Сказки больше не стучались к нему в дверь

Вот-вот снова начнется кровавая война. Тревожные предчувствия не оставляли Андерсена. «На Данию надвигаются грозовые тучи...» — писал он в преддверии этих событий. Сказочник не ошибся. В январе 1864 года разразилась новая война с Германией. 5 февраля пала крепость Данневирке. Дания, по словам одного из поэтов, «состарилась тогда за одну ночь». Датчане глубоко переживали национальное бедствие.

Хотя война не была неожиданностью для Андерсена, он растерялся. «Что будет с Данией, с нами?» — спрашивает он в своих письмах. Работать писатель был не в состоянии: он думает лишь о битвах, о народном горе, читает только газеты. 2 апреля, после обстрела одного из мирных датских городов, в дневнике сказочника появляется запись: «Потрясен!»

В этой войне Дания потерпела поражение.

Солдаты возвращались домой без песен, без криков «ура». Тем не менее Андерсен говорил: «В эту войну солдаты выдержали, выстрадали и боролись, быть может, еще больше, чем в прошлую».

Вот Петер, герой сказки «Золотой мальчик». Потомственный барабанщик, Петер ушел на войну. Трудно приходилось молодому солдату, ночи он проводил под открытым небом, мокнул под дождем в непогоду. В день битвы все было окутано пороховым дымом. Солдаты падали один за другим, гранаты разрывали людей, поджигали дома. Стояли плач и стон, неприятельские кони топтали мирные поля, рассказывает Андерсен в сказке «Блуждающие огоньки в городе». Прилетевшие из теплых краев аисты и ласточки остались без крова: их гнезда сгорели.

Вскоре после заключения мира писатель уехал в поместье друзей, а оттуда в Швецию. Его радовали зеленые датские буки и осенний убор шведских лесов, в которых желтые березы соседствовали с темно-зелеными елями. В Стокгольме Андерсена, как и везде, ожидал восторженный прием. Шведы называли его «королем нашего детства, королем наших шов». В университете города Упсала чествование сказочника превратилось в грандиозное торжество. Студенты распевали шведские и датские песни; горели разноцветные лампочки, и развевался национальный датский флаг. Как приятна была эта встреча для стареющего писателя! Ведь он немного опасался, что молодому поколению будут непонятны и чужды его сказки. Но из искренних речей молодежи он почувствовал, что она любит эти сказки.

Хорошие вести приходили из России. В 60-х годах в Копенгагене побывал русский журналист А. Лаврентьев, мечтавший познакомиться с Андерсеном. В книжной лавке ему сообщили адрес писателя: Королевский канал, 65. Сказочник обычно снимал квартиру, из окон которой открывался бы простор воды и неба. Вот и сейчас он поселился на Королевском канале, где, по его словам, «недурно устроился». «Обе мои комнаты, — писал Андерсен, — невелики, но очень уютны, залиты солнцем, украшены статуями, картинами, книгами и цветами...»

В этой-то квартире и посетил датского сказочника А. Лаврентьев. Андерсен сам открыл ему дверь. Лаврентьев рассказывал, что на пороге появилась «предлинная худощавая фигура в старинном черном сюртуке с засученными рукавами и с полотенцем в мокрых руках. Но у длинной фигуры над ее длинным орлиным носом была пара глаз, и таких глаз, что подобных едва ли сыщешь где-нибудь на земле... Глаза были голубые, но уж такие глубокие, такие ласковые и добрые, притом такие детски наивные... В них было столько доброты и ласки, столько воображения и поэзии... которыми так и дышат все произведения Андерсена, в особенности его прелестные детские сказки». В ответ на любезную речь посетителя голубые глаза как-то особенно заблестели, приветливая улыбка озарила лицо Андерсена. Писатель показал журналисту свою квартиру, а вечером они встретились в театре. Во время спектакля Андерсен оживленно реагировал на все происходившее на сцене. После театра они долго разговаривали, Андерсен интересовался Россией, ее настоящим положением, ее будущим.

В начале 60-х годов Андерсен познакомился в Швейцарии с тремя сестрами Мандерштерн из России. Они много гуляли вместе, младшая сестра пела ему русские народные песни. Старшая — Елизавета Карловна Мандерштерн — обещала прислать сказочнику автограф Пушкина, но смогла выполнить свое обещание лишь три года спустя. С великим трудом удалось ей раздобыть первый лист тетради Пушкина, на котором рукой поэта были написаны стихотворение «Пробуждение» и начало элегии «Друзьям».

В письме от 13 мая 1865 года Елизавета Карловна сообщала Андерсену: «...с особой радостью посылаю Вам приложенный к этому письму пожелтевший листок, на котором запечатлены мысли великого гения». В ответном письме сказочник благодарил за автограф, назвав его сокровищем.

В то время Россия знакомилась с новыми сказками Андерсена. Общество переводчиц задумало в 1867 году расширенное переиздание прежнего сборника. Однако цензор возражал против включения в сборник сказки «Маленький Клаус и Большой Клаус». «Сказки покупаются обычно для детского чтения, — писал цензор, которому, очевидно, не понравились острая социальная критика, содержащаяся в сказке, противопоставление бедняка богачу. — С этой точки зрения не все сказки в сей книге могут быть дозволены». Любопытные подробности об этом издании сказок рассказывал В.В. Стасов: «Цензор вдруг признал невозможным в картинках все крылья за спиной у гениев, все короны на голове у королей. Он велел везде их срезать... Все короны были срезаны с голов андерсеновских комичных королей, и они остались только в халатах, туфлях и ночных колпаках, с державой под мышкой».

Цензура не могла помешать успеху нового издания, а вскоре Общество переводчиц перевело вышедшую в Германии книгу Андерсена «Новые сказки». Несколько позднее М.В. Трубникова и Н.В. Стасова написали Андерсену: «...Благодаря Вашему проникновенному поэтическому таланту, глубокоуважаемый господин профессор, Ваше произведение быстро завоевало популярность в России. Русская публика любит эти «Сказки и истории», автор которых по праву причисляется к величайшим писателям современности... Общество переводчиц почтительнейше просит Вас, глубокоуважаемый господин профессор, благосклонно принять экземпляр Ваших сказок в русском переводе, приложенный к письму. Это — знак нашего искреннего восхищения Вашим редким талантом и одновременно нашей благодарности за то поэтическое наслаждение, которым обязано Вам подрастающее поколение и зрелые люди России...»

Интересен ответ Андерсена М.В. Трубниковой: «Милостивая государыня! Вернувшись из поездки за границу, я с удивлением и радостью обнаружил прекрасное русское издание моих «Сказок и историй», созданное при Вашем участии и сотрудничестве... Мне приятно знать, что мои произведения читают в великой, могущественной России, прекрасную литературу которой я немного знаю от Карамзина до Пушкина... Передайте, пожалуйста, мою благодарность и радость по поводу интереса, проявляемого ко мне как писателю, и мой самый сердечный привет всем моим друзьям...»

Сказочник не переставал удивляться своей растущей известности и изумляться превратностям своей судьбы. «В 1819 году, в сентябрьские дни, я, бедный мальчонка, пришел в Копенгаген. Теперь я второй раз в этом году могу выехать в Париж», — писал он в августе 1867 года. Писатель побывал на Всемирной выставке, которую считал «сказкою нашего времени». Чего только не было на Марсовом поле в Париже! Дома, павильоны, церкви и театры разных стран. Там журчала вода, цвели кусты роз, росли редкие породы деревьев, целые тропические леса. В сказке «Дриада» Андерсен рассказал об этой выставке, «новом чуде света». Но манила его не только Франция.

Незадолго до Всемирной выставки писатель побывал в Португалии. «Тут словно скопились все красоты природы из разных стран, тут скалы Альп, тут рыцарские замки», — восторженно рассказывал он. Но при всем восхищении природой Португалии, ее памятниками старины и историческими легендами сказочник больше интересовался современностью — железнодорожными станциями и высокими домами.

Вернувшись на родину, писатель принялся за новый путевой очерк «Посещение Португалии». Эта небольшая книга прошла незамеченной. Возможно, Андерсену не удалось воссоздать живой облик страны. К тому же он не включил в путевой очерк ни сказок, ни стихотворений.

Неудача не особенно огорчила Андерсена. 1867 год сказочник считал самым счастливым в своей жизни. Артисты копенгагенских театров читали его сказки со сцены. Он был почетным гостем на праздновании очередной годовщины «Рабочего союза».

Андерсен стал статским советником, и отныне в дарственных надписях на книгах, подаренных ему, рядом со словом «профессор» появляется еще одно звание: «Господину статскому советнику, профессору Х.-К. Андерсену...» 6 декабря сказочника избрали почетным гражданином города Оденсе. В родном городе должны были состояться торжества в его честь. Но Андерсен попросил отложить праздник.

— 4 сентября 1869 года исполнится ровно пятьдесят лет с того дня, как я покинул Оденсе и отправился в Копенгаген, — сказал он. — 6 сентября я прибыл в столицу, и этот день для меня самый знаменательный в жизни. Так вот и подождем лучше до этого полувекового юбилея.

— До него еще два года, — ответили ему. — Незачем откладывать такие приятные вещи!

Андерсен приехал в Оденсе за несколько дней до начала торжества. Весь город пришел в движение. Сказочника наперебой приглашали то к бедным детям на праздник, то в «Музыкальный союз», то в местный «Рабочий союз». Всюду он читал свои сказки. К нему потянулся поток посетителей. Он получил множество телеграмм. В день праздника перед Андерсеном, стоявшим у окна ярко освещенной ратуши, прошла процессия ремесленников с факелами и знаменами в руках. Они чествовали сына оденсейского башмачника. Его приветствовал старый школьный товарищ — рыбак. В зале ратуши, где собралось 250 человек, пели песню Андерсена «Дания — моя родина» и сочиненные в его честь стихи:

Безобразным утенком он слыл,
В камышах от пинков укрывался,
В мире грез утешенья и сил
Для борьбы с тьмой и злом набирался.

Завершалась песня хвалой Андерсену, прославившему Данию:

У! как злобно вопил птичий хор!
Ведь ни гуси, ни утки не знали,
Что покинет утиный он двор
И исчезнет в сияющей дали!
Что недаром к чужим берегам
Лебедь гордый полет свой направит,
Что он славой покроется сам
И родной уголок свой прославит!

В почетном дипломе, врученном ему, говорилось: «В ознаменование того, что писатель Ханс Кристиан Андерсен подарил нашему отечеству непреходящие сокровища и тем самым споспешествовал славе своего имени также среди иностранцев, мы избрали писателя почетным гражданином его родного города Оденсе».

Через два года в Копенгагене состоялся банкет в честь пятидесятилетия жизни сказочника в столице Дании. В ответ на провозглашенные тосты Андерсен произнес речь, в которой вспомнил всех благородных друзей, которые помогли ему стать писателем, — Вейсе и Сибони, Эрстеда, адмирала Вульфа и семью Коллин.

К концу 60-х годов в Европе не осталось уголка, где бы не слыхали имени датского сказочника. Его узнавали на улицах, в театрах, с ним здоровались, к нему подводили детей. Однажды, когда Андерсен встречал Новый год в отеле в Ницце, из-за стола поднялся какой-то незнакомец и сказал:

— Среди нас находится человек, которого все мы, к какой бы нации ни принадлежали, можем поблагодарить за многие подаренные нам радостные часы; его должны благодарить мы, старики, а дети — в особенности.

Писатель стал известен и в Америке. Одна из крупных американских газет писала, что величайшие нации мира были бы рады назвать своими таких людей, как физик. Эрстед, скульптор Торвальдсен и писатель Андерсен.

У него завязалась дружеская переписка с американским издателем, писателем и переводчиком Горацием Скуддером, который испытал в своем творчестве сильное влияние датского сказочника и заслужил славу «Андерсена Америки». Скуддер называл Андерсена «мой Шекспир» и писал ему, что тот подарил голоса всем вещам, окружавшим его. У датского писателя появляются друзья в Америке. «...Американский народ сердечно любит Вас», — пишет Скуддер. Корреспондентом сказочника становится поэт Генри Лонгфелло, который присылает ему свой портрет с лестной и сердечной надписью. Скуддер приглашает датского писателя в Америку.

Мысль о новом путешествии занимает Андерсена. Он пишет сказку «Великий морской змей» — о телеграфном кабеле, который тянется через весь океан от Европы до Америки, по песчаным мелям, по морскому дну, сквозь чащу водяных растений, через целые леса кораллов. Сказочник называет этот кабель «чудом из морских чудес».

Однако поездка за океан так и не состоялась. Писатель уже иначе относился к путешествиям. «Все больше и больше ослабевают узы, связывающие меня с заграницей», — писал он. Признание на родине и все возрастающая любовь к Дании усиливают привязанность Андерсена к дому. Кроме того, писателю кажется, что в Дании ему работается легче и лучше. В марте 1870 года сказочник сообщил из Южной Франции, что ничего там не писал и решил снова вернуться домой, где, как ему казалось, осталась его Муза: «Думаю, что прекраснее всего в Дании!» Андерсен остро переживал угрожавшее ему творческое бессилие. Выпущенное им продолжение автобиографии — «Сказка моей жизни» — уже не прежний связный рассказ, а перечисление главных событий за последние четырнадцать лет жизни писателя.

Андерсен стал знаменит, называл себя «баловнем счастья» и вместе с тем испытывал неудовлетворенность своим творчеством. В таком двойственном настроении он создает последнее большое произведение — автобиографическую повесть «Счастливчик Пер». Герой повести, как и сам Андерсен, — сын бедняка. Отец Пера умер, когда мальчик был совсем маленьким. Его воспитывали труженица-мать и любящая бабушка. У Пера нашелся и покровитель, который взял на себя заботу об одаренном мальчике. С его помощью Пер поступил в балетную школу, потом стал музыкантом и посвятил себя искусству.

Но в повести совершенно отсутствует то, что долгие годы омрачало жизнь Андерсена, — сознание своей зависимости от других, то, что даже незадолго до смерти заставило всемирно известного сказочника записать в дневнике: «...горькие мысли о множестве тиранов, под пятою которых я жил». Повесть окрашена чувством все возрастающего счастья, триумфа, ликования, наполнена горделивым сознанием необыкновенного таланта бедняка. Даже смерть его в минуту величайшего торжества воспринимается как победа над старостью, над болезнями, над жалким существованием. Это — славная смерть на сцене, в театре.

Про Андерсена как-то сказали: «И у бедной матери может родиться богатое дитя». Потому-то писатель утверждает: счастлив не тот, кто родился в богатой семье и кого нарекли Феликс — счастливый, а тот, кто хоть и родился на чердаке, но проложил себе путь своим талантом. Он по праву носит имя «Счастливчик Пер». Вся повесть построена на контрастах жизни сына богатого коммерсанта Феликса и сына бедной вдовы Пера, которые родились в один и тот же день. Хотя Феликс становится важным дипломатом, Пер благороднее и умнее его. Повесть «Счастливчик Пер» вводит читателя в творческий мир музыканта, который очень похож на мир сказочника Андерсена. Пер слушал объяснения учителя музыки с жадностью, с какою, бывало, внимал рассказам бабушки. Мир звуков стал ему теперь знакомым и родным; теперь он уже понимал, о чем шепчет лес, рокочет море, шумит курган, шелестит безмолвный цветок.

Автобиографическая повесть Андерсена понравилась многим его современникам.

Скуддеру она показалась одной из самых ярких, самых гуманных и привлекательных из всего созданного писателем. Андерсен читал повесть Ибсену¹, который был в восторге от ее поэтичности.

Вспоминая прошлое, писатель не забывал и о настоящем, больше всего в мире ненавидел он войны. Старушка-Болотница, один из последних персонажей Андерсена, предупреждала: «Блуждающие огоньки в городе!» На языке Андерсена это означало: «Берегитесь! Война окончена, но она может вспыхнуть вновь! Берегитесь!» Писателю принесла страдания даже война, не коснувшаяся его родины. В 1870 году, во время франко-прусской войны, он снова жил сообщениями из газет, снова был не в состоянии работать. Письма и дневники Андерсена той поры отражают его переживания: «Кровавые известия с театра военных действий потрясают меня! Что-то будет!» «Ужасная война! Страшное кровопролитие!» Гуманист-писатель одинаково сочувствует обеим сражающимся сторонам: «Я неотступно думаю о тех ужасах, которые переживает французский народ, и о тех смертельных страданиях, которые выпали на долю немецких солдат». Сказочник мысленно видит горящие города, друзей в предсмертной агонии, себя — пронзенного штыками. «Война убьет меня!» — говорит он.

Андерсен пишет сказку «Самое невероятное», которую его современники считали откликом на франко-прусскую войну. Рука прекрасной принцессы и полкоролевства обещаны тому, кто совершит самое невероятное. Самым невероятным было признано создание чудо-часов. Каждый раз, когда часы били, появлялись живые картины. Но вдруг явился высокий, мускулистый человек. Он занес над часами тяжелый топор и разбил их вдребезги.

— Я сделал самое невероятное! — гордо заявил он.

— Разрушить такое чудо искусства, — толковали судьи. — Да, это — самое невероятное!

В силаче, разбившем часы, современники видели символ Германии, разоряющей прекрасную Францию.

В Дании между тем происходили важные события. В 1871 году в Копенгагене под руководством Луи Пио, деятеля датского рабочего движения, одного из первых пропагандистов марксизма в Дании, который переписывался с Марксом, была организована датская секция I Интернационала. «Скоро, братья, рассвет, на востоке брезжит заря...» — так обнадеживал «Марш социалистов» датских рабочих. В октябре произошла организованная стачка на судостроительном заводе «Бурмайстер и Вайн». В мае следующего года разыгралось одно из крупнейших событий в истории датского рабочего движения, так называемое «сражение на площади» в Копенгагене, когда каменщики потребовали сокращения рабочего дня. Правительство запретило митинг солидарности с каменщиками, созванный датской секцией Интернационала. Рабочих, которые собрались на центральной площади в Копенгагене, разогнала полиция. Секция Интернационала была запрещена, а ее руководители приговорены к длительному тюремному заключению.

Андерсен наивно судил о рабочем движении у себя на родине. Он писал Древсену из Германии: «К счастью, работа каменщиков готова, иначе было бы ужасно, потому что, как Вы, вероятно, слышали, каменщики прекратили работу. По-моему, это хуже всего для них самих, ибо, приостановив работу, они ввергают свои несчастные семьи в глубочайшую нищету». А в мае, когда Древсен рассказал ему о «сражении на площади», он пожелал, чтобы все оставалось по-старому, и был очень огорчен те, что подобные движения «могут иметь место среди такого в общем разумного и добродушного датского народа».

С развитием рабочего движения в Дании связывают обычно деятельность прогрессивного критика Георга Брандеса. Он требовал в своих лекциях, чтобы литература решительно шагнула навстречу реальной действительности. Это Брандеса имела в виду газета «Социалист», когда заявила о солидарности рабочих с теми, кто, выступая в области литературы, призывал своих современников к той же борьбе, которая велась на социальном поприще.

В Брандесе Андерсен нашел серьезного критика своих произведений, положившего начало научному изучению его творчества. Впервые в критической литературе о великом писателе возник вопрос о связи его сказок с фольклором, появился подробный разбор творческой манеры и стиля Андерсена. Датский сказочник, по словам критика, ставил перед собой смелую цель: «...употреблять устную речь в печати». Брандес пытался показать своеобразие сказок Андерсена, но явно ошибался, считая, что в этих сказках отсутствует общественная сатира. Он отказывал писателю в каком-либо протесте и характеризовал его мировоззрение как «стремление ставить выше всего сердце», как «влечение к малым, слабым, беспомощным», как симпатию «к одиноким» и «покинутым». Тем не менее Андерсен написал Брандесу, что тот умно и тонко заглянул в самую суть его «духовных деток — сказок».

В последние годы жизни сказочник часто встречался с критиком. Возможно, под влиянием Брандеса любимыми писателями Андерсена становятся в это время Бальзак и Диккенс. Сказочник знал всемирно известного Пушкина. В конце жизни он открыл для себя произведения А.К. Толстого и И.С. Тургенева. Ему очень нравился рассказ «Му-му», эта «характерная маленькая повесть».

Самому Андерсену писать становилось все труднее. В каких только образах ни являлась ему ранее сказка! Чего только ни порассказала она ему! Сейчас сказка и история порой тоже стучались к нему в дверь, но все реже и реже. Да и приводили они к нему старых героев и беседовали с ним почти всегда на старые темы, все снова и снова прославляя людей из народа. Вот садовник Ларсен из сказки «Садовник и господа». Никто во всей стране не выращивал таких овощей и фруктов, как он. Кроме того, он обладал даром раскрывать людям глаза на красоту обыкновенных растений. Георг из истории «Сын привратника» становится великим художником и статским советником, как и сам Андерсен.

Писатель продолжал высмеивать человеческие недостатки — эгоизм, высокомерие, переменчивость мнений, а также буржуазную прессу и критику. В сказке «Лягушачье кваканье» лесные птицы задумали издавать «Критический листок», причем сотрудников для него предложили искать всякому «среди своей родни». В музыкальные обозреватели решили взять лягушек: ведь их кваканье напоминает звон церковных колоколов в лесной глуши. Навозные мухи предлагают свои услуги, когда надо уничтожать таланты.

Не лучше мух и обыкновенный писарь из одноименной сказки. Единственным его достоинством был каллиграфический почерк. Когда он переписывал бумаги чиновника четкими, красивыми буквами, все восхищались: «До чего хорошо, до чего складно!» Тогда он возгордился и решил писать о художниках, скульпторах, музыкантах и о театре. Он нес несусветную чушь и все время хвалился: «Захочу — вознесу, захочу — растопчу!» Все это, конечно, был бред, и «он-то его и доконал», — пишет сказочник. О жизни этого писаришки, «как ни старайся, хорошей сказки не напишешь», — заключает он свой рассказ.

Интересную сатирическую сказку написал Андерсен о нравах одного города, где случилось нечто невероятное. Страшная буря перевесила там все вывески. Люди, стоявшие у подъезда театра, не веря глазам своим, читали: «Суп из хрена и фаршированной капусты». Народ валом повалил в театр. Никогда раньше не бывало в театре таких сборов. Зато завсегдатаи бильярдного клуба в ужасе шарахались от знакомых дверей, на которых красовались вывески: «Высшее учебное заведение» и «Здесь приучают детей к рожку». А за всеми этими чудесами угадывалась лукавая улыбка сказочника, сочинившего веселую историю под названием «О том, как буря перевесила вывески».

В сказке «Короли, дамы и валеты» у маленького Уильяма был игрушечный замок, на стенах которого висели игральные карты. Однажды карточные валеты ожили, стали по очереди соскакивать со стены и рассказывать Уильяму историю своей масти. Мальчик так увлекся, что не заметил, как от зажженных им свечей в замке вспыхнул пожар. Карты взвились на «красных конях» выше туч; короли и королевы со своей свитой поднялись в воздух. В этой сказке некоторые критики увидели намек на революцию 1848 года, и тот факт, что писатель не печатал сказку при жизни, объяснили ее политической остротой.

В последних своих сказках и историях Андерсен откликнулся также на известные ему технические новшества. Появление газового освещения в Копенгагене помогло созданию истории, а скорее, даже большой многоплановой новеллы «Альбом крестного». Это «биография» столицы Дании, связанная с историей всей страны и поэтично рассказанная ветром.

Андерсен до конца дней не желал выпускать перо из рук и все снова и снова жаловался, что Муза его покинула, что сказки не стучатся к нему в дверь. Незадолго до смерти он грустно писал: «Брожу ли в саду среди роз — чего только не порассказали мне они, да и улитки тоже. Вижу ли широкий лист водяной лилии — Дюймовочка уже закончила на нем свое путешествие. Прислушиваюсь ли к вою ветра — он рассказал уже о Вальдемаре До и не знает ничего лучшего. В лесу, под старым дубом, мне приходится думать о том, что старое дерево уже давно рассказало мне свой последний сон».

Быть может, поэтому писатель вновь обратился к национальным преданиям. Они, по словам Андерсена, помогали ему лучше узнавать родину. В них звучал голос матери. Сказочник написал историческую новеллу, основанную на старинном предании, — «Предки птичницы Греты», в которой нарисовал самобытный женский характер. Это история знатной дамы, которая кончила свою жизнь простой паромщицей, женой матроса. Внучка ее стала птичницей и доживала свои дни в усадьбе предков.

В 1870 году Андерсен записал несколько «самых прекрасных», по его словам, датских народных преданий, которые послал Скуддеру. Они были опубликованы на английском языке в одном из юношеских журналов Америки. «Дания богата старинными преданиями об исторических личностях, о церквах и усадьбах, о курганах и полях сражений, о вересковых пустошах, о днях великих бедствий, о временах войны и мира. Эти рассказы живут в книгах и на устах народа, они летят далеко-далеко, подобно стае птиц, и разнятся между собой, как дрозд и сова. Послушайте меня, и я поведаю вам некоторые из них!» — такими словами начинает свое повествование сказочник. Андерсен рассказывает о подвиге солдата на поле битвы, о самоотверженном поступке мальчика, о бедном юноше, который стал знаменитым героем Дании.

В октябре 1872 года Андерсен тяжело заболел. Болезнь иногда отступала, ему становилось лучше, а потом снова все хуже и хуже. Осень и зима принесли ужасные страдания. Однажды писатель упал от слабости, а потом ему стало так плохо, что ночью его боялись оставлять одного. Андерсен, любивший людей, записал как-то в дневнике, что «устал от посещений». Его угнетала беспомощность, то, что в течение пяти месяцев он, прикованный к постели, вынужден был оставаться в четырех стенах и быть обузой самым близким друзьям. К физическим страданиям, к чувству одиночества присоединилась тоска по солнечному свету, по теплу, «по посещению Музы, по голосам из страны поэзии».

Однако творческая фантазия Андерсена находила ныне иное выражение: он вырезал из бумаги разные сказочные фигуры. «Так как я уже не в состояний более писать сказки, — говорил он, — то буду их создавать в другой форме». На испанские ширмы, состоявшие из шести створок, он наклеивал всевозможные картинки на сказочные сюжеты.

Весной 1873 года Андерсену стало немного легче, и он уехал в Швейцарию. Он снова полон надежд, пишет, что жизнь прекрасна, читает сказки детям и друзьям. Однако вскоре сказочник вновь заболевает. Врачи советуют ему вернуться из Швейцарии в Данию, да и сам он стремится на родину. Едет же он не в Копенгаген, а в загородное поместье своих друзей Мельхиоров. Но и там писатель чувствует себя плохо. «Сколько дней мне еще осталось мучиться?» — спрашивает он. Если друзья верили или делали вид, что верят в его выздоровление, то сам он уже не верил и ждал только, когда «упадет занавес». Вскоре состояние здоровья Андерсена немного улучшилось, и, когда 2 апреля в поместье Мельхиоров справляли день его рождения, он был в спокойном и радостном настроении. Вскоре сказочник переехал в поместье других своих друзей, где почувствовал себя еще лучше, но снова жаловался, что Муза не хочет его посетить. «И куда она спряталась? — шутливо спрашивал он. — Не думает ли она так: выздоровей, окрепни, я больных писателей не посещаю». В письме к Скуддеру Андерсен поделился затаенной от многих тоской. Он мечтал о счастье семейной жизни, но «радость пришла в другом образе, пришла как моя Муза, которая одарила меня богатством сказок и песен».

Андерсен пишет фру Мельхиор одно из самых своих поэтичных писем. Ушла Муза — и нечем жить. «Сказки не приходят мне в голову. Словно я заполнил весь круг сказочными радиусами... У меня нет новых, свежих впечатлений, и это печально». Далее следует горестное, но чистосердечное признание. Писатель трезво оценивает свое дарование: «...драматические работы редко приносят мне радость... Для романов у меня нет достаточно знаний...»

Тогда же произошло событие, которое в известной степени расстроило, но вместе с тем и растрогало Андерсена. Американская девочка прислала ему письмо; в него был вложен один доллар и вырезанная из газеты статья под названием «Долг детей». Статья призывала мальчиков и девочек Америки обеспечить любимому сказочнику безбедную старость.

Андерсен написал открытое письмо американским детям, в котором разъяснил им, что он не беден. Тогда они купили иллюстрированный альбом, который и прислали Андерсену к дню его семидесятилетия.

С конца июля 1874 до февраля 1875 года жизнь писателя — цепь сплошных физических страданий. Иногда лишь его отвлекают от них литературные заботы (5 октября он отдал издателю примечания к сказкам), новые доказательства его славы, трогательные приветы знакомых и незнакомых почитателей, любовь друзей и цветы от них. Одному из друзей, который принес ему букет свежих полевых цветов, сказочник сказал: «Как они хороши! О, как земля прекрасна! Она так прекрасна, что мне хотелось бы подольше на ней пожить, насладиться всеми ее прелестями, особенно теперь, когда солнце светит так ярко...»

2 апреля 1875 года в доме Мельхиоров было отпраздновано 70-летие Андерсена. Каждое блюдо в меню было названо в честь какого-либо произведения писателя, в особенности в честь его сказок: «Соседи» (устрицы), «На утином дворе» (индейка), «Суп из колбасной палочки» (бульон), «Под ивой» (шампиньоны), «Дикие лебеди» (дичь) и др.

В Королевском театре в честь Андерсена давали его пьесу «Первенец». Андерсен присутствовал на представлении.

«Какой прекрасный, величественный день — и как бренно все же мое тело...» — записал Андерсен в своем дневнике. Он получил множество подарков, адресов, писем и телеграмм из Дании и из других стран. К 70-летию Андерсена датские дети собрали любимому сказочнику деньги на памятник, который с надписью «Воздвигнут датским народом» поднялся в Королевском саду уже после его смерти в июне 1880 года. Андерсену не нравился проект памятника, изображавшего его в окружении детей. Он писал, что недоволен эпитетом «поэт детей», хотя в шутливом письме просил композитора Хартмана приспособить похоронный марш к шагам малышей, которые пойдут за его гробом. В последние годы его сказки и истории предназначались не столько для детей, сколько для взрослых. Однажды один из знакомых Андерсена сказал ему: «У вас большое преимущество перед другими поэтами, с каждым поколением для вас вырастает новая публика». Тогда известный датский балетмейстер Бурнонвиль, комментируя эти слова, написал Андерсену: «Он хотел этим намекнуть на детей, но я на это возразил, что ты умеешь заинтересовать и нас, стариков».

Дневники и письма последних дней жизни Андерсена хранят следы его страданий.

После 22 мая Андерсену стало совсем плохо. 19 июня он сделал последнюю запись в дневнике.

Андерсен завершал свои дела. Он хотел умереть, пока был еще в состоянии жить.

В начале июля сказочник составил дополнение к завещанию. Он платил долг дружбы и благодарности. Его состояние было завещано потомкам Йонаса Коллина-старшего и Ханса Кристиана Эрстеда. Если же на протяжении нескольких будущих поколений таковых не оказалось бы, все должно было перейти бедным датским писателям или музыкантам. Не забыл Андерсен и свой родной город Оденсе: он завещал тамошней школе бедняков 1000 далеров, а самому способному ученику школы — «стипендию Ханса Кристиана Андерсена». Оставил он деньги и Библиотеке ремесленников в Оденсе.

Чувство юмора не покидало писателя даже в самые трудные дни. Незадолго до смерти он сказал: «А хотелось бы мне хоть одним глазком взглянуть на свои похороны!»

4 августа 1875 года великого сказочника не стало.

Если бы желание Андерсена сбылось и он мог бы увидеть свои похороны 8 августа 1875 года, он испытал бы, вероятно, некоторое удовлетворение. Так, грустно улыбаясь, думали его друзья и все те, кто в глубине души считал сказочника тщеславным. На похороны Андерсена пришли бедняки и знать, студенты, депутаты города Оденсе, иностранные послы, министры и датский король. «Казалось, в тот день копенгагенцам нечего было больше делать, как только хоронить Ханса Кристиана Андерсена», — писал один из очевидцев. Гроб сказочника несли на руках по улицам Копенгагена. Пред ним склонили траурные знамена. Похоронили «короля сказок» в фамильном склепе Коллинов. В Дании был объявлен национальный траур. 11 августа газета «Отечество» напечатала стихотворение, в котором были такие строки:

В могилу наш король сошел,
И некому занять его престол...

В самом деле, золотую корону короля сказок Дании и всей Скандинавии не унаследовал никто. Датский критик Гольдшмидт написал впоследствии о многочисленных подражателях Андерсена: «В то время, когда читаешь их, постоянно вспоминаешь его, но когда читаешь его, то забываешь их».

Тем не менее, сам Андерсен понимал: жизнь, природа неисчерпаемы. Другие увидят то, что не удалось увидеть ему, и напишут новые сказки. «Не приспособлены еще наши глаза, чтобы разглядеть всю красоту природы, но когда-нибудь мы этого достигнем. Это будет сказкой из сказок...» — писал Андерсен в истории «Жаба».

Великий сказочник не ошибся. Творчество его скандинавских преемников, продолживших традиции датского писателя в конце XIX и в начале XX в., — финляндских писателей Сакариаса Топелиуса и Туве Янссон, шведских сказочниц Сельмы Лагерлёф, Астрид Линдгрен, норвежки Синкен Хопп — открыло новые источники сказок в жизни и в природе. И знаменательно, что сказочное творчество наших современниц Линдгрен и Янссон удостоено Международной Золотой медали Ханса Кристиана Андерсена.

Эту же высокую награду получила в 1976 году выдающаяся советская художница Т.А. Маврина за иллюстрации к сказкам Пушкина.

Примечания

1. Ибсен Хенрик (1828—1906) — всемирно известный норвежский драматург.