожалел о своей вспышке и с горя сел писать другую трагедию.

Новая пьеса называлась «Афсоль», и работал он над ней невероятно долго — целых две недели. Когда это произведение было закончено, он читал его всем, вплоть до квартирной хозяйки. И получив самые благоприятные отзывы, Ганс решился вынести свое детище на суд самому адмиралу Вульфу. Петер Вульф, бравый моряк, страстный любитель литературы и один из лучших переводчиков Шекспира, не сможет не оценить по достоинству «Афсоль». Итак, на следующий день Ганс прямиком отправился к адмиралу.

Тот день во многом изменил судьбу Андерсена. Накануне хозяйка отдала ему старый пиджак мужа, и его темно-синий цвет безумно нравился Гансу. Вот только обновка была невероятно велика юноше, рукава свисали, и сам пиджак сборил на груди, спадая фалдами на талию. Но для Ганса это были мелочи, на которые даже не стоило обращать внимания. Ведь теперь ему есть в чем пойти к адмиралу Вульфу. Но у него не было ни единой рубашки, которую можно было бы надеть под пиджак. Юноша задумался, ища выход из этой ситуации. И наконец нашел. Он достал кучу театральных афиш — самое ценное, что у него было. Одну за другой он засунул афиши внутрь пиджака, а затем застегнул его до самого подбородка. В итоге он даже не смог согнуться, чтобы оценить результаты. Но знал, что выглядит великолепно. Поэтому, натянув свою старую шляпу поглубже, он положил драгоценную рукопись в карман и вышел на улицу.

Было довольно рано, и поэтому людей на улице было немного. Но тем не менее датчане уже затопили печи и собирались завтракать. Говорливые аисты прогуливались вдоль высоких крыш и с первыми лучами солнца, раскрыв клювы, готовились отправиться в полет, чтобы добыть пищу себе и птенцам. Над Копенгагеном поднималось солнце. И оно должно было принести Гансу удачу. А вот и замок Амалиенборг. Как же он красив! Вне всякого сомнения, люди, которые тут живут, должны быть счастливы! Ганс тяжело вздохнул и принялся подниматься по ступенькам. Он позвонил в колокольчик, дверь открылась, и... Ганс понял, что удача наконец-то улыбнулась ему. Перед ним стояла его принцесса. Она ничуть не изменилась и ни на дюйм не подросла. Только стала еще красивее. И от этого осознание ее физического уродства становилось еще невыносимее. Ганс так растерялся, что даже не смог внятно объяснить цель своего визита. Но вдруг девушка сама предложила ему пройти в столовую и выпить кофе. Ганс очнулся и сказал, что принес адмиралу свою великолепную трагедию. Генриетта Вульф задумчиво посмотрела на этого странного юношу. Он отвел глаза, но весь его вид выражал крайнюю степень отчаяния. Девушке стало его жаль, и она отвела Ганса в кабинет отца.

Адмирал как раз собирался приступить к завтраку, когда Гетти ввела в комнату нескладного мальчишку и попросила отца выслушать новый литературный шедевр. Петер Вульф не пришел в восторг от предстоящей перспективы и, желая отсрочить чтение пьесы, предложил гостю разделить с ним завтрак. На что Ганс ответил категорическим отказом и с места в карьер принялся читать «Афсоль». Чтение шло галопом, а под конец Ганс так вошел в тему, что сам разрыдался. Удивлению адмирала и Гетти не было предела.

А Ганс, пристыженный собственной чувствительностью, выскочил на улицу. Там его и догнала Гетти. Она, как могла, утешала юношу и пообещала переговорить с отцом.

Девушка знала, о чем говорила. Дело в том, что Генриетта Вульф была четвертым ребенком в семье. Она родилась, когда родители уже не ждали, что небо пошлет им малыша. Врожденное уродство девочки привело к тому, что родные жалели малышку и с детства выполняли все ее капризы. Поэтому просьба Гетти помочь Андерсену была выполнена отцом в тот же день. Он написал письмо новому директору Королевского театра герру Коллину.

Герр Коллин принял Андерсена очень благосклонно и, дослушав до конца трагедию, с улыбкой поинтересовался, сколько классов закончил герр писатель? Ханс чистосердечно сознался, что ходил в школу совсем недолго и ему там жутко не понравилось.

Коллин не успел ему ответить, потому что вновь произошло чудо... В кабинет вошла Генриетта Вульф.

С первых строчек, которые прочитал Андерсен, Гетти поняла, что парню нужно всерьез заняться учебой. Его грамматика ужасна, и из-за этого безусловные способности юноши меркнут. Девушка была уверена, что Гансу просто необходимо продолжить учебу и об этом она, и решила поговорить с Коллином. Ее доводы были столь убедительны, что он пообещал оказать содействие в том, чтобы Андерсена зачислили в латинскую школу. Гетти была уверена, что все складывается наилучшим образом. Но теперь, глядя в грустные глаза Ганса Христиана, девушка не понимала, почему он не радуется, что отправится в лучшее учебное заведение Дании? Ведь герр Коллин пообещал добиться для Андерсена гранта от короля!

Действительно, от предстоящих перспектив Ганс не пришел в восторг. Скорее наоборот. Они пугали его. Но если фрекен Вульф и герр Коллин считают, что он должен учиться, значит, он стиснет зубы и пройдет через это. Ведь более тягостных дней, чем те, которые он провел в школе, пожалуй, и нельзя припомнить. Он вспомнил, как дети издевались над ним. Как только начинались занятия, одноклассники придумывали всякие гадости и хвастались друг перед другом тем, кто изощреннее издевался над Андерсеном. Они то засовывали ему за шиворот жуков, то пачкали чернилами чистую рубашку, а чаще всего просто избивали. Терпения Андерсена хватило ровно на неделю. И он бросил школу. А вот теперь...

Спустя неделю в доме адмирала Вульфа устраивали небольшой прощальный ужин по случаю отъезда Ганса. Юноша был одет в новый костюм. Не дорогой, но вполне соответствующий случаю. Но что особенно радовало Ганса, так это белая рубашка, которую ему подарила фру Вульф. Его первая в жизни рубашка! Волосы у Ганса были аккуратно причесаны, на ногах блестели новые ботинки. Он сидел за столом адмирала Вульфа вместе с его семьей почти как равный. Гансу казалось, что он видит прекрасный сон и вот-вот проснется. Из этого забытья его вывел голос фру Вульф, предложившей ему еще кусочек сливового пудинга. На что он тотчас согласился.

А после ужина он отправился с Гетти погулять по саду. Они шли по дорожке, и Ганс принялся рассказывать девушке одну из своих сказок. Однажды маленький мальчик подружился с эльфами. Они жили в цветочном горшке на коньке крыши, и мальчик проводил целые дни, беседуя с цветами. Эльфы рассказали ему о том, что когда он вырастет, он непременно встретит принцессу. Но вначале прекрасная девушка будет балериной и ей придется многое пережить, пока в их дом придет счастье. Гетти задумчиво посмотрела на юношу. Тот смутился. И достал из кармана маленькую бумажную фигурку балерины в белой воздушной юбочке. Он застенчиво протянул ее Гетти, бормоча, что сделал ее сам, специально для нее. На глаза девушки навернулись слезы. Она бережно взяла подарок и сказала, что отныне это будет самая ценная вещь среди ее драгоценностей.

В ответ Гетти подарила Гансу маленького оловянного солдатика, у которого не было одной ноги. И они уже вместе придумывали сказку о том, как солдат полюбит балерину и она оценит его не за красоту, а за ум и отвагу. И что в конце сказки они будут вместе и будут счастливы. А вечером Ганс уехал, еще не зная, что скоро начнется самая загадочная глава его жизни, изменившая его взгляды, да и его самого.