У спуска в рудники нам встретилась целая толпа молодых рабочих, выкатывавших глыбы руды. Тут же нам дали проводника; он зажёг лампочку, отворил тяжёлую дверь, и... сердце у меня как-то странно сжалось, — мы начали спускаться в рудник. Скоро выложенный кирпичом проход кончился, и нас окружили голые скалистые стены и своды. Мы спускались всё глубже и глубже. Навстречу попадались рудокопы со своими лампочками, обменивались с нами обычным приветствием: «В добрый час!» и всё вокруг опять погружалось в мёртвую тишину. Своды здесь были как будто сложены из металла; руда проблёскивала то зелёными, то медно-красными крапинками. Со мной спускался один госларский купец, и я крепко держался за него; пробирались мы по узенькой дощечке. Часто приходилось нагибаться, чтобы не стукнуться головами о низко нависшие отроги скал, ходы беспрестанно перекрещивались, и проводник иногда совсем пропадал у нас из вида. Вдруг над головами нашими раздался такой грохот, точно обрушилась целая гора. Я не издал ни звука, а только крепче прильнул к своему спутнику, который затем объяснил мне, что это открыли наверху шлюзы и пустили воду, приводящую в движение во́рот, которым поднимают из нижних галерей глыбы руды.
Сбоку открылась пропасть. Лампочки наши не могли осветить нам всего огромного ворота, на который с шумом и пеной набегала вода. Не знаю право, это ли зрелище или вид огромной освещённой факелами шахты, где откалывали массивные глыбы руды, представляло более живописную картину! Красные огненные языки высоко метались в воздухе, ярко освещая чёрных рудокопов. Я прислонился к скале и стал присматриваться к этому новому для меня, диковинному миру, прекрасному и в то же время страшному.
Да, поистине удивительный контраст представляют между собою разнообразная жизнь моряка и однообразная жизнь рудокопа! Моряк, распустив паруса, носится по волнам от берега к берегу; весело ему глядеть на сутолоку людскую в чужих гаванях. То борется он на море с бурей, от которой ломаются мачты, и корабль бросает, как щепку, то сидит в корзинке, подвешенной к мачте, и смотрит на зеркальную безбрежную гладь морскую, сливающуюся с небом. Дни же рудокопа ничем не отличаются один от другого. В чёрной подземной глубине сидит он со своей лампочкой и откалывает молотом куски руды; на душе у него так же сумрачно и тихо, как и в этом подземелье. Только воскресенье приносит с собой некоторую перемену. Рудокоп облекается в лучшую свою одежду, идёт в церковь и наслаждается видом красного солнышка, так приветливо льющего ему в душу свои лучи. После обеда он иногда отправляется в город, узнаёт там газетные новости и дивится людским треволнениям и бурям там, за пределами его мирка. Если он ещё молод, в его груди, может быть, и просыпается иногда желание пожить на воле, окунуться в водоворот жизни, но... настаёт понедельник, и он опять сидит в шахте со своей лампочкой, откалывая молотком от стен кусок за куском. Так оно и идёт до тех пор, пока чужая рука не заколотит молотком его гроб.
Когда мы вышли из рудников, на небе опять сияло солнышко. Лучи его играли на зелёных соснах, и окроплённые дождём зелёненькие отростки их так и сверкали бриллиантами. При виде освещённых солнцем гор и ясного неба, мне показалось, что приветливее, красивее картины я не видал, так поразителен был переход от подземного мрака к этому залитому светом Божьему миру.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |