От мирного, счастливого гнездышка молодой четы мы полетим далеко, облетим много, и, усталые, вернемся опять к ним, отдохнуть вдвойне.
Как вестники всех старых знакомых, мы узнали, кто как поживает.
Четыре года прошло со свадьбы Германа и Элизабеты.
Вдова попала в смирительный дом и привыкает к полицейскому воздуху.
Адельгунде — что удивительнее всего — удалось-таки выйти за Гольгера. Он служит почтмейстером в провинциальном городке, и она теперь — госпожа почтмейстерта! А причиной этому — пуговка, злополучная пуговка, отскочившая на балу. Если б не она, Гольгер был бы теперь, вероятно, мужем Клары.
Клара вполне счастлива: живет в большом свете и окружает себя артистами. Имеет ложу в опере, бредит итальянцами, бросает им венки и аплодирует. С таким же экстазом она относится и к внешней стороне Торвальдсенского музея, хотя ее не нарисовали на его стенах.
Фредерик бросил дипломатию; она ему надоела.
Маленькая Санна три года тому назад первый раз причастилась и уже два раза была помолвлена. Нынешний ее жених служит на пароходе и обязан смотреть за чистотой. Это хорошо — по крайней мере, Санна сделается, может быть, почище.
Шарманщик, отец Элизабеты, — они по-прежнему ничего не знают друг о друге, — так «обставил» себя, что его и следов не найти; а между тем он живет в Копенгагене и женат на сестре Санны. Ее первый муж умер, а второй занял его должность; только он не газеты разносит, а стоит во главе журнала ответственным редактором. Он даже свой журнал, кроме того, издает, иллюстрированный, полный рассказов о семейных тайнах. Подписчиков на такой журнал, наверное, много найдется!
Но долго нам с ним нечего делать. Перенесемся в открытое, прохладное море, в Галлиген. У нас ведь и там знакомые. На Оланде все осталось так же, как и тогда, когда оттуда бежала Элизабета; даже Пилитти лежит на том же самом стуле и глядит на портрет бабушки Озе, которому Элимар выколол глаза. Элимар отлично поживает со своей вдовой. Яп-Литт-Петтерс сватался к Кейке, да она отказала. Все было по-старому; только крыжовник засох у пасторского дома; весной его тонкие зеленые листья больше не раскрываются; а море отрезало от кладбища еще порядочную полосу.
Но во Фьюнене каждое время года прибавляет богатства и счастья. Герман и Элизабета все лучше и лучше отстраивают свою усадьбу и с каждым годом чувствуют себя счастливее. Элизабета не забыла сон, который видела ночью, когда тело короля Фридриха везли в Гескильд. Она теперь припомнила, что это Герман сел возле нее вместо Элимара и читает с нею книгу будущего. Она верила этому; ей даже казалось, что ее настоящее счастье было продолжением этого сна. На их маленькое хозяйство снизошло благословение: фруктовые деревья гнулись под тяжестью плодов, хлеб на полях поднимался прекрасно, а на канаве перед полем распускался любимый цветок Элизабеты — белая водяная лилия, этот лотос севера. Лилия лежала на воде, как большой плавучий куст. Целый сказочный мир мог поместиться на этом цветке! В том уголке дома, где родилась Элизабета, в великолепном шкафу рококо, хранился ящичек с бабушкиным свадебным подарком. Один раз Элизабета положила туда несколько исписанных листков; это была вся история бабушки до самой свадьбы Германа и Элизабеты, прекрасно и верно рисовавшая портрет старой баронессы. Рассказ можно было бы назвать новеллой; в нем полностью решалась задача писателя: открыть глаза на поэтические стороны нашего времени, указать невидимую нить, которая учит каждого понимать, что люди — достояние Божие, уяснить характерные особенности в природе родной земли и ее жителей, видеть подобие Божие в каждом человеке, как бы он ни был одет — в шутовской ли костюм, или в рубище. Герман погрозил ей, смеясь.
— Ты все еще не убила в себе поэта, — сказал он.
— Духа не убьешь, — шутливо отвечала она.
— И мою дорогую приемную дочку также! — сказал Герман, крепко обняв Элизабету. — Тебя и ее — обеих баронесс!
От этой юной баронессы пойдемте к старшей, к оригинальной старушке.
В большом имении, на горе, по-прежнему жила баронесса с мадам Кроне. Было то время года, когда цветут розы; в усадьбе, на том месте, где прежде стояла «деревянная кобыла», пышно цвел розовый куст. На поле толпились красные цветки клевера, дыша ароматом, точно и они собирались сделаться розами. В воздухе было тепло, облака были так прелестно окрашены, что хоть на картину. Пчелы жужжали и летали по саду, на ветках ивы качались целые стаи серых воробьев. На всем лежал отпечаток жизни и движения, возле которых не было места бледно-желтому скелету, нарисованному на церковной стене; над усадьбой парил ангел обновления и взмахами крыльев вносил живительную струю воздуха из далекой, неизвестной страны, вливая в человека свежие силы и бодрость. Баронессе дня два нездоровилось, но потом она поправилась и сделалась по-прежнему живой и деятельной. Ее оживление усилилось письмом, которое она получила как раз перед обедом от своего «милого дитяти», от камер-юнкера. Он писал ей, что ему не придется умереть холостяком: он был помолвлен с превосходной девушкой, шотландкой, сестрой Кнокса, которого мы уже видели на Оланде. Опера его «Буря», написанная на драму Шекспира, была дана в лондонском театре и произвела фурор.
— Ура! — воскликнула баронесса. — Да здравствуют Англия и Шотландия! Пьем за них, мадам Кроне.
Она налила себе вина и выпила. Глаза ее широко открылись и блестели.
— За здоровье Англии и Шотландии! — повторила баронесса.
Это были вспышки потухающей лампы. Старушка смолкла и тихо сидела, улыбаясь, точно думала о чем-то очень приятном. Глаза ее полузакрылись, — она опять их открыла.
— Удивительно, как я сегодня устала, — сказала она, — я совсем сплю!.. Да что же это? У меня все силы пропали; даже радость утомляет меня! Я немножко полежу в кресле.
Баронесса села в кресло и как будто заснула, но вслед за тем быстро открыла глаза.
— Где Герман? Где Элизабета? — спросила она. — Я их больше не увижу, — я умираю! Не кладите меня в часовне... Похороните против нее, на кладбище, там такой чудесный вид!.. Я его, конечно, не увижу; но кто придет ко мне на могилу, тем будет, по крайней мере, приятно. Я сделала свадебный подарок молодым, но мне хотелось бы сказать им несколько слов. Пусть теперь откроют ящик. Как вы думаете, что в нем лежит? Простая деревянная ложка; но она выточена из доски деревянной лошади, на которой мой отец сидел четырнадцатого августа. В этот день пусть всегда кладут ее сыну Германа, когда он у него будет. Пусть при этом рассказывают ему, откуда она, и напоминают, что перед Богом все мы — дети бедняков.
Баронесса кивнула головой, по губам ее скользнула улыбка, и все кончилось — она умерла.
А в саду светило и грело солнце, сияли в его свете облака и розы благоухали! Мимо окна пролетела белая бабочка, как бы напоминая о бессмертии. Оно сияло на лице умершей, как сияет в сердце каждого верующего...
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |