Глава XXXIV

Еще раз посмотрела она на принца полуугасшим взором, бросилась с корабля в море и почувствовала, как ее тело расплывается пеной. Над морем поднялось солнце, лучи его любовно согрели мертвенно-холодную морскую пену, и русалочка не чувствовала смерти.

Русалочка

Весь путь домой через Каттегат он представлял, как поднимется по ступенькам Амалиенборга. Теперь он уже делал это. Маленькие кусты были все в цвету, а вокруг садовых стен кружили пчелы. Солнце сильно раскалило булыжник, но Ханс Кристиан не обращал на это никакого внимания. Он знал, что внутри будет прохладно и свежо и Гетти даст ему холодный напиток, который он выпьет возле открытого окна.

Дверь была открыта. Но он постучал и замер в ожидании. Внутри в холле он мог видеть темное пространство, которое вело в гостиную. Если Гетти скоро не придет, он проскользнет в холл и сделает ей сюрприз. Чувствуя себя ребенком, играющим в прятки, он осторожно направился в глубь дома.

Не было слышно ни звука. Снаружи в саду пела одинокая птичка, но внутри царила такая непроницаемая тишина, словно Ханс попал в замок спящей красавицы. Он остановился, чувствуя себя неловко, и начал размышлять, стоит ли ему идти дальше. Но разве он не был членом семьи, как Генриетта частенько говорила ему об этом? Он подошел к двери и замер на пороге.

Окна и ставни были закрыты, и в комнате стоял спертый воздух от долгого отсутствия свежего ветра. Камин не горел, в нем даже не было бревен. В комнате царил какой-то непривычный порядок: ноты исчезли с пианино, рабочей корзинки Гетти тоже не было нигде видно, шторы задернуты, подушки лежали на диване вышивкой вниз, и даже вазы, всегда наполненные цветами, сейчас пустые стояли на камине.

Ханс медленно прошел внутрь, остановился и огляделся вокруг. Она не могла уехать. Не сейчас, когда она ему так нужна! Хотя последнее письмо пришло от нее больше месяца назад, она не могла уехать, не предупредив его! Гетти же сказала, что всегда будет здесь, а теперь ее не было. Его беспокойство переросло в протест, в гнев на эту женщину, которая так спокойно могла забыть свое обещание и уехать теперь, когда приехал он. Не важно, что он не видел ее более двух лет. Она должна быть здесь.

Он поплелся назад к двери. В этот момент в холл вошел Питер.

— Питер! Ну и неплохой же прием вы мне устраиваете! Где все? Где Гетти?

Питер не ответил. Он поднял усталые, безнадежные глаза на Ханса Кристиана и покачал головой. Его лицо было серым и таким тонким, что через кожу ясно просвечивали скулы. Шаркая ногами, он двинулся внутрь комнаты, но затем, словно попав в неведомое место, вернулся к дверям.

Ханс не мог произнести ни слова. Он почувствовал, что в доме произошла какая-то трагедия, и страх овладел им. Пол поплыл у него под ногами, а стены начали качаться. Он схватился за спинку кресла, закрыв глаза. Ему было плохо от охватившего его ужаса. Питер не должен говорить ему. Он не должен выражать это словами.

— Я только что пришел из офиса пароходства, — наконец произнес Питер монотонным голосом, — список спасенных после кораблекрушения «Австрии» внимательно проверили. Ее среди них не было.

Ее не было среди них. Но все же он не сказал, что она мертва.

— Ты знаешь, что Кристиан скончался в том году в Америке, — продолжал Питер тем же самым голосом. — Она хотела еще раз навестить его могилу. Она говорила, что напишет тебе из Америки.

«Он знает, — подумал Ханс, — но я должен сказать ему». Он открыл глаза и встретился с взглядом Питера, но не мог произнести ни слова. Придерживаясь за стену как слепой, он добрался до двери.

— Я заслужил то, чтобы потерять ее. Я был жесток к ней. Тысячу раз я оскорблял ее своей жалостью, своей гордостью. За ее слабым телом я не видел ее сильной прекрасной души.

— Ты был слабее ее.

Ханс Кристиан схватился руками за дверь.

— Я знаю. Теперь, когда ее нет, я так одинок. Я должен поверить в это. Я должен повторять себе снова и снова, что ее уже нет, пока не поверю в это.

Повисло долгое молчание. В саду весело щебетала птица. Но для двух мужчин, стоящих в комнате, ее песня казалась погребальным гимном.

— Это было ночью, — заговорил Питер, потому что чувствовал, что должен был что-то сказать, чтобы заглушить своим голосом пение птицы. — Они окуривали корабль горящей смолой, и бочка со смолой опрокинулась. Прежде чем все успели перебраться в спасательные шлюпки, судно затонуло.

— Не говори мне, не говори! — застонал Ханс и бросился к креслу возле камина, которое когда-то было его законным местом в этом доме.

Питер пошел в кабинет, но Ханс не слышал, как он ушел. Его воображение рисовало ему сцену смерти и разрушения. Он слышал рев волн и крики людей. Он чувствовал запах дыма, забивающийся к нему в ноздри, и видел Гетти. Видел, как ее маленькое тело пробивалось через дым и жар к спасению. Она не смогла. Она упала, а пламя стало подбираться все ближе и ближе. Ее крик становился все слабее и слабее. Корабль развалился, и остались только волны, ревущие, беснующиеся фурии, затягивающие хрупкую женскую фигурку в свою пучину.

Ханс вскочил с кресла. Его глаза пристально всматривались во тьму, пытаясь найти доказательство, что все, только что им увиденное, было всего лишь сон. Конечно же он уснул. Сейчас в дверь войдет Гетти и рассмеется над его глупыми слезами. Он ждал, но напрасно. На камине стояла маленькая бумажная танцовщица с одной высоко поднятой ножкой. Ханс взял ее в руки. Теперь она снова была его. Она принадлежала только Гетти и ему.

В саду раздались тихие голоса. Сжав в руках бумажную танцовщицу, Ханс выскользнул из комнаты в холл и также неслышно вышел из дома, как и вошел. Он даже не вспомнил, что его шляпа осталась лежать на столе в гостиной. С непокрытой головой, с лицом, изрезанным морщинами от тех непомерных страданий, которые он сейчас испытывал, он брел по улице.

Весь Копенгаген знал о трагедии, поэтому никто не пытался заговорить с ним по пути. Женщины вытирали слезы и шептали своим мужьям, а дети бросали свои игрушки, чтобы посмотреть ему вслед. Все сердца были наполнены жалостью. И люди деликатно хранили молчание.

Ханс Кристиан так никогда и не вспомнил, где он бродил те несколько первых долгих часов. Лишь когда в небе появились звезды, он осознал, что находится на пристани. Пароход, готовящийся к отплытию, выпускал в воздух кольца серого дыма, которые, собравшись в безобразное облако, закрывали собой белые паруса весельных лодок. Это был такой же пароход, как и «Австрия». Не в состоянии наблюдать за этим зрелищем, он отвернулся.

Когда он пришел домой, было уже поздно. Ночь принесла с собой прохладу, и его хозяйка, зная, как Ханс Кристиан не любит холод, предусмотрительно развела огонь в камине. Он упал перед ним на колени и вытянул вперед руки. Ханс и не осознавал, как сильно онемели его пальцы. Его мозг также онемел, но в тот момент он считал это благодатью.

Маленькая, помятая белая вещичка выпала из его пальцев на каменный стол. Бумажная танцовщица! Как он мог так сильно помять ее! Гетти это бы не понравилось. Он начал расправлять ее платьице. Теперь для Гетти нет никакой разницы. Непроизвольно он размахнулся и кинул ее в огонь. Оловянный солдатик тоже должен последовать за ней. Он достал его из пальто и бросил рядом с танцовщицей. Это был конец их обоих.

Бумага потемнела и стала покрываться пузырями. Но солдатик был сделан из более крепкого материала. Металл начал плавиться лишь через некоторое время и постепенно превращаться в густую массу. Ханс схватил кочергу и вытащил ее из камина. И вот перед ним лежала масса в форме сердца.

Ханс посмотрел на него.

— Маленькое оловянное сердце! — прошептал он сухими губами. Затем впервые его глаза наполнились слезами, и он разрыдался. — Гетти, Гетти, мое собственное сердце превратилось в олово! Ты ждала, а я не пришел! Не пришел!

Звуки его горя наполнили комнату. Старая хозяйка уже в десятый раз прикладывала ухо к стенке. Бедный! Как бы ей хотелось пойти и успокоить его. Но лучше оставить его одного. Если бы он только остался на родине, вместо того чтобы шататься по Европе... Ну, что сделано, то сделано. Она вытерла рукавом слезы с лица и отправилась назад в свои владения.