Колокольный омут

Дания: Оденсе

Отсканируйте QR-код, чтобы открыть электронную карту

Андерсен никогда не брезговал заимствованием сюжетов из учебников истории — а уж рассказать все, что касается родного Оденсе (Odense) (Илл. 1), ему вообще сам бог велел. В «Колокольном омуте» соединились две самостоятельные истории, и обе связаны с ныне не существующей церковью Святого Албана (Sankt Albani Kirke) — ее-то Андерсен и использовал в роли «точки сборки». Первая история относится к разряду городских легенд и посвящена колоколу, который якобы сорвался однажды с церковной колокольни в реку Оденсе, и теперь его звон периодически раздается из-под воды. Вторая — совершенно реальная и описывает сцену гибели датского короля Кнуда IV Святого, произошедшую в той самой церкви в 1086 году.

Чтобы дополнительно связать эти два сюжета, Андерсен вкладывает историю погибшего короля в уста самого колокола, а заодно проясняет, по ком — а точнее, с чего вообще он звонит. В разных версиях легенды мнения на этот счет расходятся: где-то говорится, что колокол таким образом жалуется, что в него недоложили серебра, где-то — что сетует на потерю его родной церковью былого статуса в пользу соседнего собора Святого Кнуда, где-то — что вообще предвещает чью-то смерть... На последнюю трактовку ссылается и сам Андерсен, но сразу оговаривается, что это неправда, а следом предлагает собственное объяснение: дескать, колокол просто ведет светские беседы с местным водяным, дабы тому не было одиноко. Попробуй с этим поспорь!

Главный вопрос при чтении «Колокольного омута» возникает относительно причины, по которой крестьяне вдруг подняли руку на своего короля. Расхожая версия гласит, что Кнуда IV убили за то, что он отобрал у ютландских крестьян земли и поделил их между собой и духовенством. По Андерсену же, виной всему были «тяжелые поборы». Разночтения выглядят подозрительно, и само собой напрашивается небольшое частное расследование. А значит, пришло время покопаться в тех самых учебниках — ведь, как писал сам Андерсен, как раз из действительности-то и вырастает самая удивительная сказка.

Первый датский святой и три монастыря

Как мы знаем из главы про «Маленького Тука», Дания приняла христианство еще в середине X века, при Харальде I Синезубом. Однако за следующую сотню с лишним лет в стране так и не образовалось собственных святых. Непорядок, подумало духовенство и взяло курс на импортозамещение — и вскоре как раз подвернулся подходящий случай.

Вступивший на датский престол в 1080 году Кнуд IV был внучатым племянником Кнуда Великого, до 1035 года правившего не только Данией, Норвегией и частью Швеции, но еще и Англией. Это давало Кнуду IV полное право претендовать на английский трон, который к тому моменту был узурпирован Вильгельмом Завоевателем. Восстановить справедливость мог только морской поход на Британские острова — его-то Кнуд IV и взялся организовывать в 1085 году.

В рамках приготовлений в ютландском Лим-фьорде (Limfjord), в районе нынешнего Струэра (Struer), был собран огромный — в тысячу с лишним кораблей — датско-норвежский флот. Основную массу живой силы с датской стороны предоставили ютландские землевладельцы: по старой доброй традиции, доля участника в общей добыче была тем значительнее, чем больше ресурсов (как материальных, так и людских) он вкладывал в поход. Однако сборы затянулись: средств оказалось все же недостаточно, и пришлось взимать дополнительные налоги, платить которые, естественно, никто не хотел. (Сам брат короля, Олаф, попытавшийся было протестовать против повышения налогов, допротестовался до опалы и был выслан во Фландрию в кандалах — как покажет дальнейшая история, лучше бы там и оставался.) Мороки добавляла еще и необходимость присматривать за южными границами: отношения между Данией и Священной Римской империей традиционно были не очень. В общем, лето быстро пролетело, а флот так и не отплыл.

Прождав короля до осени, ютландцы почесали в затылках и решили, что лучше бы им сейчас заняться хозяйством (как-никак сбор урожая на носу), а то так и с голоду можно помереть. В результате значительная часть войска разошлась по домам — остались только норвежцы, да и то, возможно, только потому, что им до дома было слишком далеко. Когда же король вернулся и застал в лагере полный разброд и шатание, то, естественно, рассвирепел и, отпустив с миром стойких норвежцев, отправился раздавать всем сестрам по серьгам. Раздача выдалась суровая: на саботажников были наложены такие штрафы, что их вообще мало кто оказался в состоянии заплатить; неуплата при этом каралась объявлением вне закона. Однако, чрезмерно закручивая гайки, рискуешь сорвать резьбу. Север Ютландии, поначалу поддавшись нажиму, вскоре отреагировал на королевскую немилость вооруженным мятежом, распространившимся по полуострову с такой скоростью, что королю пришлось спасаться бегством.

Изначальный план спасения состоял в возвращении в Зеландию: там у Кнуда IV было множество сторонников. Но королевский советник (а вовсе не слуга, как пишет Андерсен) Асбьерн Блак убедил короля плыть вместо этого на Фюн, в Оденсе, чтобы там организовать мирные переговоры. План провалился (как, может быть, и было задумано Блаком): мятежники мириться не захотели, а наоборот, напали на короля. Отступая, Кнуд IV вместе с двумя братьями и кучкой телохранителей не нашел ничего лучше, как забаррикадироваться в деревянной церкви при приорате Святого Албана, надеясь на защиту стен и, видимо, небес. Надежды, увы, не оправдались: разъяренная толпа взяла церковь штурмом (ее собирались даже поджечь, но помешал дождь), и король, его брат принц Бенедикт и еще полтора десятка верных им людей были убиты на месте. Спастись удалось только принцу Эрику — впоследствии он стал королем Дании Эриком I Добрым.

Небеса же хоть и не уберегли своего помазанника, но отреагировали на его убийство, причем незамедлительно и жестко. Не успел опальный брат короля Олаф вернуться из Фландрии и занять престол, как в стране начался повальный неурожай и, как следствие, голод. Что не сжигала летняя засуха, смывали осенние ливни — и так на протяжении нескольких лет кряду. Параллельно с этим, как бы для пущей убедительности, на могиле Кнуда IV стали происходить чудесные исцеления: слепые прозревали, кривые распрямлялись, хромые неслись вскачь. Вся тяжесть искупления греха цареубийства легла в итоге на хрупкие плечи Олафа I: он получил прозвище «Голод», умер на девятом году правления при невыясненных обстоятельствах и похоронен, в отличие от всех остальных датских монархов, вообще неизвестно где. Сменивший его на троне тот самый Эрик I Добрый в числе первых дел нанес визит в Рим и добился канонизации своего невинно убиенного брата. Так в 1101 году у Дании появился первый святой, так сказать, собственного производства.

Бом-бом! — раздается звон из колокольного омута реки Оденсе. «Это что за река?» Ее знает любой ребенок в городе Оденсе; она огибает сады и пробегает под деревянными мостами, стремясь из шлюзов к водяной мельнице. В реке плавают желтые кувшинки, колышутся темно-коричневые султанчики тростника и высокая бархатная осока.

Чтобы поддержать паломничество к месту захоронения новоиспеченного святого, Эрик I распорядился построить в сотне метров юго-западнее приората Святого Албана бенедиктинский монастырь, частью которого стал собор Святого Кнуда (Sankt Knuds Kirke) — деревянный предшественник нынешнего кирпичного. Тот собор, что мы видим сейчас (Илл. 2), стоит на небольшой возвышенности, именуемой Монастырским холмом (Klosterbakken). Это название совпадает с упомянутым в «Колокольном омуте» — выходит, монастырь и есть тот самый «девичий», на огонек в окне которого смотрел молодой монах? Вроде бы сходится: приорат и монастырь некоторое время стояли бок о бок, и с колокольни церкви Святого Албана вполне можно было подглядывать за окошками светлиц напротив. Вот только одно смущает: монастырь Святого Кнуда был мужским. Почему же у Андерсена он «девичий»?

Здесь есть большой риск пойти по ложному пути, ориентируясь на еще одну популярную городскую легенду, в контексте которой монастырь можно, пусть и с натяжкой, назвать «девичьим». Историю эту относят к периоду датско-шведских войн XVII века: якобы однажды некая благочестивая девица из местных, спасаясь от разнузданной иноземной солдатни, взобралась на самый верх башни собора Святого Кнуда, а когда преследователи полезли следом, выбросилась из окна и разбилась насмерть. Пишут даже, что на одном из камней брусчатки у монастырских ворот Клингенберг (Klingenberg) можно при наличии фантазии разглядеть отпечаток ее то ли ботинка, то ли зонтика. Но даже если допустить, что под влиянием этой легенды монастырь стали именовать в народе «Девичьим», то это все равно не объясняет главного: откуда в мужском монастыре взялась монахиня, которую «когда-то знавал» андерсеновский герой?

На деле все гораздо проще: разгадка кроется, как это часто бывает, в неточности перевода географического наименования. Дело в том, что до конца XII века в этих окрестностях было не два, а целых три монастыря, и один из них как раз был женским. Он располагался в пятистах метрах юго-западнее колокольни, на полуострове на противоположном берегу Оденсе, и действительно возвышался на холме, только звался тот холм не «Монастырским», а «Монашеским», а если еще точнее — «Инокининым» (Nonnebakken). Именно этот топоним фигурирует в оригинальном тексте Андерсена (а также на современных картах: сейчас на месте холма проходит одноименная улица). Но то ли по незнанию, то ли из соображений стилистики в русских переводах сказки холм стал именоваться «Монастырским», и началась вся эта путаница. У Андерсена же в «Колокольном омуте» все более чем логично: молодой монах смотрел на окна в прямом смысле девичьего монастыря.

К концу XII века этот женский монастырь на Инокини-ном холме пришел в запустение и перестал существовать. Еще полвека спустя деревянный собор Святого Кнуда сгорел вместе со всем городом в пожаре гражданской войны, но за последующие триста лет его отстроили заново, теперь уже в кирпиче. Церковь Святого Албана за это время умудрилась сгореть дважды, и в конце концов собор Святого Кнуда прибрал к рукам сначала ее прихожан, а затем и ее саму: церковь снесли, а колокольню разобрали на стройматериалы, из которых возвели ту самую башню, откуда потом сиганула благочестивая дева. Место, где стояла церковь Святого Албана, расчистили и застроили — сейчас там здание Danske Bank и о существовавшем когда-то приорате ничто не напоминает, разве что название площади (Albani Torv). С северо-востока на площадь выходит фасадом другая церковь, тоже посвященная Святому Албану, но она более поздняя и к истории Колокольного омута никакого отношения не имеет. Такие дела.

Остается разобраться только с самим омутом, но тут как раз все просто. Согласно профилю глубин 1951 года, самое глубокое место реки Оденсе приходится на окрестности моста Святого Албана (Albani Bro) — не совсем «против девичьего монастыря», но недалеко от него. Мало того, на картах Оденсе XVI—XVII веков можно даже найти небольшой переулок с названием «Колокольный омут» (Klokkedybet), ведший от площади Святого Албана к реке. Сейчас он, правда, больше не существует — его место занимает тот самый Danske Bank. Казалось бы, улик предостаточно, и сомнений быть не может... если бы не одно «но». От места, где стояла колокольня церкви Святого Албана, до реки примерно семьдесят метров, а до моста так и все сто. Чтобы пролететь такое расстояние, сорвавшийся колокол, по грубым подсчетам, должен был иметь в момент отрыва горизонтальную скорость примерно 20 м/с, что по шкале ураганов Саффира — Симпсона соответствует тропическому шторму. Это какой звонарь должен быть, чтобы так раскачать колокол?..

Впрочем, оставим этот вопрос «Разрушителям легенд»¹, а сами лучше пойдем разведаем окрестности — они того определенно стоят.

Река Оденсе и Сад сказок

Оденсе — город противоречий. Сложности с его восприятием начинаются с первых же строк «Колокольного омута»: читаешь фразу «в городе Оденсе», и не успеваешь сообразить, как у тебя в голове уже белеет парус одинокий, а глаза сами ищут памятник де Ришелье. Потом, правда, понимаешь, что обознался и название совсем другое, означающее, кстати, «святилище Одина» — вот только ничего похожего в городе и в помине нет. У Андерсена Оденсе тоже полон контрастов: монастыри, монахи, святые — и тут же водяной, всплывающий на поверхность при луне... Когда же приезжаешь сюда и выходишь с вокзала, вообще чувствуешь себя как будто впрыснутым в центр муравейника — бетон, стекло, металл, суета. Какие уж тут сказки?

Впрочем, размытость границ между реальностями ощущаешь почти сразу — и с этого момента уже невозможно сопротивляться засасыванию в сказочный портал. Сначала проезжую часть перед тобой внезапно переходит утка. Потом начинаешь спотыкаться о городскую скульптуру — это вообще отдельная история, о которой чуть погодя. Потом зеленый человечек на пешеходном светофоре оказывается в цилиндре и с тросточкой, а на красном перед тобой останавливается автобус, разукрашенный силуэтами² персонажей из «Огнива». Потом домики становятся маленькими, потом — фахверковыми... И когда выходишь к реке, то чувствуешь, что даже встреча с водяным тебя уже не испугает.

У меня, правда, все вышло в обратной последовательности, но, как выяснилось, именно так и надо было. Я всегда предпочитаю «снюхиваться» с незнакомым городом издалека, погружаться в него постепенно, наращивая впечатления, а не десантироваться сразу в самую гущу. Тут как в гальванопластике: чем медленнее, тем прочнее. Если же в городе есть река (а город без реки — что та книжка без картинок), то самое «вкусное» — это выйти на набережную где-нибудь у окраины и не спеша двигаться в сторону центра, к самой красоте. В Оденсе это работает идеально.

Старые, дуплистые, кривобокие, скорчившиеся ивы, растущие возле монастырского болота и луга белильщика, нависают над водою. По другому берегу тянутся сады. И все они разные. В одних растут чудесные цветы, красуются чистенькие, словно игрушечные, беседки, в других виднеется одна капуста, а иных так и самих не видно: густые, раскидистые кусты бузины теснятся к самой реке, которая местами так глубока, что веслом и не достать до дна.

Если времени не очень много, к реке лучше всего выходить где-нибудь в районе кладбища Ассистенс (Assistens Kirkegård) — оттуда до места, где стоял девичий монастырь, не более километра. После моста, по которому проходит улица Кастаниевай (Kastanievej), по правому берегу начнется цепочка прудов — это и есть приведенные в цивилизованный вид остатки Монастырского болота (Munke Mose). Сейчас на его месте парк: расслабленные горожане греются на солнце, водоплавающие птицы лениво путаются под ногами, как бы напоминая о том, как когда-то здесь пасли гусей. Но ни монастыря тебе, ни водяного.

В том месте, где следующий по течению мост соединяет полуостров с северным берегом, располагался упомянутый в сказке луг белильщика, а также шлюзы и водяная мельница. Последняя, опять-таки, до наших дней не сохранилась, а вот шлюз работает до сих пор. Этот участок реки — один из самых живописных (смотрите, предупрежден — значит вооружен): метров за сто до шлюза Оденсе разделяется на два рукава, текущие на разных уровнях и соединенные как бы продольным порогом; нижний рукав плавно огибает шлюз, а верхний проходит прямо через него, образуя небольшой водопад³. После шлюза река внезапно сужается и мелеет, да так, что не то что колокол — ведро-то толком не утопишь. Но стоит засомневаться, не изменился ли ландшафт за сотни лет до неузнаваемости, как вдруг начинаешь угадывать в нем андерсеновские описания. И кувшинки на месте, и тростник, и кривобокие ивы, а главное, сады на северном берегу, и один из фахверковых домиков — крохотный, в два окна, с конической черепичной крышей, — стоит прямо в воде на деревянных сваях как будто с тех самых времен (Илл. 3).

Самое глубокое место — против Девичьего монастыря; зовется оно колокольным омутом, и в бездне этой живет водяной. Весь день, пока солнечные лучи проникают в воду, он спит, а ночью, при свете месяца и звезд, всплывает на поверхность. Он очень стар. Еще бабушка моя слышала от своей бабушки, что он живет один-одинешенек и нет у него другого собеседника, кроме огромного старого церковного колокола. Когда-то колокол этот висел на колокольне церкви Святого Албана; теперь ни от колокольни, ни от церкви не осталось и следа.

Сразу после моста, по которому проходит улица Кларегеде (Klaregade), парк сужается до полосы, зажатой между рекой и вышеупомянутой улицей Ноннебаккен (Nonnebakken), а через сотню метров обрывается совсем. Все дорожки в этом месте сходятся к небольшому пешеходному мостику, как бы ненавязчиво предлагая перейти на северный берег — сопротивляться не надо. Сразу за мостиком направо отходит тропинка; пройдя по ней метров сто пятьдесят, упираешься в еще один мостик, переходишь его... и оказываешься на острове! За ним-то как раз и есть самое глубокое место реки, известное как Колокольный омут.

Оглядев остров, сразу подозреваешь, что он «с секретом» и здесь есть еще что-то примечательное, помимо центральной беседки в окружении увитых хмелем деревянных решеток и пестрых клумб с тюльпанами. Раскрывается секрет, когда выходишь на деревянный мостик, ведущий с острова к собору Святого Кнуда: прямо по курсу — памятник Андерсену, а справа по борту, посреди реки, — сложенный из металлического листа «бумажный» кораблик (Илл. 4). Официально это место называют Садом Андерсена, а в просторечии — Садом сказок (Eventyrhaven). Принимаешь это безоговорочно: вот собор с королевской усыпальницей, вот омут с водяным, а вон там стояла церковная колокольня — где же еще быть Саду сказок, как не в реальных декорациях одной из них?

Оказавшись на северном берегу и повернув направо в сторону Колокольного омута, замечаешь по левую руку на газоне еще одну скульптуру. Близко не подойти, надпись на постаменте выцветшая, но если имеешь навык чтения невербальных сигналов, при одном взгляде на нее невольно пробирает холодок. Пластика, мимика — все как будто ошпаривает тревогой. Вчитываешься — «Эхо» (то есть нимфа из мифа о Нарциссе — печальная история), работа Аскеля Хансена, 1888 год⁴. И тут начинается совсем другой Оденсе.

Другой Оденсе и тот самый Андерсен

Сразу за мостом Святого Албана есть старый, мощеный булыжником спуск к воде. Глядя на него, вспоминаешь сказку «Пропащая»: как раз на одном из таких спусков главная героиня, полунищая прачка, полоскала белье, а сынишка таскал ей бутылку с водкой, чтобы не так дубели руки. Не на этом ли? И не сама ли мать Андерсена?

В странном предчувствии сворачиваешь прочь от реки, проходишь два квартала на северо-запад — и утыкаешься в спину Стойкому оловянному солдатику (Илл. 5). Для нас, с детства приученных к формату мультяшного Дениса Давыдова, впечатление — как пыльным мешком по голове. Выправка — аршин проглотил, черты лица рубленые, грудь в медалях, ружье настоящее, с примкнутым штыком. Стоит на маленькой дощатой тележке с колесиками, будто сколоченной наспех, — мол, олова у нас, конечно, мало, но своих все равно не бросаем.

Еще один квартал на северо-восток — и выходишь на площадь Доминиканцев (Sortebrødre Torv), к «правильной» Русалочке (Илл. 6) у отеля Radisson Blu. Там можно пропасть еще минут на двадцать — если вы читали предисловие, то знаете, почему. Огорошенный, заходишь в бар на углу улицы Клауса Берга (Claus Bergs Gade) за рюмкой горького, как желчь, Gammel Dansk (где я видел эту рюмку? Неужели у Бидструпа?) и понимаешь: без этого привкуса здесь никуда. Оденсе буквально прострочен андерсеновскими сюжетами и в отрыве от них не существует — едва начнет отпускать, тут же снова наталкиваешься на каких-нибудь Пастушку и Трубочиста. И даже когда уедешь, избавиться от этого уже не получится — как будто то ли инициацию, то ли вакцинацию прошел. Сколько ни промывайся потом мультиками, твой Андерсен никогда не станет прежним.

Впрочем, привкусы — они на то и привкусы, чтобы придавать пикантность вкусам. По-простому «вкусного», мультяшного, развернутого в плоскость и разукрашенного в яркие цвета в Оденсе тоже хватает, а уж для апологетов классического литературного туризма здесь просто раздолье. Хотите окунуться в андерсеновскую биографию детских и отроческих лет, безотносительно сказок, — сходите в его музей на улице Бангс Бодер (Bangs Boder), дом 29, и возьмите там брошюрку с пешеходным маршрутом «По следам Андерсена». Если начать с конца и идти против часовой стрелки, то он отлично совмещается с описанным выше «сказочным». Но даже если вы не любите музеи, то все равно пройдитесь по Бангс Бодер: улицы очаровательнее, наверное, не то что в Оденсе — даже в Сорё не найти.

Илл. 1. Оденсе

Илл. 2. Оденсе. Собор Св. Кнуда у Колокольного омута

Илл. 3. Река Оденсе

Илл. 4. Река Оденсе. Колокольный омут

Илл. 5. Городская скульптура Оденсе. Стойкий оловянный солдатик

Илл. 6. Городская скульптура Оденсе. Русалочка

Примечания

1. В оригинале — «Myth Busters», научно-популярная передача на телеканале Discovery, специализирующаяся на зрелищной экспериментальной проверке всевозможных домыслов, порождаемых поп-культурой, например, «можно ли выжить, прыгнув с самолета на надувном матраце».

2. Вырезание силуэтов из бумаги было одним из излюбленных занятий Андерсена.

3. Примерно так же, но еще красивее, делает река Изар в Мюнхене.

4. Такая же скульптура стоит в Розенборгском саду в Копенгагене.