В те времена цепь зеленеющих валов, замыкавшаяся массивными городскими воротами, окружала Копенгаген. По вечерам ворота запирали, а ключи, как в сказке, относили во дворец королю Фредерику VI. Копенгаген и по тем временам был не очень-то большим городом, но мальчику из Оденсе он показался городом-великаном. Какие чудесные старинные здания, башни, церкви и замки с медными крышами увидел он в датской столице! А главное — на Королевской площади находился театр. Там его будущее!
С грустным юмором рассказывал впоследствии Андерсен о своей попытке немедленно попасть в театр. Кое-как устроившись в скромных номерах для приезжих, он отправился к театру и обошел его со всех сторон. К Хансу Кристиану подошел подозрительного вида человек и спросил:
— Хочешь билет на сегодняшнее представление?
— Вы дарите мне его? Вот спасибо вам, спасибо! — наивный мальчик горячо благодарил незнакомца.
— Да ты что, издеваешься надо мной?! — заорал барышник, и перепуганный Андерсен убежал прочь.
Назавтра, надев свой парадный костюм, мальчик отправился к танцовщице Шаль. Рекомендательное письмо Иверсена не произвело на нее никакого впечатления. Зато самого Андерсена — долговязого, неуклюжего подростка — она приняла за сумасшедшего. Поведение его, и в самом деле, было довольно странным. Попросив разрешения снять сапоги — иначе он «не будет достаточно воздушен», — Андерсен взял свою широкополую шляпу и, ударяя в нее, как в бубен, принялся плясать и петь. Перепуганная танцовщица постаралась поскорее выпроводить незваного гостя.
Таким же неудачным был визит Андерсена к директору театра.
— Примите меня в труппу, — попросил простодушный Ханс Кристиан.
— Ты слишком худ для сцены, — сказал озадаченный директор.
— О, — немедленно возразил мальчик, — только бы меня приняли да назначили сто далеров жалованья, так я бы живо растолстел...
Положение Андерсена было отчаянным. Десять оставшихся далеров подходили к концу. Не желая возвращаться домой, Ханс Кристиан поступил в учение к столяру. Но в мастерской он пробыл всего один день. «Чудной» Андерсен сразу стал мишенью для насмешек и издевательств. Жить ему было не на что, и в тот же вечер, отчаявшись, он отправился к директору консерватории, итальянцу Сибони, в доме которого как раз принимали гостей. Кухарка помогла мальчику проникнуть в переднюю, где его заметили. Пение и декламация Ханса Кристиана понравились Сибони и его друзьям. Тот вечер стал поворотным в судьбе Андерсена. Директор консерватории пообещал мальчику заниматься с ним пением, а композитор Вейсе, присутствовавший на вечере, — он сам испытал в молодости нужду — собрал для него среди гостей 70 далеров. Но довольно скоро голос у Андерсена пропал. Не мудрено: ходил он в рваных башмаках и постоянно бывал простужен. Сибони не захотел ждать, пока к Хансу Кристиану вернется голос.
Мальчик все же не оставил мечты о театре. Солист балета Дален взял его в балетную школу. В апреле 1821 года Дален поставил балет «Армида», где Андерсен получил роль тролля: в конце спектакля он вместе с другими троллями выбегал из расщелины в скалах. Имя Ханса Кристиана впервые появилось на афише, и он был счастлив. Но жилось ему по-прежнему плохо. Платье, и без того старое, еще больше износилось, теплой одежды не было. «Настали тяжелые, мрачные дни, — вспоминал Андерсен. — В обеденное время я обыкновенно уходил из дома; хозяйка предполагала, что я обедаю у знакомых, а я сидел в это время на какой-нибудь скамье в Королевском саду и ел грошовую булку...» Потому-то так трогали впоследствии читателей страдания гадкого утенка и маленькой Дюймовочки, что за ними невольно угадывался опыт самого сказочника. Он-то хорошо знал, что значит быть бесприютным и голодным! Потому-то так взволнованно звучали его слова в сказке «Гадкий утенок»: «Было бы чересчур печально описывать все злоключения утенка в эту суровую зиму».
Год спустя к Андерсену вернулся голос. В 1821 году он был принят в хоровую школу и, получив право бесплатного входа в партер, не пропускал ни одного спектакля. В то же время он стал сочинять комедии. Это были слабые произведения, написанные в подражание писателям-романтикам того времени.
1810—1820-е годы — период расцвета романтизма в Дании, который складывался там под непосредственным влиянием немецкого. Ф. Энгельс писал: «Известно... что Дания получает всю свою литературную пищу, точно так же как и материальную, из Германии...»1 В Дании были очень популярны немецкие писатели-романтики Гофман, Шамиссо и Тик. Признанным главой датской романтической школы стал поэт и драматург Адам Эленшлегер. В.Г. Белинский называл его в одном ряду с ведущими писателями эпохи: «Байрон... и Вальтер Скотт... возвратили Англии романтизм, — писал он. — Во Франции явился Виктор Гюго с толпою других мощных талантов, в Польше Мицкевич, в Италии Манцони, в Дании Эленшлегер...»2
Андерсен много читал. «За книгами я забывал всю окружавшую меня горькую действительность и тратил на чтение деньги, которые следовало бы истратить на обед», — писал он.
По-прежнему его любимыми авторами были Шекспир, Гёте и Шиллер. В юношеских записях Ханса Кристиана встречаются цитаты из произведений многих философов и писателей XVIII века, особенно Хольберга3. Эпиграфы из Тика, Шамиссо и Гофмана к юношеским стихотворениям Андерсена свидетельствуют о том, что он находился под сильным влиянием немецких романтиков. Но учился Ханс Кристиан в первые копенгагенские годы на произведениях датских романтиков, в особенности Эленшлегера и Ингемана, автора романов из истории Дании. Когда ему однажды сказали, что в одной из его трагедий целые куски выписаны из Эленшлегера и Ингемана, он наивно ответил: «Да, но ведь они такие чудесные!» Андерсен восхищался старинными сказаниями и песнями Севера в обработке Эленшлегера. В произведениях Ингемана его подкупал их национальный характер. Датская литература представлялась ему высокой, поросшей лесом горой. Там простирались «могучие первобытные чащи», изображенные Эленшлегером, «крестьянские пашни и народные могилы», воспетые Ингеманом.
Самым значительным для юноши наряду со словом «актер» стало в ту пору слово «поэт», и, когда его однажды назвали «поэтом», он чуть не заплакал от счастья. «С этой-то минуты, — вспоминал Андерсен, — во мне и пробудилось серьезное желание писать, сочинять... с тех же пор это стало для меня целью жизни». Использовав слышанные в детстве народные фюнские предания, он написал трагедии «Лесная часовня» и «Разбойники в Виссенберге». Последняя, отправленная в театр анонимно, была забракована «ввиду полнейшей безграмотности автора»; дирекция просила «впредь таковых пьес не присылать». Тогда же Хансу Кристиану заявили, что ему придется расстаться с хоровой и балетной школой, так как настоящего таланта у него нет. Но семнадцатилетний Андерсен по-своему реагировал на неудачи. Он работал. Написав новую трагедию «Солнце эльфов»4, он принес ее переводчику Шекспира, адмиралу Петеру Вульфу. Много лет спустя Вульф «преувеличенно забавно», по словам Андерсена, описывал свою встречу с молодым писателем.
— Вы перевели Шекспира. Я его ужасно люблю, и сам написал трагедию. Вот послушайте! — выпалил Андерсен, войдя к адмиралу. На предложение Вульфа позавтракать с ним юноша ответил отказом. Затем, быстро прочитав адмиралу свою пьесу, он спросил:
— Выйдет ли из меня что-нибудь? Я так об этом мечтаю!
Когда же Вульф пригласил начинающего «писателя» снова побывать у него, тот ответил:
— Хорошо, когда я закончу новую трагедию, я приду снова!
— Ну, этого долго ждать! — заметил адмирал.
— Отчего же, — возразил Андерсен, — я думаю, недельки через две трагедия будет готова.
И он ушел, оставив адмирала в полном недоумении.
Андерсен являлся в разные копенгагенские дома порою без всяких рекомендаций. Веря в человеческую доброту, он наивно желал получить совет и помощь от незнакомых людей. Одни относились к нему снисходительно, называли «маленьким декламатором», развлекали с его помощью гостей. Другие же, как переводчик Вульф или физик Эрстед5, становились его друзьями. Они проявляли неподдельное участие к юному Андерсену. Самую же большую помощь оказал Хансу Кристиану состоявший в дирекции театра статский советник Йонас Коллин. Он выхлопотал у короля Фредерика VI ежегодную стипендию для Андерсена. Кроме того, юношу приняли бесплатно в гимназию города Слагельсе. Коллин стал как бы его вторым отцом, взял на себя роль его духовного наставника. «Пишите мне откровенно о своих нуждах и о том, как пойдет учение!» — сказал он Андерсену перед тем, как юноша уехал в Слагельсе. Так сын оденсейского башмачника и прачки одержал свою первую победу. Он стал учеником гимназии.
Слагельсе был небольшим провинциальным городком, где гимназия, драматический кружок и несколько квартировавших в городке офицеров были в центре внимания местных жителей. Поселился Андерсен у почтенной вдовы. Он был сыт и кое-как одет. Но у него появилось множество других забот.
Семнадцатилетний Ханс Кристиан сел на школьную скамью рядом с мальчиками 12—13 лет, учениками второго класса. Учеба давалась ему нелегко. «Положение мое, — писал он впоследствии, — можно было сравнить с положением человека, не умеющего плавать и брошенного в море. Дело шло о жизни и смерти, и я изо всех сил боролся с волнами, грозившими утопить меня: одна волна называлась математикой, другая — грамматикой, третья — географией и т. д. Я захлебывался и боялся, что мне никогда не удастся выплыть».
Письма Андерсена того времени полны отчаяния; оно усугублялось недоброжелательным отношением к нему ректора гимназии Мейслинга, человека грубого, поэта-неудачника, который вымещал свою злобу на беззащитных учениках. «Не было предела царившим там грубости и дикости», — вспоминал о нравах гимназии в Слагельсе писатель Ингеман.
Годы в Слагельсе навсегда остались в памяти Андерсена как годы беспросветной зубрежки, годы лишений и бесконечных унижений. Единственной радостью была поездка в родной город летом 1823 года. Поездке предшествовало письмо владельцу типографии Иверсену, в котором юноша просил предоставить ему ночлег, так как у его матери Анн-Мари не было для него «кровати из-за бедности и стесненных обстоятельств» (так она писала сыну).
В Оденсе он пробыл всего 6 дней. Для Анн-Мари, уставшей от нищеты и унижений, эти дни были праздником. Надев свое лучшее платье, она гуляла с сыном по улицам Оденсе, наслаждаясь любопытными взглядами и речами прохожих.
— Сынишка-то Мари-башмачницы неплох! — говорили одни.
— Шутка ли, учится на королевские деньги! — вторили им другие.
Но вскоре снова наступили школьные будни с их утомительной зубрежкой. В письмах Коллину Андерсен постоянно перечислял свои отметки, из которых самые лучшие всегда были за сочинения. В ноябре 1823 года он послал ему одно из своих сочинений на тему «Как важно в юности научиться чему-нибудь полезному». Основная мысль этого сочинения заключалась в том, что, используя природные дарования и будучи прилежными, «мы можем стать полезными государству деятелями» и что «тот, кто не научился ничему полезному в юности, лишен возможности добыть себе средства к существованию и стать достойным членом общества».
Андерсен был твердо уверен: человек любого происхождения может достигнуть многого. Несчастен тот, кто предается лени и праздности, будь он несметно богат. Кончалось сочинение афоризмом: «Прилежание в юности — капитал, который дает великолепнейшие проценты».
Андерсен подробно перечислял Коллину свои денежные траты; из них видно, что он по возможности помогал матери. «Я не мог бы сделать лучшего употребления деньгам», — писал он Коллину в январе 1824 года, послав матери 15 далеров. Андерсен в письмах больше всего рассказывал об учебе. «На свои занятия здесь я смотрю как на огромное сильное дерево: под корою его течет дивный сок, который может окрылить мою мысль, вдохновить меня, но, прежде чем добраться до него, приходится изгрызть твердую кору, и больно достается зубам, особенно на первых порах». Очень редко и осторожно касался он в своих письмах отношений с ректором. Впоследствии в своих воспоминаниях Андерсен пытался быть справедливым, говорил об учености ректора. Но сквозь строки прорывалась отрицательная характеристика Мейслинга: он не был «...хорошим педагогом. Преподавание было для него мукой; мукой оно было и для нас». Ректор оскорблял учеников и, когда под окнами гнали стадо баранов, приказывал детям: «Смотрите на ваших братцев!»
Большим событием в жизни юного Андерсена стала дружба с писателем Ингеманом, жившим неподалеку от Слагельсе. Вероятно, под влиянием Ингемана написано в октябре 1825 года сочинение о романтической фантазии и ее роли в творчестве писателя. Фантазия раскрывает перед человеком волшебные миры и проводит его невредимым через все препятствия. Задумываясь о писательском мастерстве, Ханс Кристиан начал понимать и великую роль действительности в творчестве писателя, произведения которого должны отражать окружающую его природу и его век. Закончил Андерсен свое сочинение так: «С течением времени уничтожается все посредственное и остается лишь поистине великое; потому-то сохраняются лишь правдивые произведения».
В духе этого сочинения написаны и отрывки из книг, начатых Андерсеном в Слагельсе. Хотя Мейслинг запрещал ему заниматься «сочинительством», Ханс Кристиан все же не мог не писать и начал два романа, которые остались незавершенными. Романы построены на материалах истории датского и немецкого средневековья, использованы в них и фюнские народные предания. Герой романа «Аллея в Соре» (1822) — юноша, покинувший родину. В погоне за счастьем он отправился в Германию, где семь лет служил разным князьям. Возвратившись наконец домой, он мечтает о встрече с возлюбленной, которая ожидает его в монастыре. На этом роман обрывается, но из сохранившихся отрывков ясно, что внешность героя и его поведение типичны для романтической литературы того времени.
Фрагменты другого незавершенного исторического романа (1824—1825) рассказывают о любви бедняка Вильхельма к дочери богача Эрика — Торе. К ней, в свою очередь, сватается состоятельный англичанин Джон. Вильхельм спасает жизнь знатному Эрику и нищей гадалке Мете. Эрик вместо благодарности хочет погубить Вильхельма и бросает его в пещеру, где кишат змеи. Но Мета вызволяет оттуда своего спасителя.
Из сохранившихся отрывков романа ясно, что Андерсен сочувствует беднякам и высоко оценивает их нравственные достоинства. Это, по-видимому, побудило Ингемана в 1825 году сказать молодому писателю, что тот «может создавать прекрасные романы, рисующие жизнь низшего класса». В романе действуют странствующие комедианты, гадалки, бедные крестьяне и доблестные рыцари. Портреты героев выдержаны в духе романтической литературы. Палач — «грубый человек с толстыми отвислыми губами и маленькими зелеными глазками вампира». У Вильхельма большие темные глаза «сумрачно блестят» под изящно очерченными бровями. Герои предаются сентиментальным воспоминаниям и спешат убежать то в сад, то в лес, дабы «смягчить свою боль слезами».
В однообразной жизни Андерсена назревали перемены. В мае 1826 года ректор Мейслинг перебрался в другую гимназию в городок Хельсингёр и с согласия Коллина взял туда с собой Ханса Кристиана. Сама дорога из Слагельсе в Хельсингёр дала юноше много впечатлений. Великолепная природа, старинные готические церкви и замки — все восхищало его, давало пищу фантазии. Особенно понравился ему старинный замок в Фредериксборге, его башни и подъемные мосты. Андерсену показалось, будто он перенесся на несколько столетий назад.
Поразил юношу и Хельсингёр с окрестностями. В этом городе, по преданию, жил Гамлет, принц датский, герой пьесы любимого им Шекспира. Из Хельсингёра видна была и старинная крепость Кронборг. В ее подвалах — так рассказывало предание — спит народный герой Дании, богатырь Хольгер-Датчанин. Но спит он, пока родине не грозит опасность. Стоит врагам перейти границы Дании, как Хольгер просыпается и приходит на помощь землякам.
Андерсен любил совершать прогулки по окрестностям города, а затем рассказывать о них друзьям. Из его письма к Ингеману в августе 1826 года видно, что он увлекался произведениями немецкого романтика Гофмана. Но в его описаниях есть и реалистические зарисовки.
Однажды, вернувшись домой после прогулки, Ханс Кристиан написал: «Моя сказка окончена... Теперь я снова сижу над книгами, и все дни мои так похожи один на другой». Юноше трудно давались греческий и латинский языки. Ему казалось, что грамматика — этот «позвоночный столб языка» — измывается над ним. Его страдания увеличивались еще оттого, что в Хельсингёре он был всецело во власти Мейслинга. Ректор настоял на том, чтобы юноша жил в его доме. Он рассчитывал добиться таким образом расположения Коллина. Мейслинг лицемерно хвалил Андерсена в письмах, стремясь польстить влиятельному человеку, и в то же время при случае открыто оскорблял своего ученика, не признавая в нем никаких дарований и даже элементарных умственных способностей. Не в силах дольше выносить унизительное положение, Андерсен откровенно рассказывает о своей жизни. «Вечно меня бранят, — жалуется он в октябре 1826 года, — никто слова доброго не скажет; за столом я не смею рта раскрыть, ректор едва глядит на меня...»
С деньгами у Ханса Кристиана стало еще хуже, чем прежде. В Хельсингёре все стоило гораздо дороже. Ему выдавали всего пять поленьев в день. И чтобы не тратить деньги на дрова, он готовил уроки в школе, а придя домой, уже в 9 часов вечера ложился спать, так как пяти поленьев не хватало, чтобы протопить холодную комнатушку. Прогулки и чтение скрашивали жизнь юноши, изредка он брался за перо. Порой ему удавалось съездить в Копенгаген. Там он жил в семье адмирала Вульфа, встречался с боготворимым им поэтом Эленшлегером, с композитором Вейсе, с физиком Эрстедом и другими доброжелательно относившимися к нему людьми. Ему очень хотелось навсегда остаться в этом городе. И вот под влиянием друзей и покровителей Андерсена Коллин разрешает юноше вернуться в Копенгаген.
Андерсен снова живет в столице, готовится в университет и живет в узеньком переулке, где ютятся бедняки. Зато, как писал позднее о себе Ханс Кристиан, «светом я был богат». Каморка его находилась на самом чердаке, и он видел все соседние крыши. Первые дни ему было не по себе: тесно, тоскливо, вместо леса и зеленых холмов одни закоптелые трубы. Правда, его часто навещал месяц, жалко, что не каждый вечер: порой его заволакивали тучи. Но юноша все равно был счастлив, вырвавшись из «мейслинговского ада».
Готовясь в университет, Ханс Кристиан по-прежнему мечтал о литературном творчестве. В еженедельном журнале «Летучая почта», издаваемом популярным поэтом и драматургом Хейбергом, были впервые опубликованы его стихотворения «Вечер» и «Умирающее дитя», подписанные буквой «Х». Читатели решили, что стихи написал сам Хейберг. В тот день, когда появился журнал, Андерсен был гостем в доме, где его любили, но стихам, написанным им, не придавали значения. В комнату с журналом в руках вошел отец семейства.
— Сегодня здесь помещены два превосходных стихотворения, — обратился он к присутствующим. — Молодец этот Хейберг! — И начал читать:
...Отчего ты руки сжала мне так больно
И ко мне прильнула мокрою щекой?
Весь горю я, мама...
Сердце молодого поэта забилось, но он промолчал. Зато дочь хозяина, посвященная в тайну, радостно объявила:
— Да ведь это стихи Андерсена!
Хозяину дома ничего не оставалось, как молча выйти из комнаты.
Андерсену нередко приходилось сталкиваться с презрительным отношением знати к нему, сыну бедняка. Однажды он был на обеде в доме крупного сановника, но весьма незначительного поэта. За столом хозяин рассказал, что ему предложили участвовать в одном литературном альманахе. Ханс Кристиан скромно заметил, что его тоже просили дать туда стихотворение.
— Так в этом альманахе будут участвовать все и каждый! — сердито заявил сановник. — В таком случае могут обойтись и без меня! Я вряд ли дам что-нибудь.
В сентябре 1828 года Андерсен сдал экзамены и стал студентом Копенгагенского университета. Так сын оденсейского башмачника одержал еще одну большую победу.
Примечания
1. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — 2-е изд. — Т. 5. — С. 420.
2. Белинский В.Г. Полн. собр. соч. — М., 1953. — Т. 1. — С. 69.
3. Хольберг Людвиг (1684—1754) — крупнейший датский драматург эпохи Просвещения.
4. Эльфы — в германском и скандинавском фольклоре духи природы, населяющие воздух, землю, горы, леса. Обычно эльфы представляются как благожелательные к людям, легкие, воздушные существа.
5. Эрстед Ханс Кристиан (1777—1851) — знаменитый датский физик, положивший своими работами начало исследованиям в области электромагнетизма.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |