Вернуться к Г.К. Орлова. Х.К. Андерсен в русской литературе конца XIX — начала XX века: восприятие, переводы, влияние

2. Андерсеновские реминисценции в поэзии и прозе русских писателей

Образы и мотивы сказок Андерсена встречаются в творчестве таких непохожих поэтов, как Анна Ахматова, Марина Цветаева, Иннокентий Анненский, Константин Бальмонт, Саша Черный, Николай Гумилев.

Андерсеновские реминисценции представлены в русской литературе в разных формах: от цитирования и упоминания (Ал. Алтаев, М. Горький, Саша Черный) до использования мотивов и характеров (К. Бальмонт, Н. Гумилев).

Андерсеновский образ мог использоваться просто для сравнения. В повести В.Я. Брюсова «Последние страницы из дневника женщины» (1910) следователь был «так худ, что мог бы служить иллюстрацией к сказке Андерсена «Тень»»1.

Короткие цитаты и упоминания Андерсена — в сборнике Ал. Алтаева и Ар. Феличе «Сказки жизни», где в финале трогательного рассказа «Сочельник маленькой скрипачки» говорится, что героине «попалась как-то прекрасная сказка, где говорилось о принцессе и свинопасе»2 (сказка остается безымянной); в «Сказках об Италии» М. Горького3, в эпиграфе к которым дается вольная интерпретация высказывания из «Бузинной матушки» Х.К. Андерсена4; в юмористическом произведении Саши Черного «Совет человеку, который хочет остаться жить»5 (1908 г.), где Андерсен в качестве рекомендуемого чтения фигурирует рядом с Диккенсом (любопытная параллель с приведенным выше высказыванием Цветаевой, где она «очень, очень, очень» рекомендует давать детям Андерсена и Диккенса6). Андерсен упоминается им также в произведении 1929 г. «Настоящий буйабес»7.

Однако для Саши Черного связь с датским писателем этим не исчерпывается. В двух стихотворениях 1910-х гг. образ сказки Андерсена используется поэтом для создания определенного настроения.

В стихотворении «Узкий палисадник» (1911) описывается немецкий палисадник, который под конец неожиданно уподобляется сказке Андерсена — и возникает характерное для поэта парение между реальным и нереальным. В стихотворении «Флорентийский день» (1913) в первой строфе из сознания читателей вызывается воспоминание о сказке «Бронзовый кабан», что как бы является толчком для возникновения череды картин:

Здравствуй, бронзовый кабан, —
Помнишь сказку Андерсена?»
Я погладил скользкий стан,
Преклонив в душе колено...8

Андерсеновские реминисценции встречаются и в стихотворениях 1920-х гг.: «Жизнь» (1921), «Галоши счастья» (1924), «Соловьиное сердце» (1926), «Иногда» (1930), причем стихотворение «Жизнь» целиком построено на развитии мотива андерсеновской сказки «Пятеро из одного стручка» — мотива роста, который символизирует «сказку жизни, вечной жизни»9.

Не меньшую роль играет Андерсен в творчестве М.И. Цветаевой. «Повесть о Сонечке» изобилует андерсеновскими реминисценциями, С. Голлидэй дважды уподобляется Мариной Цветаевой ее любимой Русалочке: «— Сонечка, а знаете ли вы сказку о маленькой Русалочке?

— Которая танцевала на ножах? Но ведь это в тысячу раз легче, чем на утюгах! Потому что это именно утюги... битюги... Это моя самая любимая сказка, Марина! Всякий раз, когда я ее читаю, я чувствую себя — ею. Как ей хотелось всплыть — и как всплыла, и увидела верхний мир, и того мраморного мальчика, который оказался мертвым ... и принцем, и как потом его оживила — и онемела — и как потом немая танцевала перед ним на ножах... О, Марина, ведь это высшее блаженство — так любить, так любить... Я бы душу отдала — чтобы душу отдать!»10; «Перед вами, Марина, перед тем, что вы есть — вы, все ваши стихи — такая чу-уточка, такая жалкая кро-охотка <...>. Если бы вы не писали стихов, ни строчечки, были бы глухонемая, немая — как мы с Русалочкой, вы все равно были бы — та же: только с зашитым ртом»11. И хотя произведение написано в 1937 г., но является как бы воспоминанием о прошлом, разговорами из прошлого, о чем свидетельствует и сама Цветаева12.

Андерсен — в ее стихотворениях 1900—1910-х гг. «Мирок», «Первое путешествие», «Второе путешествие», «Нине», «Подруга» (№ 17), а также в стихотворениях 1920-х гг. «А следующий раз — глухонемая...» и «Жизни». Определенно можно сказать, что всем сказкам Андерсена Цветаева предпочитала две: «Снежную королеву» и «Русалочку». Русалочка — в «Мирке», «Втором путешествии» и стихотворениях 1920-х гг., Снежная королева — в стихотворении «Подруга».

В «Мирке» сказка «о русалках-сестрах сказочных морей»13 один из непременных атрибутов детского мира наряду со сказкой Пушкина (любопытно, что у Блока в плане поэмы «Возмездие» наряду с Андерсеном, Котом-Мурлыкой, Топелиусом, няня читает сказку Пушкина14). «Первое путешествие» начинается как путешествие «к сказке Андерсена»15, открывающего, как и во «Флорентийском дне» Саши Черного, череду прекрасных картин. Одними из сменяющих друг друга сказочных образов «Второго путешествия» являются русалочка, и, вероятно, мать из андерсеновской «Истории одной матери». Поэтесса обращается к неведомому собеседнику, возможно, проводнику в мир снов, с просьбой показать, «хоть и страшно», «заветные комнаты» и строит предположения:

Клеопатра ли там в жемчугах?
Лорелея ли с рейнскими сагами?
Может быть... — отворяй же скорей
Тайным знаком серебряной палочки! —
Там фонтаны из слез матерей?
И в распущенных косах русалочки?16

Андерсеновские персонажи становятся олицетворением любимых:

Я любила тебя как сестру <...>
Как царевну из грез Андерсена...17

Ваш маленький Кай замерз,
О Снежная Королева18.

Стержень стихотворения «А следующий раз глухонемая» — образ глухонемой Русалочки — самой поэтессы, а жизнь в стихотворении «Жизни» уподоблена ножам, «на которых пляшет любящая»19, — мотив из «Русалочки», героиня которой, обретя ноги, вынуждена была постоянно испытывать острую боль, как бы ступая по ножам.

Вероятно, именно «Русалочка», оставаясь одной из любимых в России сказок, подвигла К. Бальмонта на создание стихотворения «Русалка»20, развивающего один мотив андерсеновской сказки — стремления Русалочки вдаль от родного моря. У символиста Бальмонта русалка стремится к звездам.

Находили отражение в творчестве русских писателей и другие сказки. О.А. Лекманов, анализируя стихотворение И. Анненского «Сиреневая мгла» (из «Трилистника сумеречного»), указывает на «основной литературный источник этого стихотворения — хрестоматийно известную сказку Г.Х. Андерсена «Снежная королева»». В подробном анализе исследователь прослеживает развитие Анненским андерсеновских мотивов тепла и холода. К сожалению, анализ основан на русском переводе датской сказки, что неминуемо влечет за собой ошибки при попытке лингвистического анализа текста. Так, один из аргументов О.А. Лекманова основан на эпизоде из сказки, где дети прикладывали горячие монеты к замерзшим стеклам, вследствие чего на окнах образовывалось отверстие, названное «чудесным». «Эпитет «чудесное», — пишет автор статьи, — употреблен здесь очень к месту. Дело в том, что все теплое в «Снежной королеве» имеет самое непосредственное отношение к теме христианского чуда»21. Сама по себе верная мысль подкреплена здесь шаткой аргументацией, поскольку в оригинале эпитету «чудесный» соответствует датское «dejlig» («чудесный» в смысле «прекрасный, замечательный»), никакого отношения к христианскому чуду не имеющее. Однако в целом концепция полюсной модели сказки и стихотворения представляется интересной.

А. Ахматова также не оставляет своим вниманием «Снежную королеву». В ее стихотворении из сборника «Четки» «Он длится без конца — янтарный, тяжкий день!..» (1912) — две строчки с туманным смыслом:

И снова голосом серебряным олень
В зверинце говорил о северном сиянье.

Комментатор М.М. Кралин пишет о них: «перекличка с Андерсеном («Снежная королева»)»22.

В 1921 г. М. Кузмин23 пишет стихотворный пролог к сказке «Пастушка и трубочист». Это произведение представляет собой в чистом виде мотивацию сказки. Поэт (уже немолодой человек), желая что-то рассказать, как бы предается воспоминаниям детства — в спальне стояли на комоде фарфоровые фигурки, и «урода сморщенная морда»24 смотрела со шкафа. Это персонажи сказки, которые оживают ночью, когда все ложатся спать:

И живут они без нас,
А при нас всегда боятся25.

Рассказчик предлагает подсмотреть за ними. Здесь возникает скрытая реминисценция еще из одной сказки Андерсена — «Цветы маленькой Иды». Все ложатся спать, гаснет свет, и вдруг:

Чу, музыка! иль это сон?
Какой-то он? какой-то он?26

Использование сна в качестве мотивации — распространенный прием в сказке рубежа столетий. Таким образом осуществляется представление о связи чудесного и детского внутри сказок. Сон — род реалистической мотивации, связующее звено между действительностью и фантастикой (часто в таких случаях возникает рамочная конструкция). У Кузмина этот прием соединяется с приемом рассказывания ребенку чудесной истории (двойная мотивация).

И, наконец, еще более необычное обращение к Андерсену (и не к самой известной сказке) предпринял в своей пьесе «Гондла» (1916) Н. Гумилев. Говоря об источниках пьесы, Р.Л. Щербаков, ссылаясь на неопубликованные «Заметки о Гондле» Гумилева, (где поэт сообщал: «Мотив духовных превращений девушки, кроткой ночью и жестокой днем, взят мною из Андерсена...»), указывает на то, что «андерсеновский мотив взят из сказки X. Андерсена «Дочь болотного короля»27. Щербаков отмечает, что ««Сказки» Андерсена были первой книжкой, прочитанной Гумилевым самостоятельно, он с любовью хранил ее до последних дней»28.

Сказки Андерсена, являясь уже традиционным чтением на рубеже веков, не оказали глобального влияния на «высокую» литературу, однако приведенный материал является достаточно обширным и разнообразным, чтобы свидетельствовать об их «жизни» в русском литературном сознании.

Примечания

1. Брюсов В.Я. Последние страницы из дневника женщины // Брюсов В.Я. Повести и рассказы. М., 1988. С. 168.

2. «В какой-то старой книжке ей попалась как-то прекрасная сказка, где говорилось о принцессе и свинопасе. В этой сказке говорилось, что органчик пел старую грустную песенку:

Ах, мой Август, друг мой милый,
Все прошло, прошло...»

(Алтаев Ал., Феличе Ар. Сочельник маленькой скрипачки // Алтаев Ал., Феличе Ар. Сказки жизни. Сборник сказок и рассказов. Пб., 1920. С. 128).

3. «Нет сказок лучше тех, которые создает сама жизнь. Андерсен» (Горький М. Сказки об Италии. Пермь, 1976. С. 3).

4. На этот факт обратила внимание Л.Ю. Брауде (Брауде Л.Ю. Скандинавская литературная сказка. М., 1979. С. 80).

5. «Молодых поэтов не читай. Если совсем не можешь обойтись без чтения — читай сказки Андерсена и «Записки Пиквикского клуба»». (Черный С. Совет человеку, который хочет остаться жить // Черный С. Собр. соч.: В 5 т. М., 1996. Т. 3. С. 61.).

6. Цветаева М.И. Сводные тетради. С. 162.

7. «...кастрюля с чужим провансальским блюдом всех нас расшевелила. Андерсен, пожалуй, случая такого не предвидел» (Черный С. Настоящий буйабес // Черный С. Собр. соч.: В 5 т. Т. 4. С. 283).

8. Черный С. Флорентийский день // Черный С. Собр. соч.: В 5 т. Т. 1. С. 364.

9. Черный С. Жизнь // Черный С. Собр. соч.: В 5 т. Т. 2. С. 232.

10. Цветаева М.И. Поветь о Сонечке // Цветаева М.И. Собр. соч.: В 7 т. Т. 4. С. 321.

11. Там же. С. 370.

12. «Вот ее отзвуки — в моей записной книжке тех дней:

«Сейчас передо мной Алины колени и длинные ноги. Она лежит на крыше, спустив ноги на подоконник: «— Марина! Вот облако плывет, — может быть, это душа вашей матери? — Марина, может быть, сейчас к нашему дому подходит Русалочка, — та, которой было 300 лет?» (там же. С. 393).

13. Цветаева М.И. Мирок // Цветаева М.И. Собр. стихотворений, поэм и драматических произведений: В 3 т. М., 1990. Т. 1. С. 20.

14. Блок А. Возмездие. Планы поэмы. С. 463—464.

15. Цветаева М.И. Первое путешествие // Цветаева М.И. Собр. стихотворений, поэм и драматических произведений. Т. 1. С. 22.

16. Цветаева М.И. Второе путешествие // Там же. С. 23.

17. Цветаева М.И. Нине // Там же. С. 77.

18. Цветаева М.И. Подруга (Сегодня, часу в восьмом) // Там же. С. 229.

19. Цветаева М.И. Жизни // Там же. С. 499.

20. См.: Бальмонт К.Д. Русалка // Бальмонт К.Д. Избранное. М., 1990. С. 322.

21. Лекманов О.А. Анненский и Андерсен. О Снежной королеве, холоде и тепле // Лекманов О.А. Книга об акмеизме и другие работы. Томск, 2000. С. 235.

22. Ахматова А.А. Он длится без конца — янтарный, тяжкий день!.. // Ахматова А.А. Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 1. С. 57, 376.

23. Сказки М. Кузмина обнаруживают близость к андерсеновским в том смысле, что в них можно наблюдать такое же удивительное сочетание внешней ясности и простоты и тонкой иронии.

24. Кузмин М. Пролог к сказке Андерсена «Пастушка и трубочист» // Кузмин М. Стихи и проза. М., 1989. С. 85.

25. Там же.

26. Там же. С. 86.

27. Щербаков Р.Л. Примечания к пьесе «Гондла» // Гумилев Н.С. Соч.: В 3 т. М., 1991. Т. 2. С. 408.

28. Там же.